Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут –
тут конец перспективы.
Иосиф Бродский «Конец прекрасной эпохи»
... В начале 2020 года США утратили статус мировой державы. Раздавленная неподъемным национальным долгом, страна объявила себя банкротом. Нью-Мексико, Аризона, Калифорния и Техас после успешной реконкисты отошли к поднимающей голову Мексике. После «дня, когда Америке настал трындец» доллар рухнул, люди обнищали, а большинство американцев подсело на наркотик позволяющий, как наяву, снова пережить любые события собственного прошлого. Вместо попыток хоть как-то изменить настоящее, людям гораздо проще вспоминать былое благополучие, нюхая флешбэк. Израиль, который ослабевшая Америка сдала исламистам, теперь лежит в радиоактивных руинах. Россия, где правит бессменный «царь Владимир», ведет сырьевой шантаж соседей. Экономика Китая оказалась еще большим мыльным пузырем, чем в Штатах, и развалила страну на части. Япония с её возрожденным сёгунатом и кодексом бусидо соперничает за мировое владычество с новым Всемирным Халифатом, подмявшим под себя Европу и Канаду…
Такое радикальное будущее предлагает фантаст Дэн Симмонс в своей книге «Флешбэк». Целью писателя-республиканца было раскритиковать недальновидную, по его мнению, политику Обамы и предостеречь американское общество от губительных последствий этих ошибок. Досталось всем: и демократам, и продажным ученым, и «зеленой энергетике», и мыльным пузырям Гуглу с Фейсбуком. Ключевая мысль Симмонса – демократия в условиях глобального кризиса долго не проработает. Поэтому-то он восхищается русским «царем Владимиром» и с таким усердием описывает успехи государств, вернувшихся к отличным от демократических моделям правления, основанным на клановой (Япония) или религиозной (Халифат) структуре.
Апокалипсис был вчера
Автор выбрал самый мрачный из всех возможных вариантов развития событий.
Впрочем, не совсем новый. Когда мне было лет 12, ходил по стране анекдот (разумеется, не о японских дзайбацу). Сидят Рейган с Горбачевым и едят перловку. Рейган съел ложку, скривился, и этой ложкой бах Горбачеву по лбу со словами: «Доразоружался, блин!». Тут заходит китаец и говорит: «Ваша поела? Бери лопата и на работа!»
Знай Рейган, что Китай достигнет по ВВП сорока триллионов долларов (это столько, сколько у США, Евросоюза и Японии вместе взятых), может и не перешел бы в 80-х годах к мессианскому миротворчеству. Но теперь мы можем только гадать о том, как выглядел бы мир, пойди 40-й президент и последний генсек другим путем…
Красивая фраза представлявшей при Рейгане США в ООН Джейн Кирпатрик о том, что «Русские играют в шахматы, а мы играем в монополию, и вопрос в том, сумеют ли они поставить нам мат, прежде чем мы их обанкротим», – уже в далеком прошлом. Закончить шахматную партию нам не удалось. Но есть возможность наблюдать, как проходит разыгранная Америкой монополия, исход которой вряд ли могла предсказать команда Рейгана. Потому что с момента начала игры мир заметно ускорился.
На днях мне попалась на глаза прекрасная статья члена Римского клуба Сергея Петровича Капицы о том, почему история так ускорилась, а исторические периоды становились все короче и короче.
«Верхний палеолит продолжался около миллиона лет, средние века – тысячу, а современная эпоха сжалась до одного поколения.
Сегодняшние подростки не понимают, о чем пела Алла Пугачева: «…и переждать не сможешь ты трех человек у автомата» – какого автомата? Зачем ждать?
Если каждое поколение живет в собственной эпохе, наследие предыдущих эпох ему может просто не пригодиться».
Действительно, в таком положении находятся не только культурные коды. Сегодняшняя социально-политическая система настолько сложна, что рядовой избиратель уже не в состоянии просчитать исход сложных процессов, осмыслить долгосрочные последствия принимаемых решений. И политики вынуждены предлагать ему самые примитивные опции, чтобы завоевать большинство.
Эти процессы заметно ускорились лет 30-40 назад и сегодня достигли предела своих границ. За это время мы уже привыкли жить среди неудержимого роста, наши общественные институты приспособились к этому темпу. Если, как утверждал Сергей Капица, историческая эпоха – есть одно поколение, а за условную точку отсчета этого поколения взять запуск человека в космос, то по этой логике до перехода к новой эпохе нам осталось лет 5-10.
Возможно поэтому в последние годы эксперты так яростно обсуждают и конец либерального капитализма, и крах однополярного мира, и закат американской гегемонии, и разрушение ялтинской системы. Причем, многим нравится видеть во всем этом признаки надвигающихся кардинальных перемен в будущем.
Что поделать, таковы правила игры в монополию: многие риски от тебя не зависят, игра идет на основе договора, и никто не будет ждать, пока ты обдумаешь ход. Если сравнивать с шахматами – у этой игры совсем другие скорости. Не успел оглянуться, и ты банкрот.
Запах шахмат
Особенно нагляден меняющийся мир на примере демократии. Прежде обозначить свои убеждения мне было просто. У меня спрашивали, я отвечала: «я – демократ», и становилось ясно, что я – «за хорошее, против плохого». Теперь, спустя какой-то десяток лет, я немного боюсь этого размытого понятия. Этой копии копий.
Западной демократии повезло. Как и моим родителям, лет 60 с хвостиком ей посчастливилось развиваться и жить без глобальных эксцессов. И потому постепенно она стала агрессивной. Миссионерские мотивы, которые сейчас доминируют, сделали ее такой.
Впервые я задумалась об этом относительно недавно. Когда услышала в выступлении Кондолизы Райс отчетливые отголоски отчетных докладов съездов КПСС: «По мере того как история уверенной поступью движется к торжеству рынка и демократии, некоторые страны остаются на обочине этой столбовой дороги».
До 80-х годов потенциал внутреннего развития вкупе с наличествующей внешней угрозой делал демократический мир внутренне цельным. Но стоило произвести рокировку и сразу стало очевидным, что демократия – лишь один из ретро-режимов, которыми человечество увлеклось в Новое время. Даже странно, что в словаре XX века понятия «коммунизм» и «демократия» умудрились стать полярными. Тот век был великой битвой за первенство в демократии, уточнялся лишь конкретный метод правления: среди многих предложенных демократий выбиралась наиболее результативная.
И утверждение Ленина об учении Маркса «всесильном потому что верном», и утверждение Черчилля о демократии – одной природы. Коммунистическая риторика упирала на светлое будущее, на некое общество, которого никто никогда не видел. Мир научился возражать этой риторике: если никто не видел хорошего коммунизма, такового не существует. Пресытившись одним мифом, мир заменил его другим, не заботясь об оригинальности. И вот уже мы говорим о демократии, которая заблещет, едва устранят террористов, коррупционеров и подтянут «отстающих».
Да, демократия порой убивает невинных людей: Мадлен Олбрайт однажды недвусмысленно сказала, что на некоторые потери среди гражданского населения следует соглашаться. Так ведь и генерал Франко оперировал понятиями «свобода» и «братство».
Если вспомнить, что примером демократии до сих пор является античный полис, устроенный на основе рабовладения, совершенно логично использование сегодняшним политическим словарем слов «форум», «сенат», «Капитолий». История колониальных завоеваний… история коммунистических преступлений… «враг народа» или «враг демократии»… Белые ходят первыми и проигрывают…
Капитализм взял реванш у коммунизма, обвинив его во всех грехах (прежде всего, в своих собственных). Но вот стали видны границы капитализма, и многие испугались перемен. Особенно слова «кризис», не желая принимать как данное тот факт, что любой распад готовит почву для созидания нового, открывает ранее неизведанные возможности, и делает всех, кто готов к испытаниям, лишь мудрее и сильнее.
Коль так часто сегодня говорят о кризисе и переменах, стоит вспомнить его первоначальное медицинское значение как решающего периода болезни, который имеет свою протяженность и меняет состояние больного в ту или иную сторону. Словосочетание «иная сторона» мне нравится больше…
Дивный новый мир
Сергей Капица как физик в своем тексте приводит пример классического фазового перехода:
«Если поставить кастрюлю с водой на огонь – долгое время ничего не происходит, потом одинокие пузыри, а потом вдруг все вскипает. Вот так и с миром: сначала идет накопление внутренней энергии, а потом все приобретает новый вид».
Слово «новое» всякий раз грозит нам семантическими ловушками. Говоря о новом поколении, легко скатиться к обсуждению возраста; рассуждая о новой эпохе, сложно представить, в чем будет заключаться новизна, если в литературе 36 сюжетов, а в музыке семь нот; задумываясь о политике – тоже сталкиваешься с определенным набором исторических прецедентов. Платон и тот, описывая полис, не мог себе представить его население более чем в несколько тысяч человек. Платон!!!
Мог ли знать Рейган в 80-м году о том, что ядерную кнопку заменит интеллектуальное оружие? Представлял ли Горбачев тогда «цветные революции», где побеждают не сила, но финансовые ресурсы? Искали ли политтехнологи тех лет принципиально новый тип интеллектуального руководства, адекватный новому миру или новое знание о человеке как альтернативное оружие?
Хотя, в последнем тоже нет ничего нового – всем серьезным попыткам борьбы за власть на мировом уровне предшествовало создание принципиально нового знания. Коммунистическим революциям – теория марксистов, Французской революции – Просвещение, а «зловещее интеллектуальное превосходство» по Карлу Поланьи стало причиной побед вождей Третьего рейха.
Так что же такое это «новое»?
В середине прошлого века советские люди рвались «на пыльные тропинки далеких планет» сажать яблони, и готовы были продолжать эпоху географических открытий в космосе. Сегодня всем очевидно, что этот путь экспансии для человечества закрыт.
Но космический прорыв стимулировал человечество к другим сценариям. И вот случилась первая информационная революция 1950-х – 1970-х годов.
Все тут же увлеклись роботами, концепцией мира, в котором как в «Механическом пианино» Воннегута – человеку нет места. Где теперь эти идеи? Сыграть шахматную партию с искусственным интеллектом – не более.
Мир снова оказался не тем, что мы о нем думали. Он полон сюрпризов и на сей раз обернулся нам не космосом, но интернетом, сделав компьютер всего лишь техническим средством для освоения еще одной среды обитания человека.
Жизнь «в матрице» – то новое, что меняет сейчас нашу действительность, делает совершенно другой организацию политического пространства, и уже почти сменило мир геополитики на мир геокультуры, где язык способен доминировать над территорией.
Не так давно сидели мы в киприотской бухте и беседовали с хиппующим греком лет 45-ти. Грек продавал туристам морские раковины и медитативно мастерил сад камней. Прохожие с интересом рассматривали фигурки: англичане что-то расспрашивали, русские замедляли шаг, но хмуро проходили мимо.
В этом проблема русских, – сказал Стефанос. – В том, что они не говорят на языке современного мира, на английском. С ними невозможно вести торговлю или просто поболтать. Это одна из причин, по которым я не еду путешествовать в Россию. А ведь я объездил пол земного шара. Но Россия… Как я там буду ориентироваться, если мне трудно что-то узнать или о чем-то спросить?
Здесь снова вернусь к тексту Капицы. В начале этой статьи я хотела поспорить с его высказыванием о том, что наследие предыдущих эпох может просто не пригодиться поколению, живущему в одной эпохе. Хотела парировать черчиллевским «генералы всегда готовятся к прошедшей войне». Но теперь соглашусь. Возможно, что именно отбросив «опыт генералов» и сделав усилие – легче придумать действительно оригинальный новый проект. Другое дело, что мы не любим оригинальных проектов. Надежней взять старую добрую концепцию и посмотреть, что выйдет из новой копии старого мира.
Так или иначе, мы находимся в конце эпохи в смысле поступательного движения. Просто, по инерции, все пытаемся объяснить – куда. Но к новому миру неприменимы традиционные логические подходы, которые работали в прошлом веке и казались тогда незыблемыми.
Вся прелесть в том, что мир XXI столетия – это мир неизведанного ранее разнообразия. И в этих условиях кажущейся предельной унифицированности каждая страна и каждый народ имеют возможность идти своим путем. Разумеется, не забывая, что «переходить улицу» все равно придется в одном общем потоке.