От редакции. Постоянный автор Terra America публицист и социолог Александр Кустарев размышляет, по какой причине бизнес сегодня лучше развивается в США, чем в Великобритании и континентальной Европе, обращая внимание на такой фактор, как развитие социальной связности более интенсивное в Новом свете, чем в Старом. Хотим представить вниманию читателя нашего портала личный блог Александра Кустарева «Бункер», в котором собраны его социологические очерки, в частности, рецензия на книгу героя настоящей статьи Джорджа Сороса «Кризис мирового капитализма».
* * *
Никто как будто не сомневается, что американская и европейская культура бизнеса сильно отличаются друг от друга.
Но в чем эта разница?
Спрашивать об этом самих бизнесменов почти бесполезно. Они, как правило, легко соглашаются с этим простым утверждением, но потом муссируют банальности, то есть, популярные мифы – правдивые или нет.
Например, рассказывают, что американцы менее формальны, чем европейцы. Понимай: более развязны. Или, что в Америке все делается быстро, быстрее, чем в Европе, хотя объясняют это тривиально: дескать, европейский бизнес больше обременен внешней бюрократией. Или несколько интереснее тем, что у американцев сильна вера, что лучше рискнуть, но сделать дело быстро – «время—деньги».
А европейцы более осторожны – «семь раз отмерь».
Внешние наблюдатели, суммирующие чужой опыт, могут сообщить кое-что более интересное. Например, они замечают, что слияния и захваты в Америке – норма и воспринимаются они легче, то есть, попросту говоря, жертвы захватов относятся к этому менее болезненно, чем европейцы. Как и к неудаче бизнеса. Или, что европейцы более нервно реагируют на тенденцию дерегулирования рынка (бизнеса), усматривая в этом кризис и угрозу.
Еще одно наблюдение: в Америке более прозрачный рынок, то есть, фирмы меньше темнят, и, стало быть, маркетинг легче. Иначе говоря, европейский бизнесмен убежден (обоснованно или нет), что ему в среднем выгоднее прикрыться, чем открыться.
Английская культура бизнеса ближе к американской, чем континентально-европейская, но тоже не тождественна ей.
Властная функция по-разному выражается, используется и воспринимается. Американский директорат – что твой фронтирный шериф. У него широкие оперативные полномочия, что особенно важно в напряженной кризисной ситуации. За их использование он может дорого заплатить, но он к этому готов. А сотрудники ждут решительных распоряжений.
Бизнес администратор в Америке должен непрестанно взнуздывать подчиненных, а сам иметь карьерные амбиции и ориентацию на повышение зарплаты и статуса-титула. В американской фирме царит атмосфера нервной мобилизованности.
В британской фирме скорее полусонная атмосфера. Как уверяют профессионалы-наблюдатели, руководство здесь не склонно открыто критиковать сотрудников, трудности замалчиваются, обсуждаются намеками или в кулуарных разговорах вполголоса (whispering campaign around the coffee machine).
Но главная разница – тонкая материя, которая зафиксирована в подсознании.
Английское общество, настаивают наблюдатели, остается классовым. Старые классы перелицованы, но живы, точнее сохраняются классово дифференцированные пакеты ценностей, а индивиды чувствительны к ним и через них самоопределяются. Так, верхние классы до сих пор не уважают тяжелый труд – не физический, а просто напряженный, энергоемкий и продолжительный.
Классическое выражение этой ценности находим, например, у Бульвер-Литтона. Герой романа «Пелэм» (его читала пушкинская Татьяна) на вопрос, который час, отвечает, что не носит часов, ибо часы не нужны тому, кто работает час в день, а обедает пол-дня. Так и сейчас, настоящий джентльмен, даже если работает в поте лица своего, предпочитает это скрывать, нежели афишировать. Это – стильно, или, говоря на современном слэнге «cool». Напоминает советское интеллигентское «антистахановство», не правда ли?
Однако есть и кое-что поважнее живучей иерархии классовых систем ценностей (статусных достоинств).
В Британии деловая среда наложена на социальную, то есть производна от неделовых отношений, зависит от «связей» (relationship-based). Важно, кто есть кто, и кто принадлежит к «шайке-лейке» (the gang), или «клубу», кто «один из нас» («one of us»), а кто нет. Партнерство в бизнесе чаще всего возникает между «социально близкими» – «old boys», как называют друг друга однокашники привилегированных частных школ. Выходцы из рабочего класса, строго говоря, тоже предпочитают иметь дело друг с другом, а не с этими «белоручками»; просто их совокупный «социальный капитал» невелик, и им нечего особенно делить между собой.
* * *
Эту особенность британской бизнес-среды отметил новичок в Сити Джордж Сорос. В своей книге «Кризис мирового капитализма» он писал:
«В Лондоне в 50-х годах почти невозможно было вести деловые операции без предварительного установления отношений. Это был вопрос не о том, что вы знаете, а о том, кого вы знаете. Это была основная причина, по которой я покинул Лондон: у меня не было в Лондоне достаточных связей, мои шансы были гораздо лучше в Нью-Йорке. Очень скоро я установил регулярные торговые контакты с ведущими фирмами, хотя и работал в относительно неизвестной брокерской фирме. Я бы никогда не смог добиться этого в Лондоне» (с. 83-84)
Суть дела в том, что возможность конкретной деловой операции зависит не только от ее номинальной арифметической эффективности, но и от «вязкости» деловой среды, в которой ей предстоит осуществляться. Конкретно: у Смита к Джонсу выгодное предложение, но Джонс предпочитает менее выгодную сделку с Томсоном, потому что они вместе ходили в некую частную школу, и за него просит министр.
Сорос, собственно, хочет сказать, что «социальная вязкость» или «сила социального трения» в Америке ниже, чем в Англии.
Напрашивается сопоставление этой характеристики бизнес-среды с тем, что в России называется «блат». Как бы мы ни развивали это сопоставление, оно чревато нетривиальным осмыслением социальной компоненты бизнеса, и мы не будем в эту сторону теперь удаляться, оставив эту возможность самому Соросу.
А склонный философствовать Сорос делает из этого опыта далеко идущий и содержательно глубокий вывод.
Как он думает, замена отношений частными операциями – это продолжающийся исторический процесс, долговременная тенденция. В банковской сфере «операции» почти полностью вытеснили «отношения» вплоть до того, что сотрудничество и преданность могут быть подорваны неумолимой логикой операциональной выгоды, как с неожиданным оттенком сожаления замечает дальше сам Сорос (с.84).
Как и во многих других случаях, Соросу кажется, что он заметил это первым. На самом деле именно это предусматривают почти все влиятельные концепции долговременной эволюции общества. Например, концепция неуклонной «формальной рационализации» Макса Вебера, предполагающая, что вся человеческая жизнь постепенно все больше регулируется арифметическим расчетом. В сущности, то же самое утверждает концепция, сводящая общество к рынку, которая восходит к Хайеку и дальше назад к экономическому либерализму вплоть до Вальраса и даже, пожалуй, до самого Адама Смита.
Сорос, конечно, прав: этот процесс идет своим ходом, и в США он зашел дальше, чем в Европе, тем более, чем в России, не говоря уже об Азии.
Но это далеко не все.
Интересно, что очистить бизнес от «человеческого элемента» до конца невозможно. Можно понизить осредненную социальную вязкость бизнес-среды, но «отношения», как фактор снижения или повышения издержек, продолжают регулировать поток «операций» как тоже поддающийся калькуляции формальный показатель.
Гони «отношения» в дверь, они влезают в окно.
Не будь этого фактора, Сорос не стал бы таким миллиардером, играя на курсе английского фунта. В 1992 году фунт обрушил не Сорос, а Бундесбанк. После воссоединения Германии Банк сдерживал потребление высокой учетной ставкой, а Британия переживала спад и держала нереалистический курс валюты, чтобы остаться в ERM.
Правая рука Сороса Richard Medley получал детальные сообщения из Бундесбанка, где считали, что курс фунта не стоит поддерживать и хотели его сломать (эта фактура циркулирует в прессе, например, Daily Telegraph от 10 июня 2012 года). Сам Сорос потом говорил: я был уверен в успехе, будучи заодно с ЦБ Германии.
Таким образом, дело не только в том, что в Штатах экономическая логика сделки сильнее социальной, что, может быть, правда и что само собой, а и в том, что в Штатах легче обзавестись полезными связями, чем в Англии или Европе. Но, наверное, и потому, что помимо классовых в Америке есть и другие сети солидарности. Земляческие (внутриштатные, городские), конфессиональные, этнические, этно-конфессиональные – в случае Сороса, наверное, еврейские, не так ли?
Некоторые из них тоже очень закрытые. Другие – более открытые. Но, главное, их просто больше и они разнообразнее.