Процесс, когда авторская идея реализуется и начинает принадлежать публике, можно сравнить с постройкой дома: сначала появляется чертеж, затем - кирпич, потом – стена и лишь в самом конце – здание целиком. По тому, какое здание строится и где оно построено, можно сказать, как оно взаимодействует с окружением. По отсутствию здания тоже можно многое сказать...
Неосуществленное наверняка образует свою собственную историю Человечества, которая куда объемней той, что уже состоялась. Меня же заинтересовал критерий, который я назвала «воплощаемостью» авторских идей. Это некий уровень отзывчивости социума. Уровень того, насколько социум еще жив и какой он по своей сути. Мегаполисы с их «публичной» архитектурой – прекрасная тому иллюстрация. Ибо именно в архитектуре, как нигде, соприкасается авторское и массовое, частное и государственное. Становится понятно место, отведенное человеку.
Например, когда Китай стал превращаться из аграрной страны в промышленную, это очень ярко отразилось именно на архитектуре и урбанистике.
Допустим, все начинается с Эйдоса в его еще платоновском смысле, – той «совершенной» идеи, которую Автор должен уловить. Или он не Автор, точнее, – не Архитектор. Современная урбанистическая архитектура пестрит примерами, когда идеи так и не находили воплощения. Проекты Фрэнка Ллойда Райта или Франсиско Маджиса, или «природные города» Люка Шуитана, или готические утопии Якова Чернихова, или Адольфо Наталини, или Фредерик Арно...
А уж в пост-революционной России неосуществленных проектов было множество… Дворец Советов, высотный жилой дом на площади Восстания, здание Аэрофлота, черты дизайна которого впоследствии унаследовал Дом правительства РФ, проект здания ТАСС, Дом промышленности недалеко от Красной площади.
И в США, и в советской России причины взлета фантазии архитекторов были не только экономические (в СССР – плановое развитие промышленности, а в США – конкурентное), но и ярко идеологические. В США это, в основном, годы оптимизма перед Великой депрессией, а в советской России – «молодые» годы после Революции, когда от новой эпохи ждали чудес и были готовы ковать эти самые чудеса голыми руками. Однако проектам так и не суждено было сбыться…
В нашей стране плановая экономика, лишившись советско-имперского идеологического допинга, «выплюнула» постановление ЦК КПСС 1955 года «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве» – на чем все проекты «советского ампира» безвозвратно закончились.
Страна сочла излишними авторские дерзновения. Так лишили колонн, арок и портиков Дом архитекторов на Киевской, так, вместо высотки из гранита и мрамора появилась безликая гостиница «Россия» напротив Кремля. Так ширились «спальные районы». Однако же и во всем мире (даже в рафинированной Европе) тогда начиналась эпоха массовых застроек…
Воцарение идеи компактности и рационализма (в противовес амбициозности) в конечном итоге привело к удручающему результату - «проблемным» районам городов. Все же амбиции для архитектуры и живущих в ней были куда полезней, нежели их отсутствие.
Впрочем, амбиции амбициям – рознь. Годы и десятилетия высота построек оставалась поистине «универсальной» амбицией строителя, этакой палочкой-выручалочкой для тех, у кого не хватало фантазии (ими места) на что-то иное. Ведь идея и символика высоты очень богата: вертикаль исконно символизировала восхождение или нисхождение духовной энергии или самого духа, движение от Небес к Земле. Идея вертикали – это идея созидательной мощи, связанная с силой, нисходящей свыше. Ось, вокруг которой вращается все.
Не удивительно, что города в странах, желавших доказать свое превосходство, «растут» вверх, - подобное движение несет идею динамизма, активности и жизнеутверждающей связи с Космосом. «Поднебесная» в этом смысле оправдывает свое название: в Китае, параллельно с успехом идеи его «особого пути» были возведены высочайшие здания мира, количество которых скоро оставит Америку позади. Характерно, что небоскребы возводились там в первую очередь именно в свободных экономических зонах, например, в Шанхае, или Гонконге, где землю под постройку могут арендовать иностранные компании, – вот уж действительно иллюстрация успеха нестандартной идеи.
Впрочем, строительство небоскребов в современном Китае напоминает строительство небоскребов в Америке начала ХХ века – та же соревновательная борьба за метры.
В Малайзии у строительства «башен Петронас» чуть другой идеологический аспект – исламский: в проектировании небоскрёба участвовал сам тогдашний премьер-министр Малайзии Махатхир Мохамад, который предложил построить здания в исламском стиле. Поэтому комплекс представляет собой две восьмиконечные звезды, а архитектор добавил для устойчивости полукруглые выступы.
На Тайване свой идеологический гигант – «Тайбэй 101» – высотой 509 м – один из главных символов современного Тайбэя и всего Тайваня. Современные формы соединились тут с формами древнекитайской архитектуры, и вообще «Тайбэй 101» буквально пропитан ощущением того, что тут все «по фэн-шуй»: символичны даже цвета его вечерней подсветки, даже вода, бегущая в фонтане у входа – она как бы не дает утекать из здания энергии Ци.
Когда-то американский архитектор Филипп Джонсон сказал, что «у нас нет иной религии, кроме небоскреба», ну а подплывающие к Нью-Йорку переселенцы, видя впечатляющую панораму, с трепетом и надеждой взирали на нее и думали, что именно здесь, в этом месте у них есть перспективы. Архитекторы соревновались друг с другом в высоте строений и в том, насколько быстро гиганты растут.
Так, Уильям Ван Элен («Крайслер Билдинг») и Крейг Сиверенс («Банк оф Манхэттэн»), в прошлом друзья, ревниво наблюдали за возведением своих детищ: то один, узнав о высоте стройки конкурента, добавлял к своим чертежам несколько этажей, то – другой. Так, под звуки джаза, автопроизводители воплотили в своем, увенчанном шпилем, детище сложную стилистику арт-деко, зато банкиры закончили стройку раньше. А менее, чем через год, «Эмпайр-стейт» Уильяма Лэмба взмыл выше крайслеровских грифонов чуть ли не на сто метров… И после разрушения «башен-близнецов», построенных в 72-м, он вновь стал самым высоким зданием Нью-Йорка.
На данный момент всех по высоте обогнал арабский гигант: Burj Dubai высотой около 818 метров, который внешне очень напоминает так и не построенную высотку «Иллинойс» Фрэнка Ллойда Райта в Чикаго. То, что арабы решили позаимствовать у американцев именно эту идею, – очень символично в контексте современности.
Однако же небоскребы, если отставить в сторону амбиции, – довольно холодная архитектура – на то она и зовется public building, – массового пользования. Тот же Филипп Джонсон в одном из своих недавних интервью признал, что «построить дом гораздо сложнее, чем построить небоскреб». Иначе говоря, небоскреб для западной цивилизации (в отличие от востока) уже перестал быть символом.
И постройка высоток – вовсе не лучшее решение, если вы собираетесь не только в них работать, но и жить. В США к середине прошлого века выяснилось, что «небоскребные» амбиции в архитектуре и застройка центра города высотками вовсе не способствуют развитию этого самого центра – те, у кого были средства, уезжали жить на окраины, в коттеджи, а в центре оставались лишь иммигранты и малоимущие, провоцируя рост преступности и хаос.
В конце 80-х Джордж Буш-старший даже составил план «реанимации» городов, их качественного благоустройства. На это были брошены огромные средства, что, в конечном итоге и привело к осмыслению «роли личности в городе» и пересмотру градостроительной политики. Актуальная тематика отразилась даже в кино: в фильме «Вам письмо» героиня Мэг Райан борется за уютный маленький книжный магазинчик «За углом», который вот-вот поглотит книжный супермаркет. Героиня Сандры Баллок в фильме «Любовь с уведомлением» также сражается против неуютной коммерческой застройки в историческом районе города).
В общем, архитектурная воплощаемость, о которой мы говорили ранее, стала переходить (не без помощи общественных движений) из количественной – в качественную. В этот поток влились голоса в поддержку «нового урбанизма» - градостроительных решений, основанных на уюте и экологичности, и даже бионики в архитектуре, а вовсе не на прежних имперских амбициях, связанных с идеями высоты и превосходства. Город должен быть не только красивым, но удобным и «человечным».
Не случайно ведущий представитель «нового урбанизма» Андрэ Дуани год проучился в парижской Школе Искусств – прежде, чем создать свое «лекарство» для американских городов. Не случайно: ведь уют и обустроенность городской среды логичней всего было привезти именно из Старого света, а не откуда-нибудь еще. У европейских городов свои традиции развития, в которых, из-за дефицита места и уважения к культурной среде, сейчас уже просчитывают все возможные варианты застройки. Ну а если вдруг – неудача, то поднимается невероятный гвалт (как, например, недавний скандал вокруг небольшой скульптуры обнаженного юноши с лягушкой в Венеции – когда публика стала требовать вернуть на место скамейку и фонарь).
В Китае процессы «нового урбанизма» проходят с учетом и европейского, и американского опыта. Хотя китайцам на волне их экономического бума, когда вся деревня ринулась в город, – деваться от перемен было особо и некуда – пришлось все перестраивать и благоустраивать. Пришлось задуматься, выработать концепцию. Теперь Шанхай, привлекая западный капитал, притягивает и западную «уютную» эстетику – чтобы подчеркнуть баланс между Западом и Востоком, между старым и новым.
Город разделяется на тематические районы, каждый из которых несет определенную идею. Таков деловой квартал Пудун с его небоскребами. Таковы улица Синтьянди с ее стилистикой и наполнением (европейские и американские магазинчики и кафешки) Таковы и города-«спутники» Шанхая: каждый – со своей «идеей»: Thames Town с типичной британской архитектурой, словно перенесенной из центра Лондона, «островки» Италии, Испании, Канады, Швеции, Нидерландов, Германии…
А как еще объединить все уголки света, – ведь к 2020 году китайское правительство поставило цель превратить Шанхай в экономический, финансовый, торговый и транспортный центр мира, современный «глобальный» город. То, до какой степени Китай уже «в будущем», в том числе и идеологически, понимаешь, когда видишь творения архитектурного бюро MAD. Кстати, они уже придумали собственный проект воссоздания Всемирного Торгового Центра, а также – (к вопросу о том, для чего нужны утопические проекты) – проект Пекина 2050 года. Стоят ли за их вдохновением идеи «космических» форм, или растительных, но эти люди совершенно не боятся мечтать… Ведь в их случае мечты сбываются.
Для российской урбанистики идея совмещения Востока и Запада, прошлого и будущего, города и деревни оказалась куда более сложной, чем для Китая.
Во-первых, не очень понятно, собирались и собираются ли в России в принципе совмещать все это. То есть необходимость априори возникла, а вот «работающих», с этим связанных законов не родилось.
Во-вторых, и на Западе, и в том же Китае существовали исторически сложившиеся Традиции гармоничного понимания окружающей среды и осознания того факта, что качество архитектурного окружения имеет принципиальную важность для формирования личности. В России преемственности чувства прекрасного почти не сохранилось по причине как совершенного разрыва с Традицией дореволюционной архитектуры, так и с забвением смысла строительных экспериментов первых советских лет.
Достаточно взглянуть на отечественный новодел – нелепые и обессмысленные подражания архитектуре старинной Москвы и даже «советскому ампиру». Такое ощущение, что у нас не было ни Эрмитажа, ни Пушкинского музея, – никаких других прекрасных образцов…
И, наконец, образование.
В США и в Европе (коим во многом подражает и «новый» Китай), образование подразумевает рождение не просто архитектора, но Архитектора с большой буквы, ответственного за все: за социализацию зданий, за их вписанность в исторический и пространственный контекст, за удобство и главное: ориентированность на человека. В России же, увы, принципиальное значение имеют нормативы ГОСа, изложенные на полутора тысячах страниц - в отличие от американских четырех страниц (!) нормативов Национального Совета по Архитектурной Аккредитации - NAAB.
Архитектурные бюро, коих огромное множество, занимаются, в основном, перепланировкой квартир или частными зданиями «класса люкс», либо выполнением госзаказов «класса люкс».
А для выстраивания объемной и гармоничной для человека городской среды нужно нечто большее. Нужен человеческий импульс государства и градостроителя, а еще (без этого никак) – если уж не высокие идеалы, то корректно сформулированные идеи развития.
Да-да, те самые платоновские «эйдосы», которых нет в привычных нормативах и в чиновничьих разнарядках. Их может узреть лишь человек Творчества. И было бы правильно, если бы в России научились слышать голос подобного человека – это более чем в наших собственных интересах, как государства, так и общества.