От редакции. 18 сентября на нашем сайте была опубликована статья Александра Павлова «Завтрак», в которой рассказывалось об одном значимом элементе современной национальной идентичности Америки – склонности американцев поэтизировать утреннее потребление пищи.
Утренний завтрак – причем не домашний, а произведенный в специальном кафе, где тебе могут подать прославленные «Человеком дождя» блинчики с кленовым сиропом, или же воспетый в «Твин пикс» горячий кофе с донатсами, или на худой конец просто молоко с кукурузными хлопьями – все это не просто вросло в наше восприятие Америки, но стало тем симпатичным образом, который посредством Голливуда Америка сделала глобальным.
Отличный знаток американской истории эпохи двух мировых войн Михаил Шевляков в своем новом тексте обнаруживает, что многое из того, что стало частью повседневной жизни Америки, родилось во время войны во многом в силу необходимости адаптироваться к ее тяжелым реалиям. И то самое молоко с теми самыми кукурузными хлопьями как раз из этой серии…
* * *
В наши дни Jingle Bellz и красные штаны Санта Клауса прочно связаны с рекламой Кока-колы, но в первой половине XX века звон колокольчиков и ярко-красный цвет были атрибутом торговой марки Moxie, для которой в наше время уже не нашлось места на газированном Олимпе.
Битвы за потребителя шли тогда не только в эфире радиостанций, на рекламных щитах вдоль дорог и на ярких плакатах в аптеках и закусочных. Эта битва шла и на военных складах: в годы Второй Мировой Кока-кола стала армейским поставщиком, – подорвав позиции конкурента и завоевав миллионы потребителей.
Одним из графических символов военной истории стали рекламные плакаты, на которых бутылки кока-колы держат американские солдаты, летчики и моряки; точно такие же бутылки художники компании рисовали в руках у советских и китайских пилотов.
Разумеется, Мокси тоже выпускала рекламные плакаты в патриотическом стиле, но перевес был на стороне ее конкурента, получившего доступ к распределявшимся государством запасам сахара – и воспользовавшегося этим в полной мере.
Для обеспечения боевых действий американской армии в Северной Африке были отправлены три миллиона бутылок готового напитка, а кроме того – концентрат и завод для организации разлива на месте. Начав в 1939-м с пятью заводами за пределами США, Кока-кола к 1945-му расширила эту базу до шестидесяти четырех заводов, а мир заговорил о кока-колонизации.
Точно так же ранее, в годы Первой Мировой войны, действовали в борьбе за потребителя и табачные компании – поставляя сигареты для армии по сниженной цене, они обеспечили себе послевоенную многомиллионную армию курильщиков.
* * *
Мы нечасто задумываемся над тем, как именно сформировалась наша повседневность на уровне бытовых мелочей, привычек, традиций, люди привыкают к этому «фону жизни», им кажется, что этот фон был всегда. Однако на поверку выходит, что значительная часть того, что называется «американским образом жизни», даже те его элементы, которые достигли символического статуса – это все часть довольно недавних традиций, и многие из них непосредственно связаны с теми войнами, которые США вели в XX веке.
Чтобы одержать победу на полях сражений, требовалось вначале обеспечить победу на «домашнем фронте». Первая Мировая война отправила европейцев с фабрик и полей в окопы, и Соединенным Штатам выпала великая задача – и великий шанс – стать всемирным поставщиком.
Но мало было обеспечить свою армию и половину Европы оружием, надо было еще и накормить миллионы людей, поэтому одним из лозунгов того времени стал «Food Will Win the War». Возглавленная талантливым организатором Гербертом Гувером United States Food Administration успешно справилась с поставленной перед ней задачей. Однако для того, чтобы обеспечить солдат мясом и мукой, потребовалось вначале сократить потребление этих продуктов гражданским населением внутри США. Были введены «дни без мяса» и «дни без хлеба» – а на смену им пришли молоко и кукурузные хлопья на завтрак.
То, что стало для многих символом американского утра, получило действительно массовое распространение лишь как вынужденная мера военной поры – но нет ничего более постоянного, чем временное.
* * *
Первая Мировая принесла Америке не только молоко и хлопья, но также избирательное право для женщин.
Успех суфражисток был в немалой степени предопределен возрастанием роли женских рабочих рук в ставшей «всемирным арсеналом» Америке. Та же необходимость работать на победу Америки и Антанты над Центральными державами вытащила женщин из корсетов и укоротила их юбки. «Девушки Гибсона», два десятка лет украшавшие страницы журналов, отошли в прошлое, теперь идеал американки был еще более решительным и независимым, теперь они не только были спутницами отважных автомобилистов, не только решительно сами садились за руль – американки во время Первой Мировой даже примерили на себя униформу уличных регулировщиков, отдавая команды водителям-мужчинам.
Именно Первая Мировая стала тем временем, когда простые американцы открыли для себя Европу и вернулись оттуда совсем не теми, какими были раньше. Именно из грязи окопов и коротких отдыхов в Париже, – ставшем ближним тылом, – пришел тот жизненный принцип, который создал легендарные «ревущие двадцатые»: живи сегодняшним днем, ведь завтра может не быть.
Вчерашние провинциалы были подхвачены вихрем и брошены в мир войны, где день мог вместить в себя больше, чем прежние годы. Джо Янг и Сэм Льюис ухватили в 1918-м самую суть перемен, написав мгновенно ставшую популярной песенку «How ‘Ya Gonna Keep ‘Em Down on the Farm? (After They’ve Seen Paree)», а медсестрам, целовавшимся сегодня с одним выздоравливающим лейтенантом, а завтра с другим, оставалось лишь полшага до превращения в флапперс, беззаботный символ двадцатых – и неотъемлемую часть целого пласта американской культуры.
Чтобы написать ставшую бестселлером книгу «Прощай, оружие», Хэмингуэй вначале сам должен был стать водителем санитарного автомобиля и оказаться под огнем. Попасть в Европу как солдат, и лишь затем вернуться в нее как писатель – таким был его путь.
Колоссальный разгон, взятый американской промышленностью ради военных целей, оказался даже избыточным – и многое из того, что делалось для нужд войны, но осталось невостребованным, перешло в категорию гражданских товаров. Во фронтовых траншеях прежние солидные часы-луковицы на цепочке уступили место наручным часам, а вскоре после ноября 1918 года те из них, что не успели достаться офицерам, угодили на дешевые распродажи и были свалены в витринах буквально кучами – так обладание часами раз и навсегда перестало быть статусным символом.
Подобная ситуация сложилась и после Второй Мировой – тогда при распродажах с армейских складов предлагались даже портативные рации, позиционировавшиеся как более удобное и дешевое средство связи для фермеров, чем телефон, а легкие тренировочные самолеты становились обыденным транспортным средством.
Война принесла с собой и еще один уровень женских прав и свобод, и ставшие взрослыми дочери суфражисток, чьи руки потребовались Америке 1940-х в еще больших количествах, писали мужьям в армию и на флот: «Дорогой, теперь я сама заполняю чеки нашей семьи…»
* * *
То, что было привнесено днями войны, быстро врастало в картину американского мира, становясь частью мирных дней. Кожаные куртки – ранее использовавшиеся летчиками – превратились в часть легендарного образа байкеров. Вернувшиеся с Корейской войны заняли места в кабинах хот-родов – и этим заложили основы новой отрасли, связанной с тюнингом автомобилей, а также создали ту атмосферу, в которой родились muscle cars 1960-70-х, явившиеся легендой американской автомобильной промышленности и красочным символом эпохи и стиля.
Железнодорожные пассажирские перевозки в США, достигнув пика своего величия в 1950-х, в наше время утратили былой размах и уступили свои позиции самолетам – но само существование гражданской авиации в ее нынешнем виде было бы невозможно без того опыта организации и управления, который транспортная авиация получила на войне. И речь не только о войне Второй Мировой, горячей, когда американские самолеты массово и регулярно летали даже через «горб верблюда», преодолевая высоты Гималайского хребта по пути в Китай, но и о войне холодной – на воздушном мосту в Берлин во время кризиса 1948 года.
Эпоха развития телевидения не была бы такой бурной, если бы не активное развитие электроники во время войны на Тихом океане, когда от того, сработают ли радиовзрыватели у зенитных снарядов, зависело – смогут ли моряки отразить атаки японских самолетов на американские корабли, или отправятся на дно.
«I have a dream» – произнес Мартин Лютер Кинг и его слова стали знаменем борьбы за гражданские права, но гражданские свободы добывались не одной только мечтой 1960-х. За два десятилетия до того Франклин Делано Рузвельт подписал президентский указ 8802, которым подтвердил отмену расовой дискриминации при приеме на работу в военной промышленности – не ради гражданских прав как таковых, а ради обеспечения работы промышленности и снижения общественного напряжения в преддверии предстоящего вступления США во Вторую Мировую войну.
Шестидесятые были временем не только мечтаний, но и временем активного действия – но корни этого действия восходили к расовому мятежу в Гарлеме 1943 года, на который, несмотря на всю его масштабность и причиненный им значительный ущерб, власти закрыли глаза – ради сохранения единства страны в условиях войны.
* * *
Современный высокий уровень вмешательства государства в жизнь американцев, который нередко воспринимается даже как посягательство на свободы – тоже уходит корнями в военные времена. Начиная с мероприятий Первой Мировой (когда, по иронии судьбы, одним из главных вмешивавшихся стал противник вмешательства Гувер), и затем во время Второй Мировой и последующих американских войн, государство все более внимательно присматривалось к гражданину, пока наконец это внимание не достигло своих нынешних форм.
Государству интересны не только босые ноги пассажиров в аэропортах и интернет-аккаунты – в том плане реформы медицинского страхования, которая не дает покоя некоторым американцам, также содержатся элементы вмешательства в частную жизнь: камушек, покатившийся вниз в чрезвычайных условиях войны, породил лавину, уже во многом ставшую обыденностью американской жизни.
От идей и образов до предметов сугубо материальных – разброс военных семян весьма широк и дает порой самые неожиданные всходы. Случайные явления, временные решения, решительные изменения – все они складываются в мозаику будничного фона, со временем принимая благородно-старинный вид. Но стоит лишь присмотреться – и за многими совершенно обыденными вещами потянется ниточка, уводящая нас к истории американских войн, не только from the Halls of Montezuma to the Shores of Tripoli, но и тех, что были не так-то и давно…