На портале Terra America вышли интересные интервью с известным американским автором Майклом Линдом и британским социологом Майклом Манном. Оба эти текста заслуживают внимательного обсуждения.
1.
Майкл Линд полагает, что высокая рыночная стоимость врачей и юристов объясняется не рыночными факторами, а лоббистскими усилиями профессиональных ассоциаций и спекулятивной раскруткой интеллектуального труда в прессе.
Линд вообще не принимает понятие «постиндустриального общества». Он полагает, что мы живем в условиях индустриальной экономики, в которой тепeрь занято меньше людей. Экономики США и Великобритании стали крайне ориентированы на финансы, а их успех оказался основан на раздувании финансовых пузырей. В Германии, например – а эта страна более ориентирована на производство, чем США и Великобритания – не было такого резкого расширения финансового сектора, а банковский сектор ее экономики не был раздут этими рискованными махинациями.
Не следует упускать из виду то, что рост финансовых пузырей способствовал резкому увеличению занятости в финансовой сфере, а сейчас этот сектор уменьшается и, возможно, уже никогда не вернет себе прежние позиции, если не возникнет новый пузырь. Многие банки уже провели большие сокращения, что означает и несомненное сокращение персонала в ориентированной на финансовый сектор сфере обслуживания.
По мнению Майкла Манна, то, что обычно называют креативным классом, является очень разнородной группой людей. Появление этой группы вызвано смещением «центра тяжести» из производящей промышленности в сектор услуг, но среди этих людей нет никакой солидарности, нет ощущения классовой принадлежности. В США социальные работники, учителя, чиновники могут придерживаться крайне либеральных взглядов. Эти люди, которых можно назвать «травоядными», почти всегда являются демократами, в то время как банкиры и финансисты – их можно назвать «плотоядными» – почти всегда являются республиканцами.
Кроме того, новый «креативный» сектор не создает достаточного количества рабочих мест. Проблема в том, что эти сектора используют очень мало рабочей силы. Да, человек задействован, но ему во всем помогают машины. Это привело к появлению структурной безработицы и формированию двуклассового общества. Есть оценка, что пропорции между этими двумя классами примерно 2 к 1, но Манн полагает, что на самом деле речь идет о 80 и 20%. 80% получили образование, у них есть работа, все идет хорошо, в то время как у 20% нет необходимых знаний, они не могут вскочить на подножку поезда и превращаются в низшие слои общества.
Сразу нужно сказать, что понятие креативного класса, как и близкое к нему понятие интеллигенции, в политическом английском, языке англоязычных политических дискуссий попросту отсутствует. Манн не столько высказывает свое мнение, сколько рассказывает читателям об общеизвестных реалиях англоязычного мира. Между прочим, республиканцы жестко критикуют демократов ровно за то, что они вообще говорят о среднем классе.
Для республиканцев никаких классов в Америке нет вообще, а любое упоминание о них равносильно коммунистическому призыву к классовой борьбе. Это, конечно, чистая риторика, но о том, что в политическом английском понятие класса несет определенную нагрузку, забывать не следует.
Столь же общеизвестен и общепризнан факт роста безработицы на Западе, начиная с США, в первом десятилетии XXI века. А вот с остальными положениями Линда и Манна, начиная с деиндустриализации и ее последствий, ситуация не столь простая и определенная, с ними нам предстоит разобраться более детально.
О проблемах западной экономики, финансового сектора и безработицы много пишет видный американский экономист нобелевский лауреат Пол Кругман. Насколько я понимаю, его подход состоит в том, что говорить о каком-то специфическом креативном классе в принципе бессмысленно, поскольку с экономической точки зрения все определяется уровнем доходов.
В последнее время об экономической ситуации в США часто говорят в терминах 1% и 99%, то есть распределения доходов между богатыми и сверхбогатыми 1% населения – и остальными 99%. С этой точки зрения оказывается, что наблюдаемый в последнее время экономический рост в основном идет в пользу элитного 1%.
Так, в 1 квартале 2012 года экономический рост составил 3%, но все 100% прироста личных доходов пошли в пользу верхнего 1%. При этом 1/3 пришлась всего на 15600 богатейших семей. В 2010 году на верхний 1% пришлось 97% прироста личных доходов, то есть американское общество приобретает ярко выраженный олигархический характер.
Теперь становится ясно, почему Пол Кругман говорит о структурной теории американской безработицы с откровенной иронией. Для «структуралистов» безработица – это некое явление природы, вытекающее из объективного изменения структуры экономики, именно так говорит о ней Майкл Манн.
Но, пользуясь языком 1%-99%, мы видим, что элитному 1% просто безразлично, что происходит с 99% населения, начиная с безработицы, которая их естественным образом не касается. Республиканские апологеты дерегуляции экономики и снижения налогов обосновывают свою политику необходимостью стимуляции роста и создания новых рабочих мест, но, как мы видим, на деле как рост ВНП, так и падение безработицы оказываются незначительными. То есть дело не в неподдающейся корректировке структуре экономики, а в простом отсутствии политической воли быстро увеличить спрос на рабочую силу.
2.
Посмотрим теперь, как соотносится риторика о креативной элите с технико-экономической действительностью на примере фирмы Эппл. Эта фирма традиционно известна своим дизайном. Но при этом роль ее продуктов в бизнесе оставалась достаточно ограниченной, да и по распространению эппловские компьютеры всегда существенно отставали от работающих под Виндоуз. Ситуация изменилась лишь в самое последнее время, когда Эппл стала одним из лидеров так называемой мобильной революции. С этого момента ее рыночная капитализация быстро пошла вверх – если в начале 2009 года она была менее $100 миллиардов, то к началу 2012 года превысила $500 миллиардов.
Успехи Эппл на фондовом рынке естественным образом сопровождались взрывом ее медийной популярности. К концу 2011 года усилиями СМИ был создан самый настоящий культ Стива Джобса и его креативной мобильной революции.
Трудно поверить, но в связи сo смертью Джобса в октябре 2011 года проэппловские политтехнологи без тени иронии договорились до некоей эппловской религии! Никаких рациональных ограничений для невежественной пропагандистской фантазии не нашлось, американские интеллектуалы и научно-техническая общественность как воды в рот набрали.
Впрочем, прошло не так много времени, джобсистская истерия спала и об успехах Эппла стали говорить более рационально. Для начала выяснилось, что внедрение эппловских технологий создает непропорционально мало рабочих мест. Оставим абстрактную риторику о социальной справедливости в стороне, попробуем конкретно разобраться, как это происходит.
Типичный пример новости об эппловских планшетах – история об их использовании в госпиталях для просмотра рентгеновских, САТ, MRI снимков. Но до сих пор мне не приходилось видеть каких-либо обоснований серьезных преимуществ планшетов по сравнению с обыкновенными лаптопами и настольными компьютерами.
Да, конечно, планшет легче и удобнее, но экран у него маленький, процессор слабый, памяти мало, а стоит он примерно столько же, сколько дешевый ПК. Зато лаптоп или десктоп при необходимости можно перевозить на тележке, как это сейчас делается, например, с приборами УЗИ. Если же показывать снимок лежачему пациенту не так важно, врач вполне может работать на стационарном компьютере с большим удобным экраном или сразу с двумя. Во всяком случае, ничего похожего на планшетную революцию здесь не видно, и специалисты-медики по новой планшетной медицине явно не нужны.
Внедрение планшетов наверняка усложняет архитектуру госпитальных информационных систем. Но есть все основания полагать, что это приведет только к увеличению нагрузки на уже имеющихся специалистов по ИТ без существенного привлечения новых. Что, собственно, мы и видим в реальной жизни.
Впрочем, использование готовых планшетов, смартфонов и связанных с ними сервисов – только одна сторона вопроса. Может быть, настоящая технологическая революция происходит на этапе их разработки? Увы, найти свидетельства подобной революции мне до сих пор не удалось.
Возьмем, например, очень интересное и характерное сообщение о новом гигантском дата центре, который Эппл построил для поддержки своих облачных сервисов. Сколько специалистов на этом центре работает? Как выяснилось, всего 50.
Если подумать, ничего сверхъестественного здесь нет, абстрактные рассуждения о роботах, вытесняющих людей, лучше оставить досужим журналистам. В конце концов, Эппл нужно, чтобы пользователи хранили приобретенные ими в эппловском электронном магазине музыкальные и видео файлы не в локальной дисковой памяти, а на так называемых облачных дисках. В отличие от обычной локальной, облачная память реализуется на дата-центрах вроде того, который был построен в Северной Каролине.
Конечно, поддержка облачных дисков и сервисов – сложная и интересная инженерная задача, но с языками программирования и базами данных их сравнивать не приходится. В концептуальном отношении эти программные комплексы гораздо проще, и, что самое главное, с какой-либо бизнесной логикой они непосредственно не связаны. Отсюда и ничтожное количество специалистов, занятых их обслуживанием.
Последний вопрос – как организовано производство физических эппловских гаджетов. Может быть, специалисты фирмы создали в этой области нечто вроде манхетэнского проекта XXI века, а мы и не знали? К сожалению, ничего подобного не произошло.
Как выяснилось, производством планшетов занимаются малоквалифицированные китайские рабочие, которые получают всего $8 из $499, которые стоит в магазине iPad-2! Что это означает? Сразу оставим рассуждения об эксплуатации и прибавочной стоимости в стороне.
Технически, мы видим, что, в отличие от авиа- и автостроителей, разработчики планшетов не стали строить мощные системы автоматизации производства и проектирования мобильных устройств. В отличие от самолетов и автомобилей, эппловские продукты – вовсе не верхушка высокотехнологического айсберга, какой были сложные технические системы, появившиеся в результате индустриальной революции XVIII-XX веков. Получается, что, в конце концов, по сути это всего лишь красивые игрушки...
Соответственно, за риторикой о креативном революционере Стиве Джобсе мало что стоит, кроме обыкновенной рекламы и накачки капитализационного пузыря фирмы Эппл.