Terra America

От редакции: Нашего постоянного автора Александра Павлова можно поздравить, к чему мы и призываем наших читателей – в свет вышла его книга «Постыдное удовольствие»^[1], посвященная анализу восприятия современного массового кинематографа. Впрочем, наши постоянные читатели значительную часть этой книги уже прочли на страницах нашего портала – в виде статей и эссе, которые затем вошли в монографию Александра. Сегодня мы публикуем рецензию на данную книгу философа, специалиста в области индустрии видеоигр и сотрудника философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Александра Ветушинского.

* * *

Едва ли найдется кто-то, кто не наслаждается – пускай и тайком – американским массовым кинематографом. Но одно дело – продолжать получать удовольствие, и совсем другое – попытаться его осмыслить. Главная преграда здесь – наш собственный стыд. Мы стыдимся своих увлечений, а удовольствие, которое получаем при просмотре массового кино, считаем постыдным. Но стыдясь его, мы отказываем себе в еще большем удовольствии – удовольствии оказаться по ту сторону стыда и отнестись, наконец, к массовому кинематографу всерьез. В книге «Постыдное удовольствие: философские и социально-политические интерпретации массового кинематографа» Александр Павлов делает именно это.

«Постыдное удовольствие» – это своего рода компендиум по осмыслению массового кино. Каждая новая глава – это новый тематический блок, который может быть прочитан вне зависимости от предыдущих. Именно поэтому здесь есть практически все – культовое кино, черный юмор, порно, «зомби мувис», «вульгарный авторский кинематограф», фильмы ужасов и даже мультсериалы.

Некоторые разделы посвящены исследованию границ и генеалогии того или иного явления (грайндхауса, порношика или авторского вульгарного кинематографа), другие состоят из анализа конкретных кейсов (примеры американской киноидеологии). Есть в книге и теоретический блок (целая глава о Жижеке и Джеймисоне), есть и подробный анализ творчества знаковых режиссеров (Дэвида Кроненберга, Стэнли Кубрика и Френсиса Форда Копполы).

В целом, мы имеем дело с осмыслением кинематографа на самых разных уровнях – начиная от общей теоретической рамки, позаимствованной у Джеймисона, и методологии анализа кинематографа, разработанной на основе трудов Жижека, вплоть до анализа почерка конкретных режиссеров и точечного вскрытия идеологических мотивов, содержащихся в тех или иных кинолентах.

В этом смысле «Постыдное удовольствие» – это целый склад инструментов, которыми можно воспользоваться для дальнейшей разработки в области массового кино. А делать здесь и после Павлова есть чего. Это касается как конкретных фильмов, так и сюжетов и персонажей, которые не получили должной разработки в книге.

Пожалуй, это ее главная проблема: просто хочется еще. Особенно это касается глав «Анимированная политика» и «Лики монстров», которым явно тесно в том количестве страниц, в котором они оказались размещены.

Но главное Павлову удается. Ведь «Постыдное удовольствие» – это книга не о порношике или вампирах, но книга о массовом кинематографе. И общий строй книги как раз и призван показать насколько это явление непростое (сложносоставное). То есть фрагментарность книги связана не с тем, что ей не хватает системности, а с тем, что фрагментарно само массовое кино.

Чтобы его изучать, необходимо обратиться и к историко- культурному контексту, в котором массовый кинематограф зародился и в котором существует сегодня, и к тем конкретным формам, которые он, эволюционируя, приобрел, и к образам, которые в нем эксплуатируются, и к людям, которые непосредственно заняты его производством. Все это – массовый кинематограф.

И нельзя сказать, что где-то его больше, а где-то меньше. Просто у массового кинематографа нет единичной сущности, отыскав которую мы бы поняли все остальное, сущность массового кинематографа в его собственной множественности, которую и удерживает Павлов на протяжении всей книги.

И вот эта нацеленность на понимание массового кинематографа заметным образом отличает Павлова от других теоретиков, которые говорят о кино.

Например, это отличает Павлова от Жижека. Дело в том, что при первом приближении может показаться, будто Павлов продолжает некую жижековскую линию в осмыслении массовой культуры.

Причем к подобным мыслям подталкивает и сам автор, когда утверждает, что главными героями книги являются Жижек и Джеймисон. Но если обратиться к главе «Постмодернисты: Славой Жижек и Фредрик Джеймисон смотрят кино», легко можно обнаружить, что три параграфа из четырех посвящены именно известному словенцу.

Складывается впечатление, что главный герой здесь один, и это не Жижек, а Джеймисон – герой лишь второго плана, теряющийся на фоне настоящей звезды. И все-таки это не так. Просто говорить о Джеймисоне, о котором до сих пор говорят крайне редко (если вообще, конечно, говорят), это уже довольно круто. Но именно в силу того, что о нем практически не говорят, о нем можно говорить без оговорок.

Чего, конечно же, не сделаешь с Жижеком.

И хотя именно Жижек сделал мейнстримом отсылки к массовому кинематографу, он довольно редко пытался его объяснить. Гораздо чаще Жижек объяснял что-то совсем другое, будь то лакановские, гегелевские или собственные идеи, – и именно это он делал при помощи или даже средствами кино.

В этом и кроется причина, почему Жижек в первую очередь известен как политический или даже метафизический мыслитель, а не как интерпретатор массовой культуры.

На это сетует Павлов, но здесь просто следует понимать, что говоря о Жижеке, интерпретируя его именно таким образом, Павлов решает собственные задачи.

То есть не Павлов включается в жижековский проект, а Жижек как киновед является частью исследовательского проекта Павлова. Ведь кинематограф в книге – это вовсе не посредник между исследователем и исследуемым объектом, но сам исследуемый объект. И превратить Лакана, Гегеля и идеологию в то, чем для Жижека являлся кинематограф, то есть в инструмент понимания, и, более того, заставить самого Жижека играть по таким правилам, превратив и его способ работы с кинематографом в работающую методологию, которой можно воспользоваться и самому – это уже серьезная работа, которую за нас проделал Павлов.

И хотя о Жижеке продолжают говорить довольно много, концептуально его практически не обсуждают. Благодаря же Павлову у нас есть по крайней мере один Жижек, о котором мы можем подробно узнать. Это Жижек, который исследует кино. И это уже очень много.

Так что удовольствие, которое в процессе чтения получит читатель, не только постыдно, но и избыточно. Его хватит не на один раз. Поэтому на пожелание Павлова, являющееся цитатой из мультфильма «Симпсоны», что читателям понравится читать книгу так же, как автору ее писать, я бы ответил: читать книгу также круто, как смотреть «Симпсонов».

И вот поэтому если кто-то по каким-то причинам пропустит или не прочитает книгу, он точно должен умереть со стыда.