От редакции. Как мы уже писали ранее, среди опрошенных редакцией экспертов по поводу политики России в 2003 году относительно Ирака и сегодня в отношении Сирии известный публицист Игорь Джадан стоит несколько особняком. Он говорит, что России следовало в 2003 году присоединиться к стану победителей, да сегодня не стоит боязливо и с предубеждением относиться к войне. Если мы можем победить, то стоит воевать. Эта точка зрения не слишком распространена сегодня, но она почти наверняка вновь приобретет популярность, как только на Ближнем Востоке и в самом деле разразится большая война. Такого рода позиция наверняка будет востребована отчасти в силу извечного стремления россиян к сбрасыванию всех и всяческих лицемерных масок, отчасти по причине еще неизжитого желания побеждать любой ценой даже в тех сражениях, в которых на самом деле нет никакой нужды участвовать.
– Как Вы считаете, в чем была основная причина присоединения России к антивоенному блоку европейских государств накануне вторжения в Ирак в марте 2003 года? Было ли это решение личным выбором Владимира Путина или согласованной позицией российского внешнеполитического сообщества? Руководствовался ли Путин в первую очередь моральными, правовыми или прагматическими аргументами?
- Несмотря на официальное объявление в то время «прагматизма» чуть ли не национальной идеологией, внешняя политика России осталась стоять на своих традиционных идейных основаниях, содержащих известную примесь морализаторства. Официальная Москва продолжила старый – и надо признать, совершенно не эффективный в новых условиях – тренд советской внешней политики, основой которого был лозунг «борьбы за мир во всём мире».
Вместо того, чтобы оставаясь с Бушем на «дружеской ноге» воспользоваться удобным моментом и поглубже втянуть потерявший разум от «опьянения силой» Вашингтон в болото новой войны, московская дипломатия искренне стремилась к предотвращению второй войны в Ираке, притом что каких-то серьёзных дивидендов от Ирака она за это не получила, да в общем-то и не требовала. Из-за этого она потеряла и дружбу Вашингтона, и уважение арабов (так как в итоге Саддама не спасла).
Настоящий, а не имитационный, политический прагматизм должен твёрдо стоять на понимании «функции полезности» – знании о том, что полезно для страны, а что нет. Но общенационального понимания этого вопроса к началу Второй войны в Ираке не сложилось: узкая элита в наибольшей мере заинтересована в легитимации на Западе своей собственности и своей власти.
Большая же часть народа имела иные интересы, однако существенной политической активности в тот период не проявляла, а значит – и не подавала ясных сигналов власти в этом отношении. В результате путинский «прагматизм» так и не приобрёл твёрдой почвы и выродился в форму поверхностной имитации по принципу «чтобы было как в Америке» (где прагматизм, как известно, ценится), при органической неспособности стать на принципы действительного прагматизма.
Настоящий прагматик не стал бы проводить политику так половинчато и непоследовательно, как российская дипломатия в этот период. Ведь кроме формального сохранения лица миротворца («мы за мир») Россия ничего не выиграла. С одной стороны, Россия не воспользовалась правом вето в СБ ООН, то есть – не задействовала для предотвращения войны свой самый сильный дипломатический инструмент. Москва очутилась даже не на вторых, а на третьих ролях (после США и Франции). Даже Париж выглядел более смелым в своём противодействии Вашингтону, что сразу было оценено арабами, заключившими с французами ряд важных оружейных сделок.
С другой стороны, Москва умудрилась изрядно испортить отношения с США и фактически перечеркнула результаты крайне болезненных для имиджа Путина в России усилий (свертывание базы на Кубе и патрулирование сил ядерного сдерживания). Прервав короткую оттепель 2001-2003 годов, Москва очутилась даже не на вторых, а на третьих ролях в мировых делах (после США и Франции). Такую политику трудно назвать прагматичной.
Была ли линия российской внешней политики в период Второй иракской кампании продуктом коллективного творчества, или личной инициативой Путина, не вполне ясно. Как раз в 2003 году Путин окончательно вышел из тени своего предшественника и «показал зубы», освободившись от влияния бывшего ельцинского окружения, активно «внедряя» на ключевые посты и в ряды финансовой элиты своих собственных ставленников и жёстко оттесняя в сторону «старую гвардию». Так что невозможно тут пенять на «слабость» и «зависимость от окружения». В 2003 году Путин уже имел в своих руках все имеющиеся инструменты управления внешней политикой, и если отсутствовала должная инициатива, ответственность лежит на нём.
Однако стоит отметить, что в окружении Путина не нашлось достаточно дальновидных советников, способных сформулировать и отстоять более продуктивную линию поведения в период этого международного конфликта. Почему в окружении российского президента отсутствуют яркие фигуры политических консультантов, которыми традиционно блещут команды президентов США, – отдельный вопрос, он имеет отношение к принципу подбора президентом своего окружения.
– Многие российские эксперты, в частности Вячеслав Никонов, упрекали российское руководство за то, что оно не решилось присоединиться к антисаддамовской коалиции и не приняло участие в разделе иракской нефти. Насколько, на Ваш взгляд, эта позиция была оправдана? Могла ли Россия получить ощутимую выгоду от присоединения к коалиции? В какой мере это соответствовало бы экономическим интересам России?
– Я бы назвал эту возможность вполне реальной. Саддам Хусейн, как и впоследствии Каддафи, «заигрался» в своём политическом маневрировании между Москвой, европейскими столицами и Вашингтоном. Он находил такую политику более удобной для себя, чем односторонняя ориентация на Россию, и за это неизбежно должен был когда-нибудь поплатиться.
И если рассуждать без идеологической шелухи, с позиции голого прагматизма, то почему бы тут России не «оседлать» ситуацию? Знаменательно, что похожую позицию занимал Вячеслав Никонов, которого трудно упрекнуть в каком-либо «прозападном крене». Я не согласен с ним только в одном: нужно было не «присоединиться» к антисаддамовской коалиции, а возглавить её. Во всяком случае, в отношении идеи избавления Ирака от власти Хусейна, надо было бы быть хотя бы на полшага впереди Америки. Тогда Россия не оказалась бы «на подхвате», а вошла бы в число полноправных основателей широкой военной коалиции держав, созданной, чтобы «навести порядок».
Подобной тактики придерживалась Франция в период войны в Ливии, и она себя полностью оправдала. Заметим, кстати, насколько эта тактика отличается от поведения Франции периода Второй иракской кампании. То, что и в этом последнем случае (в Ливии) Россия проявила пассивность и оказалась на обочине событий, показывает, что политическое руководство с большим трудом делает выводы из прошлых ошибок.
Впрочем, я не считаю идею присоединения к американской антииракской коалиции единственно правильной, поскольку она содержит и явные минусы. Так, в этой коалиции Россия вряд ли могла рассчитывать на равный с США голос, учитывая относительную слабость российских конвенциональных сил, которыми Москва может реально поддержать свои инициативы за рубежом. Альтернативно – можно было бы объединиться с Китаем и Францией для более активных дипломатических и других действий против США, возглавив континентальную «коалицию мира». Но в итоге была избрана самая слабая стратегия: пассивное стояние за спиной Франции, которая не принесла Москве, ни военной славы, ни ощутимых экономических дивидендов.
– Можно ли сказать, что именно готовность присоединиться к французскому вето в Совете Безопасности против вторжения в Ирак испортило отношения Путина и России в целом с США, и в первую очередь с республиканской администрацией? Насколько нелояльность России Вашингтону в вопросе Ирака реально обусловила последующее охлаждение в отношениях двух стран?
– Тут дело не в степени охлаждения отношений (которой предсказуемо и неизбежно в свете состоявшейся коллизии), а в скорости их восстановления. Замечу, что Париж, который занял в отношении антииракской кампании ещё более жёсткую позицию, восстановил свои отношения с Вашингтоном гораздо быстрее и безболезненнее, чем Москва. Широко распространённый в то время слух, согласно которому в США решили «наказать Германию, игнорировать Францию и простить Россию», оказался вводящим в заблуждение: США никак не наказали Германию, простили Францию, но не забыли Россию. Конечно, в таком результате оказалась виновата и различная внутриполитическая динамика: гораздо легче идти на пересмотр отношений со страной, в которой полностью меняется высшее руководство (как во Франции), чем со страной, в которой продолжает править всё тот же лидер, обладающий устоявшимся имиджем.
Можно сказать, что приход к власти Саркози радикально изменил имидж Франции в Америке, там постарались забыть все обиды недавней истории и начать отношения с чистого листа.
Очевидно, что в Вашингтоне ждут не просто перемен в Москве, но таких перемен, которые приводили бы к определенным уступками по разным позициям. В случае с Медведевым этого по разным причинам не получилось, хотя надежды разной степени обоснованности были. Также от последних российских внутриполитических осложнений США явно ожидают большей сговорчивости Москвы по иранскому и сирийскому вопросам. Но в такой «корысти» американцев нет ничего удивительного. Вопрос ведь не только в том, что США ожидают от России новых односторонних уступок, но и в том, почему они их ожидают именно от России, а не от Франции или от Китая? Не из-за того ли, что в недавнем прошлом американцы неоднократно получали от Москвы необоснованные «подарки» и к ним привыкли, внеся их себе «на баланс» заранее?
С другой стороны, американцы привыкли и к неожиданным «оплеухам», которые превратились в черту внешнеполитического стиля российского руководства. И тут опять разговор надо вести об эффективности и соразмерности действий России на международной арене: запоздалое и половинчатое франко-российское вето по иракскому вопросу, не подкреплённое другими, недипломатическими, мерами, не достигло ни одной из заявленных целей. Оно не предотвратило войну, не привело к созданию альтернативной коалиции держав, в которой Россия занимала бы достойное место. Очень скоро, уже в следующем году, Германия и Франция откровенно предали Россию, полностью поддержав антимосковский «оранжевый» переворот на Украине. Вопрос: стоило ли России таскать из огня каштаны, способствуя укреплению позиций Франции и Германии в арабском мире и заплатив за эту ухудшением отношений с Америкой? Думаю, ответ очевиден.
– Россия и впоследствии отказывалась поддержать практически любую военную акцию Вашингтона. Насколько дальновидна и рациональна такая позиция? Не стоит ли России окончательно стать на сторону США в вопросе политического давления на Сирию и Иран для того, чтобы стать одним из созидателей формирующегося Нового мирового порядка?
– «Новый мировой порядок» если верить объявлениям, уже сформирован после 11 сентября 2001 года, и теперь можно говорить лишь о его размытии или наоборот сохранении. Следующий по порядку «новый мировой порядок» будет формироваться уже не под руководством США, а надо полагать Китаем или какой-то совершено неожиданной коалицией держав. Укрепляется роль мусульманского мира, причём в значительной степени – за счёт его наиболее радикальной части.
Из-за страха оказаться участником «конфликта цивилизации» западные страны, включая США, стремятся обеспечить себя долгосрочными союзниками из числа мусульманских государств. Им удалось завоевать симпатии значительной части новых арабских элит путём поддержки смены режима в ряде арабских стран (Ливия, Тунис, Египет). В других странах (Саудовская Аравия, Бахрейн) США и их западным союзникам, наоборот, удаётся пока сдерживать натиск оппозиции на консервативные прозападные режимы.
На примере «арабской весны» видна вся широта «маневра» американской дипломатии, которая в зависимости от ситуации умеет выдвинуть и реализовать разные, зачастую совершенно противоположные, идеологические установки, преследуя совершенно чёткую прагматическую цель: укрепление американских позиций в мусульманском мире.
В отличие от динамичной и в полном смысле слова инновационной западной дипломатии, российская (как, впрочем, и китайская) пытается заслониться некими «твёрдыми принципами», за которыми нередко не видно ясной практической перспективы. Так, неуверенная и половинчатая поддержка режима Каддафи обосновывалась тем, что нехорошо силовым путём свергать правительства, хотя на самом деле всем понятно, что «хорошо» или «плохо» в данном случае зависит от того, что за правительства имеются в виду.
Страх Москвы перед резкими политическими переменами отражает дефицит собственной легитимности, но он также ведёт к тому, что некоторые, возможно сулящие выгоду, решения заранее отвергаются, как «немыслимые». Именно таким решением могло бы стать участие России в операциях против Ливии. Подобное участие можно было бы использовать для отработки систем вооружения и рекламы достижений «отечественного ВПК», чем активно занимались западные государства, но Москва этой возможностью не воспользовалась, потому как для неё это «немыслимо»…
Что касается Сирии, то ситуация тут отличается от ливийской: слишком много вложено в Сирию российских усилий и средств, чтобы можно было теперь вот так вот запросто поделиться ими с США, Францией и Великобританией. В отличие от Ливии, в Сирии Россия – монополист; Дамаск – практически исключительный военно-политический клиент Москвы (и Ирана, но Иран, по крайней мере, старается не толкать Москву локтями). Поэтому ситуация, при которой Россия «дарит» Сирию западной коалиции, абсолютно неприемлема с точки зрения национальных интересов, хотя она и возможна на практике из-за особенностей российского политического устройства и фазы политического цикла. Заметим, что августовская война 2008-го года в Закавказье была также спровоцирована в послевыборный период, что отразило надежды на «рыхлость» российского ответа.
Предчувствуя ослабление российского режима, американцы и их союзники наращивают давление на сирийском направлении, стремясь воспользоваться околовыборным периодом для окончательной ликвидации зоны влияния Москвы на Ближнем Востоке. Взамен Москве не предлагается ничего равноценного. Америке в этом с готовностью помогает Израиль и ещё недавно демонстрировавшие «особые отношения» с Москвой Париж и Рим. Было бы ошибкой не упомянуть в данном контексте и известную «британку».
Так что присоединение Москвы к западной кампании против Асада на таких условиях было бы большой ошибкой, а свои условия Москва после поражения в Ливии «продавить» не в состоянии. Вот если бы Россия тогда выступила вместе с западными странами, и российская авиация бомбила бы Ливию наравне с авиацией НАТО, теперь у Москвы было бы гораздо больше оснований требовать учёта своих особых интересов в Сирии. Но эта возможность упущена.
Остаётся надеяться, что Москве в Сирии удастся продвинуть сценарий сравнительно гладкой передачи власти по типу Йемена. Впрочем, если и после этого обструкция западных стран будет продолжаться, то и новый режим не станет стабильным. В этом случае Сирия на длительное время останется центром нестабильности, источником конфликтов и споров между западными государствами – с одной стороны, и Россией, Китаем и Ираном – с другой.
По поводу «мирового порядка»: да, Москва по-прежнему будет стараться вписаться в «новую архитектуру мирового порядка», но это не означает, что присоединение к Вашингтону для неё по-прежнему так же безальтернативно, как и в 2001-м году. Относительное экономическое ослабление США, а также быстрый рост Китая приводит к тому, что Россия на данном этапе видит себя в этой новой архитектуре ближе к Китаю, чем к США. Мне кажется, что это – объективный процесс, и такая тенденция будет сохраняться вне зависимости от того, какое руководство в конечном счёте придёт к власти в Москве. Помешать этой тенденции могут лишь какие-нибудь грозные события, например – столкновение с Китаем в Центральной Азии, или с Ираном на Каспии. Либо должна измениться Америка, и её отношение к России должно стать существенно более дружественным, Москве должны быть предложены символически ценные «подарки» и реально существенные уступки.
– В 2003 году против войны в Ираке у нас выступало незначительное число людей на фоне стотысячных протестов в странах Европы. Почему российское население сравнительно спокойно отнеслось к вооруженной акции США и их союзников? Было ли это следствием сложившегося в 2001-2003 годах проамериканского консенсуса в правящей элите? Рисковал Путин, нарушив этот консенсус?
– Если бы российская элита пользовалась хоть каким-то уважением в стране, были бы основания для увязки реакции населения с позицией «элит». Я думаю, что пассивная реакция населения отразила его общую политическую пассивность в указанный период. Это население с трудом удаётся раскачивать для уличных акций в защиту своих собственных прав, а тут – война в далёком Ираке.
Путин явно надеялся выстроить особые отношения с Европой, столкнув страны Старой Европы с США, или, во всяком случае – содействую такому расколу. Это было бы хорошим решением для российской элиты, так как из числа новой путинской номенклатуры большинство предпочитает совершать поездки в условный «куршавель», и до Потомака так сказать «не долетает». В связи с подобными надеждами противодействие элит курсу на конфронтацию с США было ослаблено. В первое время казалось, что такая тактика работает, по поводу чего было роздано немало похвал кремлёвскому руководству, но вскоре выяснилось, что позиции России в Европе покоятся на зыбучих песках внутриевропейской политики, и они бесследно исчезли – буквально провалились под землю – после ухода в отставку германского премьер-министра Шредера и президента Франции Ширака.
Трудно сказать, как оценили бы элиты, скажем так, более «проамериканский» курс, если бы он сложился в то время. Ведь отношений с Европой – главным партнером России – он явно не улучшил бы, а смогли бы США или нет с их жёстким антикоррупционным законодательством стать альтернативной Европе «тихой гаванью» для российской элиты, это ещё большой вопрос.
– Какие последствия для ситуации на рынке энергоносителей и для мирового порядка в целом будет иметь возможная военная акция, направленная против Ирана. Изменится ли после этого мировой порядок в сторону более тесного политического сплочения возможных государств-победителей: США, Израиля, арабских монархий, англо-французского блока? Какое может быть геостратегическое положение России и Китая после региональной войны в Азии?
– Вначале давайте разберёмся с нашими принципами: читая ведущих российских внешнеполитических экспертов, невозможно не отметить концентрацию их рассуждений на вопросах предотвращения войны.
Это стало некоей «сверхценной идеей». Очевидно, что подобная акцентуация исторически обусловлена тяжёлой военной историей России, но теперь она выглядит, как некий архаизм, как фантомные боли фронтовых ранений, не покидающие российское политическое сознание с середины ХХ века. Мне кажется, что от этого синдрома следует поскорее избавляться, если мы хотим, чтобы российская внешняя политика стала эффективной, смотрящей в будущее, а не назад в прошлое.
На самом деле следует осознать, что войны – устойчиво повторяющееся явление человеческой истории. Опыт показывает, что в тех случаях, когда для них имеются серьёзные объективные либо субъективные предпосылки, предотвратить их не удаётся. Поэтому России нужно думать не только о том, как предотвратить войны, но и о том, как сделать так, чтобы войны начинались на выгодных для России условиях и заканчивались выгодными для России результатами. Я не имею в виду только войны, в которых Россия непосредственно участвует, но и всякие другие войны, результаты которых для России актуальны.
Возможное военное столкновение Ирана и западных держав следует рассматривать именно в таком контексте. Прежде, чем бросать дипломатические силы для предотвращения новой войны следует хорошенько подумать, не окажется ли такая война для России более выгодной, чем продолжение нынешнего состояния неопределенности. В частности – и как фактор поддержания справедливых (благоприятных для российской экономики) цен на энергоносители.
Подобное рассуждение может показаться несколько циничным, но ведь дипломаты цивилизованных стран с весьма организованной и эффективной внешней политикой мыслят именно в таких категориях: в современной западной политической мысли ведение региональной войны отнюдь не считается табу. На этот счёт имеется немалый актив рассуждений западных экспертов и политиков, свободно рассуждающих о том, при каких условиях следует начинать войны и как добиваться в войне положительных результатов.
Если же поставить во главу угла идею предотвращения войны любой ценой (в данном случае военного столкновения между коалицией западных держав и Ираном), дипломатия перестанет быть эффективной. В таком случае Россию будет легко шантажировать началом военных действий, выбивая разнообразные уступки. Причём заниматься этим сможет, как одна, так и другая сторона. Иран, к примеру, может угрожать «волнами беженцев» и «дестабилизацией на Кавказе», требуя от России обезопасить его от удара. США могут давить на Москву тем, что, если она не убедит Тегеран в необходимости возвращения в режим полного контроля МАГАТЭ, они нанесут по Ирану удар, как будто именно Россия должна больше всех этого опасаться.
То есть если воспринимать лозунг «защиты мира» слишком близко к сердцу, России придётся улаживать этот пока ещё виртуальный конфликт за свой счёт, потакая по очередности то одной, то другой стороне. Такое посредничество может служить лишь удовлетворению честолюбия вождей, но никакой реальной ценности для страны не представляет. Поэтому лучше всего исходить из циничной, зато вполне современной идеи, что если мир не нужен ни США, ни Ирану, то и России он ни к чему.
Но всё это не означает, что России следует пассивно наблюдать. Ведь Иран является мировым оплотом шиизма, то есть – давним врагом суннитского фундаментализма и ваххабитов, а значит – естественным союзником России в войне с исламистами. Развитие экономических связей с Ираном и в частности – транспортных коридоров, открывающих российским экспортёрам доступ в Индийский океан, выглядит в ХIХ веке многообещающим. Таким образом, Москва не может быть заинтересована в разгроме Ирана и скором превращении его в западную марионетку. С другой стороны и усиление Ирана, а тем более – появление у него атомного оружия, не выгодно России.
Политика Ирана в каспийском регионе в этом случае неизбежно станет более амбициозной, а это грозит Москве долгосрочными неудобствами. То есть, наиболее желательным для России является такой сценарий, в котором Иран оказался бы на длительное время ослабленным, но не побеждённым.
Втягивание Вашингтона в новую внешнеполитическую авантюру может выглядеть «полезным», по крайней мере, для части российских политических сил, так как оно отвлечёт американскую дипломатию от вмешательства во внутренние дела России. В то же время решительная победа Америки над Ираном нежелательна по вышеуказанным причинам, а также и потому, что может привести к «эффекту домино» на Кавказе и в Центральной Азии, к формированию нового военно-политического блока на южных границах России, антироссийская направленность которого предопределена заранее геополитическими обстоятельствами. Предотвратить же эту войну Россия может, если только, как того требуют США, разорвёт все связи с Ираном, согласится помочь свергнуть Ахмединеджада без войны, методами экономического давления и поддержки цветных революций, то есть фактически если согласится принести Америке Иран «на блюдечке».
Естественно, подобные условия не могут быть для России приемлемыми. Другой способ предотвратить войну: развернуть в Иране части российской ПВО, так как продавать современные средства ПВО иранцам поздно, они всё равно не успеют освоить их применение до того, как о такой передаче узнают американцы и израильтяне и нанесут упреждающий удар. Я думаю, иранцы бы с готовностью согласились принять российскую помощь и расчёты ПВО, но непонятно, к чему России такая благотворительность. Да и нет никакой уверенности в том, что после того, как США под давлением обстоятельств откажутся от агрессии, они не перекупят иранское руководство вместе с российским оружием, поставленным ранее. Опыт отношений СССР с Египтом я думаю, научил кремлёвское руководство, что «Восток – дело тонкое»…
Отсюда, как мне представляется, следует заинтересованность Москвы в том, чтобы назревающая война с Ираном всё же случилась, но стала для Америки провалом. Как этого добиться – отдельный непростой вопрос, и он касается отнюдь не только дипломатических инструментов, но и мер военно-технического сотрудничества, которое Россия может активизировать в любой момент, если не сейчас (иначе есть риск, что американцы вовсе откажутся от авантюры), то позже: после того, когда начнутся реальные военные действия. По нашим оценкам соответствующие средства у России имеются, и при наличии в Кремле политической воли, они могут быть переданы Ирану в течение нескольких суток. Это, прежде всего средства радиоэлектронной борьбы, способные нивелировать техническое превосходство армий западных государств и серьёзно увеличить их потери в наступательных операциях. Вероятность идентификации подобных средств как российских минимальна, и Москва таким путём может влиять на ход боевых действий, оставаясь формально вне конфликта.
Всё сказанное не означает, что руководство российской внешней политикой готово рассуждать именно в терминах полезности для государства. Учитывая внутриполитическую ситуацию, можно предположить, что в ходе принятия государственных решений будут учтены соображения политического выживания тех или иных лиц, и торг в какой-то момент может пойти по принципу «кресло президента в обмен на Иран». Другими словами, нынешнее руководство может согласиться на формулу: «вы сдаёте нам Иран и делаете ряд других мелких уступок, а мы закрываем глаза на ваши фальсификации при проведении президентских выборов». Если такое случится, то нам не останется ничего другого, как признать, что для проведения здравой внешней политики на данный момент нет объективных предпосылок.
В любом случае война западной коалиции со столь крупной страной изменит мировой политический климат на долгие годы, приведет к более ясной кристаллизации политических сил, к возобновлению в той или иной форме блоковой системы. Поражение Ирана в таком конфликте гарантировано подавляющим техническим превосходством противника, однако смена режима в Тегеране при этом может и не произойти. Существующий режим может сохраниться или даже укрепиться, хотя возможна утрата ряда территорий. При этом США найдут достаточно оснований, чтобы объявить результаты войны своей победой.
Вне зависимости от своего исхода, этот конфликт решит для США и их западных союзников ряд политических задач, важнейшая из которых – укрепление военно-политического блока, в который вошли бы и «мирно уживались» друг с другом западные страны, Израиль и консервативные, если не сказать архаичные, суннитские государства.
Большой вопрос состоит лишь в том, какие именно страны войдут в этот блок, и останутся ли у России дружественные государства в этом регионе вообще.
Это будет зависеть от результатов войны. До сих пор созданию подобного блока мешали внутренние разногласия, в особенности – по вопросу Израиля и Палестины, хотя особые отношения США с Саудовской Аравией и рядом стран Персидского Залива никогда не ставились под сомнение. Теперь предлагается об этих «мелких» проблемах вообще забыть в свете новой «страшной угрозы»: ядерного Ирана.
Чем привлекателен для стран Запада такой странный союз «ежа с ужом»? Суннитские страны в качестве союзников хороши тем, что не имеют территориальных споров с западными государствами, на территории последних нет районов с компактным проживанием автохтонного мусульманского населения, а значит, нет причин для поддержания сепаратизма.
С другой стороны США всё больше задумываются над проблемой сдерживания Китая, а по «священной традиции» – и над сдерживанием России. Исламский мир представляется Западу неисчерпаемым источником «пушечного мяса», а правящие там режимы – «естественными союзниками».
После войны в Афганистане, попытки объединиться с мусульманским миром с целью ослабления России просматривались в поддержке врагов России и сербов во время конфликтов на территории бывшей Югославии и на Северном Кавказе. Параллельно осуществлялась подпитка сепаратизма в Синцзян-Уйгурском автономном районе Китая, поддержка исламистского движения в Центральной Азии под предлогом «борьбы за демократию».
Такая плотная кооперация была поставлена под вопрос после событий 11-го сентября, когда, как казалось некоторым, исламисты полностью вышли из-под контроля. Однако Запад и исламские радикалы вновь «чудесным образом» оказались в одной упряжке, как только речь пошла о свержении Каддафи. Теперь сценарий повторяется в Сирии. Одновременно демонизируются Россия и Китай, как якобы главные виновники кровопролития в Ливии и Сирии.
Можно быть уверенным, что, если дело дойдет до войны с Ираном, главное американское «пугало» – Аль-Каида – будет воевать плечом к плечу с американцами. Ведь самые серьёзные и трудноустранимые конфликты у исламских фундаменталистов из числа суннитов имеются с Ираном, шиитами Ирака, алавитами (шиитская секта) Сирии, Китаем, Россией и Индией, а отнюдь не с США или Великобританией.
Осознав эти обстоятельства, легче понять ту неожиданную готовность поддержать смену режимов, несмотря на явную угрозу радикализации, которую проявили США и их союзники во время событий «арабской весны».
Лишь Израиль мешает этому «благолепию», являясь постоянным раздражителем в отношениях мусульман и Запада. Но и тут есть решение: намечающаяся война с шиитами (Ираном и Сирией) явилась бы удобным «громоотводом», уводящим энергию ваххабитского джихада в сторону от еврейского государства.
Учитывая масштабы и значимость происходящего, России и Китаю должно быть сейчас не до цен на энергоносители: решается судьба исламского мира, войдёт ли он практически полностью в западный блок или будет распределён, поделен каким-то образом между сферами влияния.
Если первое, то США и их союзники смогут обойтись вообще без российской нефти лишь за счёт освоения ресурсов «демократизированного» Ирана и увеличения добычи в странах Залива. Китаю при этом останутся «рожки да ножки», что не замедлит сказаться на темпах роста китайской экономики, но зато свяжет ещё больше Китай и Россию.
Впрочем, пиршество победителей продлится недолго, как недолго пировали чиновники Вашингтона и Брюсселя над трупом Югославии перед тем, как первый самолёт врезался в башню нью-йоркского центра.