От редакции: Terra America продолжает исследовать проблему существования и практики применения западных элитных стандартов, в первую очередь – американских. Мы ищем ответ на вопрос, какими чертами следует обладать политическому деятелю, чтобы стать «своим» для мировой западной элиты. Существуют ли «стандарты», исходя из которых, западный политик моментально выделит «своего» из числа восточноевропейского или российского бомонда, и кто будет незамедлительно отвергнут как чужак?
Вначале мы обратилась за помощью к известному американскому социальному антропологу Джанин Ведель, автору нашумевшего исследования «Теневые элиты» 2009 года (рецензию на которое Кирилла Бенедиктова читатель также найдет на нашем портале). С точки зрения Джанин Ведель, все дело в неформальных элитных «сетях», своего рода переплетающихся цепях знакомств, родственных и деловых связях, наконец, разного рода клубных контактах.
Тему элитных стандартов продолжает интервью известного американского политического философа и публициста Ли Харриса, чья последняя книга «Следующая американская гражданская война: популистское восстание против либеральной элиты» (2010 год) стала интеллектуальным бестселлером в США.
Ли Харрис уверен, что элитные стандарты для американских элит существуют. Руководствуются в международной политике в контексте элитного взаимодействия именно ими, а верхи Соединенных Штатов четко мотивируются устоявшимися идеологическими и поведенческими стереотипами, которые элитарии США с определенного момента своей истории транслируют за пределы своей страны – и горе тому иностранному лидеру, кто отказывается учитывать этот фактор в своей деятельности. Если понимать это измерение, то становится понятно, почему США с такой легкостью, например, отказываются от некогда преданных союзников за пределами Запада, пример чему – события «арабской весны» тому свидетель. Почему же незападному политику столь важно знать и понимать ритуалы и обычаи вашингтонской элиты – в материале Ли Харриса.
* * *
– Уважаемый господин Харрис, существуют ли какие либо культурные или антропологические (не косвенные) приметы, по которым можно судить о действительной или возможной принадлежности индивидуума к элитным кругам западного общества? Как понимают представители этих кругов выражение «быть одним из нас»? И с какой характеристикой туда принимают?
– Элита немыслима без четких символов и знаков, отделяющих её представителей от остальной массы людей. В то же время эти знаки выполняют две различные функции, требующие внимательного рассмотрения.
Во-первых – совершенно необходимой для эффективного действия правящей элиты является безоговорочная уверенность её членов в своем превосходстве над массами. Они не должны чувствовать себя заурядными бандитами, удерживающими власть грубой силой. Им нужны законные титулы и привилегии, превращающие их статус в символический капитал, что ценнее любого другого. Самый яркий пример – Англия XVIII-го столетия, где поместная аристократия ни капли не сомневалась, что только она и никто другой представляет интересы государства, которому ничего не грозит, пока власть находится в ее руках.
В число доводов, подкрепляющих ее претензии на превосходство, входили: родовитость, базирующаяся на институтах семьи и наследования, преданность вере и Церкви, возможность не изнурять себя работой в силу богатства, утробная верность национальным традициям, учеба в элитных заведениях, и, очень немаловажное и ценимое качество – наследственное благородство джентльмена.
Второе – правящая элита обречена на гибель, если её претензии на превосходство не получили признания, поддержки, и даже любви большей части общества, лояльного элите до тех пор, пока массы признают легитимность элитарных признаков, установленных самой элитой. Своей отменной политической стабильностью в течение двух столетий Англия обязана именно приверженностью рядового англичанина к правящему классу. Широкие слои населения искренне хотели повиноваться тому, в ком они по ряду признаков видели истинного «джентльмена», и кто, таким образом, вызывал их идущее от сердца уважение.
Сегодня элитные круги Запада имеют свой комплекс культурных признаков. «Голубая» кровь и чистота родословной уже не играют прежней роли. Печать современного избранного править сработана по весьма удобному шаблону такой мифической субстанции как «меритократия». Эти элиты убеждены в своем праве на власть благодаря превосходству своих качеств – мы, дескать, добились всего самостоятельно, за нами не стояли галереи знатных предков, обеспечивших будущее отпрыскам благородных кланов. В абстрактном виде это звучит довольно правдоподобно, но при тщательном рассмотрении, мы видим, что главным «качествами» современной элиты является диплом подходящего заведения плюс умение вращаться в нужных кругах. Все, ничего более. Пожалуй, в этом вся суть выражения «быть одним из нас», по крайней мере, для Америки и Англии.
Само пребывание в престижном университете неизбежно снабжает ушлого молодого человека характеристиками, которые откроют ему гостеприимно двери в салон «меритократов». Наличие престижного образования свидетельствует не только о высоком интеллектуальном уровне, но также и о наличии «правильного» отношения и «правильных» взглядов на самый широкий спектр тем и вопросов. Оттуда выходят либералами, космополитами, толерантными атеистами без «традиционных предрассудков». Такие люди открыты для «новых идей» и предпочитают руководствоваться «здравым смыслом» (сиречь онтологически непонятой теорией рациональности) при решении проблем общества.
Любая укомплектованная элита, так или иначе, будет воздействовать на моду и вкусы остальной части общества. Массы охотно подражают избранному меньшинству. Поэтому сегодня широкие слои населения стран Запада разделяют позицию своих элит не потому, что она верна и не потому, что они ей преданны, а потому что это, в первую очередь, «модно». Параллельно этому наблюдается рост сопротивления определенной части общества спускаемым сверху догмам «меритократов». Их позиция базируется на ценностях, диаметрально противоположных фетишам меритократии. Их объединяет консервативная мораль, патриотизм, глубокая вера в Бога и недоверие к рецептам «специалистов»-технократов. Все чаще «достоинства» современных западных элит они расценивают как тупое невежество, чванство и маниакальный снобизм. Это угрожающие социальной стабильности симптомы, гораздо более серьезные, чем многое другое.
– Имеется ли у Америки универсальная формула «идеального правителя» для остальных стран мира? Когда возник этот прототип, и насколько он видоизменился со временем?
– Думаю, что такая формула у американцев есть. Прежде всего «идеальный правитель» другой страны должен говорить и действовать совсем не как положено по традиции оному главе государства. Ему полагается подавать себя так, как подают себя американские кандидаты на пост президента, для которых власть объявляется не самоцелью, а всего лишь возможностью служить интересам народа строго определенный срок. Следует напомнить, что в XIX веке человек, публично претендующий на этот пост, никак не мог рассчитывать на победу на выборах в США. Первым кандидатом в президенты, развернувшим кампанию от своего имени стал демократ-популист Уильям Дженнингс Брайен, чья «дерзость» вызвала общественное негодование в 1896 году. Целью такой модели поведения было показать, что кандидат не добивается этой должности для себя, а лишь уступает просьбе сограждан возглавить страну ради их благополучия.
Современные американцы явно не требуют от своих избранников такой конспирации. Сегодня о них, напротив, судят по темпераменту предвыборной агитации в пользу себя и своей партии. Но условности и сейчас соблюдаются самым тщательным образом – каждый претендент (будь то женщина или мужчина) клянется, что обладает должной квалификацией, дабы наилучшим образом служить народным интересам. Наверное, самым убедительным показателем отсутствия диктаторских амбиций служит готовность кандидата оставаться на посту не более двух сроков, то есть восемь лет. Изначально Конституция США ведь не ограничивала срок правления президента. Современники Джорджа Вашингтона были согласны переизбирать его до конца жизни, но вопреки их чаяниям, он довольствовался двумя сроками, создав прецедент, который чтили до тех пор, пока Франклин Делано Рузвельт не пошел на третий срок в 1940 году. Правда в последствие восьмилетний лимит все-таки был зафиксирован в виде специальной поправки к Конституции – показатель того, сколь сильны опасения американцев, что более длительное пребывание у власти пробуждает в руководителе качества не полезные ни стране, ни обществу.
Поэтому, не удивительно, что американцы, при оценке лидера другой страны, а первую очередь интересуются, насколько легко он готов расстаться с властью. Этим объясняется наша маниакальная приверженность «открытым и свободным выборам», даже если в результате таких выборов к власти приходят далекие от демократии личности, которых трудно отнести к союзникам Америки даже при богатом воображении. Президент Египта Хосни Мубарак, например, был весьма удобной фигурой для Америки, но мы его бросили, потому что он не отвечал нашим стандартам идеального правителя – слишком долго он держался за власть. Зато теперь мы шлем поздравления новому президенту Египта, и празднуем «победу демократии», несмотря на тот факт, что укрепление позиций Братьев-мусульман прямо противоречит национальным интересам США. Иными словами, предъявляя требования, более чем уместные при выборе президента внутри нашей страны, иностранным политикам, мы нередко вредим сами себе.
Подобное отношение к иностранным лидерам возникло сравнительно недавно. Вплоть до Джимми Картера, дипломатию США отличал высокий уровень политического реализма. Американцев, прежде всего, интересовало, насколько полезен нам тот или иной союзник, с нами он или против нас? В ряде случаев мы предпочитали иметь дело с тоталитарными режимами, если они были надежней демократических. После Картера благоразумный реализм подвергся атаке как слева, так и справа, и Америка пустилась во все тяжкие, жертвуя национальными интересами ради утопической «демократизации», помешавшись на идее «честных и свободных выборов».
Многие зарубежные лидеры, которым требовалась большая власть для проведения реалистичной политики в национальных интересах, усомнились в искреннем стремлении американцев насаждать демократию. Они расценили демагогию такого рода как некую ширму, за которой мы скрываем наши истинные цели. В этом была их серьезная, но вполне объяснимая ошибка. Уникальность позиции США состоит в том, что единственная сверхдержава всеми силами стремится дестабилизировать мировой порядок, на котором, собственно, и зиждется её могущество, отвергая нормы политического реализма в отношениях с другими странами.
– Надо ли приемлемому для Запада лидеру говорить по-английски? Что лучше – светский или религиозный «имидж» для политика? Как объяснить симпатию Запада к ярко выраженному атеисту Горбачеву, и недоверие к нынешним властям России, подчеркивающим свою религиозность? Не означает ли это, что религия, а стало быть, и духовность уже не имеют значения?
– Современному политику определенно не помешает знание языков, хотя, в конечном счете, это не существенно. Что касается вопросов веры, американцев всегда настораживал малейший оттенок религиозного фанатизма в риторике политического лидера. Мы не против веры в Бога, но мы против излишней серьезности в этой деликатной сфере. Этим же принципом мы руководствуемся при оценке иностранных лидеров. Нам все равно, во что они верят или не верят, до тех пор, пока в этом нет фанатизма. Их персональные религиозно-философские воззрения не в счет.
Михаил Горбачев – особый случай. Он добился безумной популярности в США, потому что хорошо вел себя с прессой, и пресса отвечала ему взаимностью. В те времена мы считали вполне естественным, что СССР управляет атеист, и не осуждали его за это. Секрет популярности Горбачева в специфических свойствах американской души. Перед нами был предполагаемый враг, изо всех сил стремящийся стать нашим другом. Когда теоретически неприятный тип оказывается такой симпатичной личностью, мы тут же готовы полюбить его всем сердцем. Нет лучших друзей, чем враги, пересмотревшие свое отношение друг к другу. Американцы – сентиментальный народ. К тому же, и это еще важней, Горбачев оказался неудачником, и каких масштабов! Сумей он сохранить СССР, нашей любви быстро пришел бы конец. Полюбить Путина американцам мешают его определенные успехи на посту главы государства. Вот если бы он позволил России скатиться в анархию, тогда другое дело, у него бы сразу появился шанс…
– На какие пункты должен в первую очередь обратить внимание иностранный лидер, чтобы его приняли и поняли на Западе? Какую роль играет опыт работы в спецслужбах (мы знаем, что Буш-старший возглавлял ЦРУ)? Запад всегда так нетерпим к криминальному прошлому политика, как в случае с президентом Украины Виктором Януковичем, который, за исключением этого пункта, ведь мало отличим от предшественника, Виктора Ющенко?
– Знаете, многим американским левым либералам не по нраву прошлое Джорджа Буша-старшего, виной тому их традиционная нелюбовь к ЦРУ и спецслужбам вообще, а Владимиру Путину по той же причине не доверяют те же самые либералы плюс консервативные антикоммунисты призыва «холодной войны». Для последних КГБ продолжает оставаться куда более вредной организацией, нежели ЦРУ. Однако мне не кажется каким-то непреодолимым именно этот барьер. В общем-то, американцы готовы забыть о темном прошлом, если они видят, что человек «исправился». Вспомните, что сказал младший Буш-инженер человеческих душ, заглянув на дно души Владимира Путина.
Действительной проблемой иностранных лидеров остается недопонимание их западными коллегами, особенно в Америке, тех специфических трудностей, преодоление которых нередко требует авторитарных методов. Стабильность западной системы избавляет власть от применения силы, применение которое нередко спасет менее устойчивые режимы от гражданской войны и хаоса. Как мы уже говорили, Америка настоятельно рекомендует главам таких режимов «не засиживаться», несмотря на собственный прецедент Франклина Делано Рузвельта, чье столь долгое (четыре срока) пребывание на посту президента было вполне оправданы сперва тяжелейшей Великой депрессией, а затем мировой войной. Они забывают, что сегодня такие же вещи угрожают другим странам, и мучительный процесс выхода из кризиса требует времени. Поэтому прецедент Рузвельта вполне приемлем за пределами США. Очень часто поспешная смена власти в странах без устойчивой демократической традиции чревата экономической и политической катастрофой.
Беседовала Юлия Нетесова