Мы мало знаем о Чили. Чаще всего название этой страны всплывает в различных публикациях в связи с переворотом 1973 года, в результате которого к власти в этой стране пришел Аугусто Пиночет. И не то чтобы у нас было мало литературы «про Чили», но, к сожалению, вся она крайне идеологически поляризована: «чилийский дискурс» по накалу страстей не уступает разборкам футбольных фанатов, с той лишь разницей, что одни болеют «за Альенде», а другие – «за Пиночета».
Почти пятисотстраничный труд Николая Платошкина «Чили 1970 – 1973 годов. Прерванная модернизация», изданный Университетом Дмитрия Пожарского в 2011 году, очень скрупулезно, фактически день за днем, воссоздает хронологию периода, вынесенного в заголовок, и год за годом – период ему предшествующий, начиная с седых времен испанского завоевания. Собственно, «доальендевской» истории Чили посвящена почти половина книги.
Но, к сожалению, разорвать замкнутый круг (когда чилийский конфликт семидесятых рассматривается как противостояние социалистических преобразований и реакции, персонифицированных Альенде и Пиночетом) и тут не удалось. Упрощенные схемы советского внешнеполитического анализа очень мешают пониманию логической взаимосвязи событий, изложенных в книге. История Чили по Платошкину, особенно периода правления Альенде, очень напоминает версию от советских историков испанской гражданской войны, где коммунисты хотели и знали как лучше, а анархисты и троцкисты им мешали при молчаливом попустительстве буржуазных соглашателей. При этом победившие силы реакции были настолько слабы, что без иностранной помощи не победили бы никогда.
Образ Альенде у Платошкина соответствует всем правилам изображения «пламенного борца», сложившегося в советской политической литературе. Хотя в книге часто упоминается, что президент-социалист не во всем был согласен с московским курсом и часто не слушался мудрого Корвалана, из-за вкрапленных в текст «святочных» историй о трепетном отношении к Ленину и всему советскому, складывается впечатление, что Альенде все-таки был тайным членом КПСС. Эта «канонизация» Альенде, почерпнутая из советских источников, порой вызывает оторопь. Чего стоит только история с советскими галошами президента, купленными на гонорар за статью для «Правды» во время визита в Москву в 1954 году. Альенде отказался ради ее написания от похода в Большой Театр, а уже будучи избранным в Конгресс Чили, оставлял эти галоши в гардеробной, где простые чилийцы, видя их, знали, что Альенде на своем посту трудится на благо народа.
Эта и ряд подобных историй в стиле «Ленин и печник», очевидно, позаимствованы из замечательной книги И. Р. Лаврецкого «Сальвадор Альенде» 1974 года издания. Лаврецкий – это псевдоним Иосифа Ромуальдовича Григулевича, разведчика-нелегала, одного из организаторов покушения на Троцкого и посла Коста-Рики в Ватикане. После выхода на пенсию Григулевич работал в Институте Латинской Америки и написал для ЖЗЛ биографии Симона Боливара, Панчо Вильи, Миранды, Хуареса, Че Гевары, Сикейроса и Сальвадора Альенде. Разумеется, все они были идеологически выверены и соответствовали курсу партии.
Но что было хорошо для года 1974-го, в 2012-ом выглядит архаично. Вообще, стилизация «под советы» оправдана, например, для художественного кинематографа. В «Шпионе» Алексея Андрианова или «Первых на Луне» Алексея Федорченко такое ретро смотрится органично. Но не в научной работе. Пугающее дежавю вызывает, скажем, такая фраза – «Чили был нужен свой Ленин, и он не замедлил появиться на исторической сцене».
Подтягивание фактов под идеологическое клише делает текст нелогичным и дезориентирует читателя. Для подобных вещей у Станислава Лема есть чудесный термин «прокрустика», выведенный от имени от мифического великана Прокруста, укорачивающего или удлинявшего забредших к нему путников по стандарту гостевого ложа.
Вот автор пишет, что пролетариат под влиянием компартии не поддавался на провокации по поводу забастовочной борьбы с правительством Альенде: «чилийский пролетариат забастовку полностью проигнорировал. Рабочие появлялись на предприятиях даже тогда, когда хозяева угрожали ничего не заплатить за работу». Однако, зачем бы им поддерживать забастовки водителей грузовиков и торговцев с требованиями, не только не входившими в сферу их интересов, но противоречившими им?
Когда же дело коснулось индексации заработной платы и нехватки продовольствия, рабочие меднодобывающей отрасли организовали мощные забастовки. Однако Платошкин пишет, что на это рабочих спровоцировали «антиальендевские» силы. Похожая история происходит и с маршами «пустых кастрюль», на которые выходили только богатые дамы с эксклюзивной кухонной утварью. Потом, однако, выясняется, что не только богатые, были и из бедных предместий. Но стучали в кастрюли они не добровольно, а только вследствие того, что их охмурили католические священники.
Та же история повторяется и с вопросом об участии американцев в военном перевороте. Автор приводит текст меморандума разведсообщества США, в котором сказано, что у Штатов нет жизненно важных интересов в Чили, а «победа Альенде представляла бы собой определенное психологическое поражение Соединенных Штатов Америки и решительный психологический успех марксистской идеологии». В секретном приложении к меморандуму, конечно, обсуждался крайний вариант – свержение Альенде, но там отмечалось, «что даже успех военного переворота чреват для США негативными последствиями: Вашингтон превратиться в заложника чилийских военных и испортит тем самым отношения со всеми политическими силами в стране. Американцы сознавали, что сама по себе правительственная программа Народного единства не выходит за рамки требований, например, британских лейбористов или французских социалистов».
Но дальнейшие описания действий американцев опровергают эти их первоначальные намерения. Чуть ли каждый шаг врагов Альенде и социализма по Платошкину оплачивается и направляется из Лэнгли. Оппозиция Народному единству предстает в книге достаточно аморфной, неумелой и полностью зависящей от ЦРУ и лично Ричарда Никсона.
Далее речь идет о самой «прерванной модернизации» правительства Альенде. Все его мероприятия предстают со страниц книги чем-то крайне прогрессивным и невиданным в чилийской истории. Хотя в предшествующих «альендизму» временах есть достаточно эпизодов, когда были попытки провести схожие реформы. Взять хотя бы план «революции в условиях свободы», реализуемый ХДП и президентом Фреем в 1964–1970 годах, призванный сделать из Чили либеральную альтернативу Кубе. Средства его выполнения были более мягкие, но ожидаемые результаты «всеобщего благосостояния» – примерно те же. На практике «революция в условиях свободы» привела к гиперинфляции и всеобщему недовольству политикой Фрея. Как, впрочем, и последовавшие позже реформы Альенде. Интересно, что именно в разгар этой «революции» образовалось движение МИР (Революционные левые силы), крайне радикальная марксистская группировка, уже при Альенде показавшая себя во всей красе. (Очень напоминает ситуацию в Кампучии, ведь именно в результате политики так называемого «королевского социализма», которую проводил принц Нородом Сианук, зародилось движение Красных Кхмеров).
Модернизация Альенде была попыткой решить накопившиеся чилийские проблемы принуждением к «кабинетному социализму», внедрение которого на практике обернулось чудовищным «трением» – сопротивлением экспроприируемых социальных групп и неподготовленностью осчастливленных бедняков. Кстати, Пиночет, когда спустил с поводка разудалый капитализм Фридмановской породы, столкнулся с той же проблемой – неготовностью общества следовать кабинетным схемам. И был вынужден фактически реанимировать альендевский курс в начале восьмидесятых. Собственно, и Альенде, и Пиночет – звенья одной цепи, противоположные точки траектории движения одного маятника. Если смотреть с высот истории, получается, что Пиночет купировал излишнюю социально-экономическую торопливость Альенде, руководствуясь бессмертными ленинскими словами «Сегодня – рано, послезавтра – поздно».
Могла ли случиться в Чили «вторая Куба»? Как чилийские левые, так и американцы не исключали подобного варианта. Однако события развивались по другому сценарию. Прежде всего, это произошло из-за разницы в социально-этническом составе населения. На Кубе, в отличие от Чили, не было проблем с «хворостом революции» – различного типа угнетенными крестьянами, батраками, люмпенами и прочими социальными группами, которым, как известно, нечего терять, кроме своих цепей. В Чили же наличествовал многочисленный средний «мелкобуржуазный» класс, этнически состоящий из европейских мигрантов. Например, потомков немцев сейчас там больше, чем чистокровных индейцев. Кроме того, в Чили фактически отсутствуют афроамериканцы, которых, в отличие от Кубы, туда не завозили. Платошкин обращает на эту специфику Чили большое внимание. Вопреки марксистским теориям, социализм в Чили не прижился именно потому, что Чили стояла на более высокой ступени социально-экономического развития, чем Куба. Плюс ко всему, Альенде объявил о своем курсе на социализм задолго до избрания президентом, предупредив, а, следовательно, вооружив своих противников. Его социалистические, на грани коммунистических, убеждения утрировались прессой.
А вот Кастро социализировался под влиянием момента, буквально ошарашив таким сюрпризом американцев, а намечавшаяся в начале семидесятых разрядка не давала повода для таких масштабов «интернациональной помощи», какая была оказана СССР Кубе. Правда, у разведчика Маркуса Вольфа в мемуарах проскальзывает тема возможного вооруженного вмешательства в чилийские дела со стороны Варшавского блока, но видимо из Москвы последовало решительное «нет».
И еще на одно размышление наталкивает чтение Платошкина. Почему-то Латинская Америка рассматривается у нас в неизменно левом контексте, какая-то уверенность в неизбежности Великой Социалистической Латиноамериканской революции присутствует. Отсюда и любовь к Чавесу, команданте Маркосу и прочим «геварообразным». Но настолько ли латиноамериканские левые на самом деле исповедую левые взгляды, как нам это представляется?
Несколько лет назад была выпущена и осталась незамеченной книга бразильца Альдо Коллоди «Проклятие Че Гевары». Книга представляет собой сборник различного «трэша» и повествует об истреблении лиц причастных к смерти команданте. Однако есть в книге и нечто, что заставляет задуматься. Это анализ того, за что и с кем боролся Че Гевара.
Че Гевара – символ антиглобализма, борьбы с американским империализмом, национального пробуждения. Но в книге Коллоди получается, что те, кто его убил, боролись за то же самое. Генерал Сентено, такое же реальное лицо, как команданте, предлагает Че Геваре вместе с ним возглавить антиправительственный переворот. «Мы хотели свергнуть Баррьентоса, раздавить этого клеща. Мы бы правили жестоко, но справедливо. Прогрессивная диктатура. Но нам нужен был Че. Он должен был сказать – да. Представляете, как преобразилась бы Боливия?» И убивают Че Гевару за отказ присоединиться к военным.
Собственно, армейские офицеры у Коллоди настроены против американцев-гринго не менее, а, может, и более агрессивно, чем революционеры. В них есть что-то от теперешней генерации латиноамериканских «антиглобалистов» – Чавеса, Корреа и Моралеса, у которых за левым фасадом скрыт махровый национализм и в буквальном смысле ненависть к пришлым гринго на генетическом уровне. Но у нас они считаются вполне себе левыми, которые достойны всякой помощи и поддержки. Жаль, что так быстро забыт печальный опыт общения с диктатурами, которые ради халявных автоматов и истребителей готовы были прицепить на флаг скрещенные мотыги и клясться в вечной любви к делу Ленина.
Конечно, Альенде был другим. Возможно, последним романтиком ХХ века в президентском кресле. И из уважения к этому человеку можно примириться со стилем правдистских передовиц, в котором написана книга Платошкина. Вспомним, что ради возможности написать в «Правду», Альенде когда-то отказался от посещения Большого Театра.