От редакции. В предыдущих публикациях нашего портала, посвященных деятельности выдающегося русского государственного деятеля, министра финансов и первого премьер-министра России Сергея Юльевича Витте, мы заслушали в основном мнения защиты – тех отечественных и зарубежных исследователей, кто оценивает итоги деятельности Витте в основном положительно. Исполняющиеся в этом августе 110 лет со дня драматической отставки Витте с поста министра финансов, знаменовавшей собой резкий крен вправо во внутренней и международной политике России, и 112 лет с момента подписания мира в Портсмуте – хороший повод, чтобы вернуться к событиям нашей дипломатической истории начала XX века. И в этот раз услышать сторону обвинения. Наш постоянный автор Василий Молодяков считает, что своим успехом в Портсмуте Витте искупал свои предыдущие внешнеполитические ошибки, которые неизбежно вели империю к столкновению с Японией, а, значит, и позорному военному поражению. В дальнейшем мы узнаем и об оценках внешней политики Витте со стороны другого выдающегося представителя русской частной дипломатии XX века.
* * *
«Только не Витте», – начертал император Николай II на записке посла в Париже Александра Нелидова, который летом 1905 года порекомендовал назначить Сергея Юльевича первым уполномоченным на мирные переговоры с Японией. «Только Витте», – могла бы начертать Высшая Сила (История, Справедливость и так далее) не только на этой записке, но и на своих скрижалях. Почему?
Ехать на переговоры никто не хотел, потому что труд предстоял тяжелый и неблагодарный. Император в детали не вникал, но четко сформулировал главное условие: «Ни пяди земли, ни рубля уплаты военных издержек. На этом я буду стоять до конца», – хотя японцы рассчитывали и на территориальные приобретения, и на контрибуцию. Министр иностранных дел Владимир Ламздорф в путь не собирался – хотя император Мэйдзи делегировал в Портсмут главу МИД Дзютаро Комура – и предложил царю кандидатуру Нелидова. Пожилой и умудренный вельможа отказался, сославшись на «расстроенное здоровье». Так же поступил посол в Риме Николай Муравьев: нежелание рисковать репутацией оказалось сильнее честолюбия.
Кандидатура председателя Комитета министров, бывшего министра финансов Сергея Юльевича Витте казалась естественной и по чину, и по опыту, поскольку именно он был ключевой фигурой дальневосточной политики России в предшествующее десятилетие. За Витте числились несомненные успехи вроде сооружения Транссибирской и Китайской Восточной железных дорог. Однако именно его экспансионистская политика в Маньчжурии, включая строительство Южной ветки КВЖД от Харбина до Дальнего и Порт-Артура, стала одной из главных причин «злосчастной», как тогда говорили, войны с Японией. Теперь уже всей России пришлось платить по счетам.
Властный и амбициозный министр нажил себе много врагов, поэтому в марте 1903 года царь отправил его в почетную отставку, назначив председателем Комитета министров: пост для пожилых сановников, отрешенных от реальной власти, но не лишившихся монаршего расположения. Для полного сил 54-летнего Витте это была именно опала.
С начала 1905 года Сергей Юльевич выступал за мир с Японией, в необходимости которого его укрепила сдача Порт-Артура. 19 января он писал военному министру Алексею Куропаткину: «Не будет ли наше положение через несколько месяцев еще безвыходнее, не придется ли принять мир еще худший?». 28 февраля Витте обратился лично к царю, перечислив удручающие последствия продолжения войны: финансовый крах, лишение заграничных кредитов, увеличение бедности, озлобление и «помрачение духа» народа. Зная, что Николай не любил депрессивных докладов, автор заметил: «Россия покуда еще имеет такой престиж, что можно надеяться, что мирные условия не будут ужасающими», а прекращение войны позволит использовать армию в самой России для наведения порядка. Адресат на послание не отреагировал.
Кандидатуру Витте лоббировал Ламздорф, успокаивая императора тем, что глава делегации будет связан инструкциями из Петербурга и не сможет «своевольничать». Искушенный «техник» дипломатической игры, не отличавшийся ни самостоятельностью мышления, ни силой характера, министр иностранных дел давно стал орудием политики своего властолюбивого друга. Сергей Юльевич не испугался трудной задачи, поскольку считался крупным специалистом по экономическим вопросам и хорошо знал железнодорожное дело, а этот пункт должен был стать одним из важнейших на переговорах. Николай уступил и 29 июня назначил его первым уполномоченным на переговорах.
Главной задачей было добиться «благопристойного мира». Витте знали как сторонника жесткого курса в отношении Токио еще по «Тройственному вмешательству» 1895 год, лишившему Японию части плодов победы над Китаем. В то же время связи Сергея Юльевича с банковскими кругами Европы и Америки заставляли подозревать, что ради интересов «финансового интернационала» и для удовлетворения собственного честолюбия он может пойти на неоправданные уступки.
Споры об этом продолжаются и сегодня. Одни утверждают, что Витте сознательно «продал Россию» и пошел на излишний компромисс, хотя русская армия еще не была разгромлена. Другие напоминают о стремительно разраставшемся революционном пожаре и полагают, что русские делегаты сделали все возможное, отстояв как можно больше выгодных для нашей страны позиций. Обратимся к фактам.
В начале июля оба монарха утвердили инструкции своим представителям, содержание которых хорошо известно. Витте было предписано отвергнуть требования об уступке русской территории, контрибуции, отказе от прав на КВЖД, разоружении Владивостока или запрещении иметь военный флот на Тихом океане, взамен чего Японии предлагались экономические льготы. Южную ветку КВЖД и Ляодунский полуостров предполагалось передать Китаю, у которого они были взяты в аренду в 1897-1898 годах, чтобы пекинское правительство само разбиралось с токийским. Россия соглашалась признать преимущественные права Японии в Корее в обмен на формальное гарантирование независимости этой полуколониальной страны.
Позицию Токио укрепляли союз с Англией и поддержка США. Петербургу оставалось надеяться на французские займы: под мир деньги давали, под войну нет – и попытаться склонить на свою сторону американское общественное мнение, поскольку местом проведения переговоров – по предложению «честного маклера» Теодора Рузвельта – был назначен Портсмут в штате Нью-Гемпшир.
Первый этап конференции, начавшейся 10 августа (здесь и далее по новому стилю), был посвящен обсуждению японских условий, которые оказались тяжелее, чем предполагали в Петербурге. Несмотря на велеречивые фразы о стремлении к миру, японцы не скрывали, что чувствуют себя победителями и намерены диктовать свою волю. Отклонив восемь из двенадцати представленных требований, но только одно – безоговорочно (выдача русских кораблей, задержанных в нейтральных портах), Витте произнес знаменитую фразу: «Здесь нет победителей, а потому нет и побежденных».
Что имел в виду Сергей Юльевич? По словам историка А.В. Игнатьева, он «предложил противопоставить японскому методу достижения мира путем максимально ослабления России иной подход – союзное сближение двух стран с целью совместной защиты нового положения на Дальнем Востоке (выделено мной – В.М.)… Витте упорно отстаивал свой замысел союза или иного соглашения общего характера, ссылаясь на некоторое совпадение будущих интересов двух держав на Дальнем Востоке». Мир еще не был заключен, а Витте уже думал о том, как выстраивать отношения с Японией в новых условиях, изменившихся не в пользу нашей страны.
Передав японцам официальный ответ, составленный корректно, но решительно, Витте занервничал и велел узнать расписание пассажирских судов в Европу. Он опасался, что переговоры придется прервать, но Комура объявил, что готов к постатейному обсуждению контр-предложений. Значит, компромисс возможен, а дипломатия есть искусство компромисса, искусство возможного. Главное – не путать твердость, необходимую при отстаивании государственных интересов, с упрямством, способным погубить любой диалог.
Уверенный тон и барские, но неизменно корректные манеры Витте произвели впечатление и на японцев, и на сочувствовавших им американцев. Однако за этим скрывалась неуверенность в успехе переговоров, которые он не мог вести на свой страх и риск, притом что указания царя порой не отличались реалистичностью и конкретностью. Возможно, Сергей Юльевич осознавал, что поражение России в войне в значительной степени является расплатой за его прежние авантюры в Маньчжурии. Во всяком случае, 14 августа он телеграфировал в Петербург министру финансов Владимиру Коковцову о необходимости готовиться к тяжелой длительной войне и искать деньги за границей для ее продолжения, если японцы не примут предлагаемый максимум уступок.
Наиболее острыми вопросами оказались железнодорожный и территориальный. Витте был особенно чувствителен к первому, поскольку его карьера до назначения министром финансов в августе 1892 года была связана именно со стальными магистралями, а в качестве министра финансов он подчинил себе все железнодорожное строительство России и как выгодное предприятие, и как средство внешней экспансии. Его любимым детищем стала не только Транссибирская магистраль, доведенная в ту пору до Читы, но и КВЖД, проложенная по безлюдным маньчжурским землям, которые принадлежали Китаю.
Дальновидные люди – и русские, и китайцы – советовали ограничиться этим, но Сергей Юльевич, возжелавший стать хозяином всего Дальнего Востока, не послушался даже «китайского Бисмарка» Ли Хунчжана. Захват Россией китайских портов Даляньвань и Порт-Артур в конце 1897 года был инициативой тогдашнего министра иностранных дел Михаила Муравьева, но Витте постарался извлечь из этого максимум выгод для своего ведомства, потихоньку создававшего в Маньчжурии «государство в государстве». Именно Витте добился того, что порту Даляньвань, получившему русское название «Дальний», был предоставлен максимум торговых привилегий за счет Владивостока.
Именно Витте добился огромных казенных ассигнований на строительство Южной ветки от Харбина – главного города КВЖД – до Дальнего и Порт-Артура, которая теперь почти целиком оказалась в руках у японцев.
«Маньчжурское предприятие графа Витте, – утверждал на склоне лет бывший министр иностранных дел Александр Извольский, – бесполезное и даже опасное само по себе, являлось особенно роковым для внешних русских дел и может быть рассматриваемо как первопричина русско-японской войны».
Император Николай I гордо говорил: «Где русский флаг раз был поднят, он более спускаться не может». Это стало обще-империалистической аксиомой. До Харбина японцы не дошли, но были не так уж далеко. Под их контролем оказалась и половина острова Сахалин, включая главное поселение того времени – пост Александровский (ныне Александровск-Сахалинский). Отобрать занятое у Японии можно было только военной силой, но именно этой силы России в тот момент не хватало.
Отдавать железную дорогу Витте не хотел – получалось, что его детище оказалось «подарком» японцам. Но, считаясь с реальностью, вынужден был согласиться на передачу той части дороги, которая уже была занята японскими войсками, то есть до станции Куаньченцзы (Чанчунь). История с Сахалином заслуживает отдельного рассказа.
Твердость вкупе с готовностью к компромиссу сделала свое дело. Позже Витте вспоминал, что ночь перед решающим заседанием 29 августа он провел «в какой-то усталости, в кошмаре, в рыдании и молитве». В половине десятого утра началась беседа глав делегаций с глазу на глаз. «Часов в одиннадцать, – записал его секретарь Иван Коростовец, – Витте вышел из зала совещания; он был красен и улыбался. Остановившись среди комнаты, он взволнованным голосом сказал: «Ну, господа, мир, поздравляю, японцы уступили во всем». Слова эти прорвали плотину светских условностей. Все заговорили вместе, перебивая друг друга, пожимали руки, обнимались.
Витте поцеловал меня и некоторых моих товарищей. Довольны были все. Даже барон Розен (второй полномочный делегат – В.М.), не сочувствовавший последнему компромиссу, утратил свойственное ему беспристрастие и улыбался, говоря: «Молодец, Сергей Юльевич!»». Договор был подписан 5 сентября в 15 часов 45 минут по местному времени.
«Заключение Портсмутского договора, – пишет А.В. Игнатьев, – может по справедливости считаться вершиной дипломатического искусства Витте. В очень неблагоприятной обстановке он сумел добиться столь необходимого и в то же время единственно приемлемого для царизма «почти благопристойного» мира. Было бы, разумеется, неверным отрицать наличие объективных предпосылок для окончания русско-японской войны. Без них мир представлялся невозможным. В то же время очевидны исключительные трудности, которые Витте с успехом преодолел и с которыми вряд ли справился бы более ординарный дипломат или государственный деятель… Думается, что секрет успеха Витте, помимо выдающихся личных качеств, заключался в ясном и широком понимании задач, позволявшем через все перипетии дипломатической борьбы вести целеустремленную линию на примирение. Гибкость сочеталась у него с умением в нужный момент проявить решимость и заставить противника поверить в нее».
Многие обвиняли и обвиняют Сергея Юльевича в «капитулянтстве», хотя он отстоял почти все принципиально важные позиции, в том числе о неуплате контрибуции, а «отдал» только то, что и так находилось в руках противника. Стоит прислушаться к мнению Извольского:
«Во время переговоров в Портсмуте он (Витте – В.М.) обнаружил не только исключительный талант как руководитель переговоров, но также твердость характера и самозабвение, которые не отличали его в другие периоды его деятельности… Он принял на себя все последствия договора, последовавшего в результате несчастной войны и неизбежно позорного для России; он обнаружил также моральную стойкость игнорировать указания из Петербурга, которые были часто противоречивыми и иногда носили печать неискренности; принял на себя всю ответственность за компромисс, более благоприятный, чем Россия могла бы ожидать, но все-таки такой, который по самой природе своей мог вызвать по его адресу упреки».
Николай II пожаловал Витте графский титул. Острословы немедленно окрестили его «графом Полусахалинским». Справедливо было бы называть Витте «графом Портсмутским».