От редакции. Студенческие выступления в России в конце прошлого года вызвали в памяти события 1960-х годов в США и Западной Европе, когда молодые учащиеся, как правило, гуманитарных колледжей и университетов, начали борьбу за расширение своих прав и свобод. Последствия той борьбы многие оценивают по-разному: кто-то вслед за консервативным социологом Аланом Блумом видит в них причину «заката американского ума», а кто-то, напротив, усматривает в бунте на кампусах важную предпосылку становления новой постиндустриальной Америки, Америки Аpple и Microsoft. Американскому образованию и американской экономике пришлось меняться – и в лучшую сторону – для того, чтобы включить в социальную жизнь миллионы «разгневанных» студентов. Историческим очерком нашего постоянного автора Василия Ванчугова мы начинаем тему «студенческого пробуждения» в США, его позитивных и негативных последствий, и надеемся, что к нашему разговору присоединятся в том числе и еще живые участники событий тех лет.
* * *
… Мне противно смотреть на происходящее в Беркли, – негодовал Рональд Рейган в предвыборной гонке за губернаторский пост, выступая перед добропорядочной публикой. – Мне противны все эти сидячие, стоячие и прочие забастовки… Ну а когда я стану губернатором, – добавил он, я сделаю все для того, чтобы дебоширов выкинули из университета.
Угроза была направлена в адрес Университета Калифорнии, в Беркли (University of California, Berkeley). В предвыборной речи под красноречивым названием «Пробелы морали» (The Morality Gap at Berkeley,12.05.1966), перечисляя всякого рода критические упущения в жизни университета, он особо развил тему упадка морали: кампус стал местом сбора всякого сброда, а именно – коммунистов и сексуально раскрепощенных личностей.
Молодежь проводит свободное время в злачных места: в темном зале, едва освещенном двумя экранами, на которых видны полуобнаженные мужчины и женщины, принимающие разного рода позы; рядом три группы исполняют одновременно рок-н-ролл, повсюду витает запах марихуаны, на лицах все признаки нахождения под кайфом…
В общем, стандартный набор – «секс, рок-н-ролл, наркотики», – как признак распада нации, и все это в одном из престижнейших университетов!
Но в Беркли помимо этой триады было еще нечто особенное, что, собственно, и вывело из себя Рейгана. Если посмотреть клип Wretches And Kings (Негодяи и короли) американской группы Linkin Park, то следует обратить внимание на начало и окончание: там вставлена хроника тех лет, когда голливудский ковбой пошел в большую политику, выкрикивая проклятия в адрес студентов – речь Марио Савио (Mario Savio), специализирующегося в философии, произнесенная на митинге 2 декабря 1964, перед многотысячной толпой: «Приходит время, когда работа машины становится настолько ненавистной, настолько невыносимой, что ты больше не можешь быть рядом с ней, не можешь даже пассивно терпеть её. И тогда ты должен броситься на ее цепи, колеса и рычаги, на весь механизм, чтобы остановить его. И тем самым ты покажешь людям, которые управляют этой машиной, которые ею владеют, что до тех пор, пока ты свободен, машина не сможет работать»…
Но все же будет гораздо лучше посмотреть документальный фильм 1990 года «Беркли 60-х» (Berkeley in the Sixties), чтобы оценить и значение этой речи и извлечь полезный опыт «вовлечения в политическое».
* * *
Повернем рычаг вспять, отмотаем пленку чуть-чуть назад, когда ревностный католик Савио мечтал стать священником, а его сверстники уже были увлечены идеологией «новых левых». Еще в 1958 году активисты из Беркли организовали политическую партию SLATE, в целях поддержки права студенческих групп обсуждать политические проблемы, возникающие вне стен университета (среди которых прекращение ядерных испытаний, отмена смертной казни, прекращение холодной войны и прочее). В 1959 году студенты Университета штата Висконсин, специализирующиеся в истории и социальных науках, со схожими политическими предпочтениями, что и в Беркли, приступили к изданию журнала «левых исследований» Studies on the Left.
После посещения в 1960 году Беркли Томом Хайденом, редактором Michigan Daily, студенческой газеты в Анн-Арбор, и в Мичиганском университете появилась организация аналогичная SLATE – VOICE. Левая идеология становилась все более привлекательной для молодежи. А университетская администрация пребывала в растерянности – казалось бы, студенты вовлечены в обучение и развлечение, все мысли у них о карьере, а они… Другие пребывали в страхе, в частности, «Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности» (House Un-American Activities Committee), созданная в 1934 году для борьбы с «подрывной и антиамериканской пропагандой», в 1946 году получила статус постоянной.
В мае 1960 года в Сан-Франциско произошла жесткая расправа с протестующими против деятельности этой комиссии, которая воплощала в себе все грехи политики маккартизма: борьба с инакомыслием, принимавшая формат «охоты на ведь». Городская полиция без церемоний спускала вниз по лестнице, точнее, волоча по мраморным ступеням, студентов Беркли, Стэнфорда и других университетов, многих сбивали с ног струей воды и брандспойта.
На следующий день тысячи демонстрантов вернулись к этому месту, выкрикивая в адрес комитета «Зиг хайль!», давая понять им, что в борьбе с коммунистами эти параноики ведут себя как фашисты. Однако Комиссия вскоре выпустила 45-минутный документальный фильм «Операция ликвидация» (Operation Abolition), где демонстранты были представлены марионетками в руках красных диверсантов, агентами советского и китайского коммунизма.
Осенью 1964 года студенты-активисты (многие из которых принимали участие в «рейсах свободы», выезжая в южные штаты и там работали с афро-американскими избирателями), создали на территории кампуса «информационные столы», собирали пожертвования для отстаивания в судах исков по гражданским правам. В соответствии с существующими правилами, сбор средств в университете для политических партий был прерогативой Демократического и Республиканского клубов. Существовала также и обязательная, для преподавателей, «присяга в благонадежности», нарушение которой иногда приводило к увольнениям, всякий раз обостряя споры об академической свободе.
Все это было наследием прошлого, воплощением страха перед «красной угрозой», эхом эпохи маккартизма, когда везде видели коммунистических агентов, и чтобы сохранить союз нерушимый штатов свободных, вводили всевозможные ограничения. Однако в конце 1950-х ущемление прав стало восприниматься новой генерацией интеллектуалов особенно чувствительно. К 1964 году в Беркли поступило не только на 37 процентов больше студентов, но и произошли изменения в пристрастиях: за предыдущее десятилетие число специализирующихся в социальных науках увеличилось с 36 до 50%. Увлечение гуманитарными науками, социальной философией отражало и все большее вовлечение молодежи в социальную сферу, общественную жизнь штата.
14 сентября 1964 года представитель администрации объявил, что существующие правила университета строго запрещают пропаганду политических принципов, кандидатов, сбор средств, вербовку в организации. При этом запрет касался и популярного у студентов места, которое было собственностью города, а не кампуса. Активисты игнорировали предписание. 30 сентября администрация университета объявили имена пяти студентов и приказали им явиться на дисциплинарные слушания. В тот же день вместо пяти, пятьсот студентов во главе с Марио Савио, двинулись к зданию администрации, где потребовали, чтобы наказали и их всех вместе. После этого тройка лидеров этого марша была добавлена в список правонарушителей, и все восемь отстранены от занятий.
1 октября перед аудиториями висели листовки с призывом всем объединиться, иначе все проиграют, теряя активистов одного за другим. В итоге, представители десятков студенческих политических организаций расставили столы около здания администрации. За одним из таких столов, где проводилась информационная работа в рамках «конгресса за расовое равенство», сидел бывший студент Джек Вайнберг. После отказа предъявить свое удостоверение представителю администрации он был арестован полицией. Одни студенты тут же дружно запели «Мы преодолеем» (We Shall Overcome), – гимн протестного движения, а другие стали скандировать «Отпустите его», затем все уселись вокруг машины плотным кольцом, блокировав движение, и это героическое осадное сидение продолжалось 32 часа.
На полицейскую машину, куда усадили Вайнберга, взобрался Марио Савио, предварительно сняв ботинки, чтобы не поцарапать лак, и в своем выступлении сравнил протестующих с Генри Дэвидом Торо, который бросил вызов властям в знак протеста против Мексиканской войны, позволявшей Соединенным Штатам увеличивать территории, приобретая новых рабов. За ним последовали другие ораторы, в которых, впрочем, иногда летели яйца и зажженные сигареты из толпы в сотню человек, где находились представители студенческих «братств» и спортсмены.
В конце концов, это противостояние закончилось соглашением между ректором и активистами о необходимости обсуждения проблем и о пересмотре решения об отстранении от занятий восьми студентов. Вайнберга посчитали нужным освободить без предъявления обвинений.
Однако перемирие оказалось коротким.
* * *
Именно в это время формируется «Движение за свободу слова» (The Free Speech Movement), среди активистов которого уже отмеченный Савио, а также Аптекер, Вайсман, Гольдберг и другие. Представители этого движения настаивали, что свобода, гарантированная в Первой поправке к Конституции США, является единственным руководством для регулирования политической активности в университете.
9 ноября, вопреки распоряжению администрации, Савио и его сторонники вновь устанавливают столы, после чего полиция переписывает фамилии семидесяти пяти активистов. Следует отметить также, что к этому времени студенческое движении было в контрах не только с администрацией, но и с консервативно настроенными студентами. Однако слава «Движения за свободу слова» росла, а администрация упорствовала, делая лишь небольшие послабления (шесть из возьми отстраненных от занятий студентов были допущены к экзаменам).
2 декабря состоялись переговоры с администрацией по поводу свободы политических речей и действий. Эта акция была хорошо организованной: собравшиеся распевали песенки, никаких рок-н-роллов, в основном баллады, и для поддержки студентов со своими песнопениями прибыла популярная среди молодежи Джоан Баез (Joan Baez).
Но это был не ее праздник!
В этот день перед многотысячной толпой с пламенной речью выступил несостоявшийся религиозный проповедник Марио Савио, призвавший восстать против «машины»: «Приходит время, когда работа машины становится настолько ненавистной, и тогда ты должен остановить ее, броситься на колеса и рычаги, чтобы заставить её замолчать»… Следует отметить, что образ станка появился здесь не случайно – отец Марио работал на фабрике. Обращение к образу фабрики мы найдем и в интервью Савио для журнала Life Magazine – «Университеты стали фабриками» (The university has become a factory, 02/26/1965). О себе в той беседе Марио сказал, что он не политик, что в его вовлечении в «Движении за свободу слова» – религиозные и моральные основания; что он не знает, что заставило его встать и произнести речь, но он знает, что должен был это сделать. «Что там говорил Кьеркегор о свободных действиях? – заметил Савио, и сам же ответил. – Они таковы, что, оглядываясь назад, понимаешь, что ты не мог их не делать».
Также в этом интервью он высказался и по поводу Америки, и о всей системе университетского образования. Наша страна, заметил Савио, возможно, самая несчастная в мире. Не материально, конечно, но интеллектуально, поскольку она является банкротом, и морально ущербной, только не всем это очевидно, что у Штатов проблемы, ведь «очень трудно понять, что у вас проблемы, если вы хорошо едите». Ну а президент университета Кларк Керр, заметил Савио, является идеологом своего рода концепции образования «дивного нового мира». Он подменяет университет «мультиверситетом», который служит сразу нескольким субъектам общества, прежде всего, власть имущим, корпорациям штата и крупными национальными фирмам, правительству, особенно Пентагону. Университет уже не является сообществом студентов и ученых, независимых, занятых самостоятельными исследованиями, поскольку исследования в нем ведутся по контракту, результаты которых будут использованы лишь теми, кто формирует эти заказы, которые не думают об интересах общества.
Почему, негодует Савио, представители бизнеса доминируют в управляющем совете университета? Ведь основное дело университета – преподавание и обучение, и только студенты и преподаватели компетентны решать, как это можно и нужно делать.
В этом интервью он обозначил те проблемы, которые и вынудили его выступить с пламенной проповедью 2 декабря 1964 года. По поводу той речи в книге Д. Бернера «Заключая мир с шестидесятыми» (Making Peace with the Sixties, Princeton University Press, 1996) было замечено, что это была своего рода поэзия, сочетающая в себе восторг движения за гражданские права с блеском экзистенциального мировоззрения; эта речь приводила слушателей в движение, однако «Движение за свободу слова», призывая думать, прежде всего, о конкретном изменении мира, не давала и намека на насилие…
И, вправду, студенты действовали ненасильственными методами, а вот власть регулярно прибегала к силе.
На четвертом этаже здания администрации студенты распевали, добавив к прежнему «Мы преодолеем», еще и «Времена меняются» Боба Дилана, усевшись на полу. 4 декабря по просьбе администрации университета полиция взялась за работу. Первых сопротивляющихся старались выводить вежливо, но затем, устав, стали заламывать руки, спихивали с лестницы, тащили без церемоний, так что некоторые бились головами о ступеньки. Через 12 часов здание очистили, для чего пришлось задержать около 800 человек.
В ответ на это оставшиеся на свободе вскоре вышли на площадь. В тот же день восемьсот преподавателей, по инициативе профессора факультета социологии Липсета, встретились, чтобы обсудить причины сидячей забастовки студентов и действия полиции. Большая часть преподавателей Беркли, особенно в области гуманитарных и общественных наук, были людьми либерально настроенными, многие были искренне потрясены случившимся и приняли сторону студентов. В солидарность с ними они отменяли занятия, и только представители инженерных и технических дисциплин, а также юриспруденции, не поддерживали коллег и бастующих.
И все же, под напором протестов и возмущений администрация университета отступила. К 3 января 1965 года были внесены изменения в правила, установлены послабления для политической деятельности на территории кампуса (открытие площадок для обсуждений в определенные часы дня, установка информационных столов и прочее).
* * *
Беспорядки в Беркли стали одной из основных тем предвыборных выступлений Рональда Рейгана. Смелсер, один из представителей администрации Беркли, вспоминал его совет: «Вышвырните их. Они избалованы и не заслуживают образования, которое получают. Они не имеют права воспользоваться нашей системой образования». Среди тем предвыборной кампании Рейгана особо выделялись две: во-первых, заставить всех паразитов, сидящих на пособиях, работать, во-вторых, «навести порядок в том бардаке, который называется Беркли».
Он призывал покончить с проявлением слабости перед лицом «патологической вульгарности студентов», требуя от них либо соблюдать официальные установления, либо убираться из университетов, добавив, что «было бы крайне наивным с нашей стороны исключать влияние коммунистов на эти демонстрации». Однако эти ковбойские наезды на студенческое сообщество, регулярно организующее протесты (новый повод для выступлений дала еще и война во Вьетнаме), пришлись по душе многим избирателям, которым обитатели кампусов представлялись не столько сторонниками свободы слова, сколько любителями анархии.
Но история показала, что именно студенты сыграли положительную роль в спасении демократии в Америке. Они старались действовать ненасильственными методами, в то время как власть предпочитала прибегать к запретам, репрессиям, насилию. И хотя это была скорее «мыслящая толпа», или «сознательная масса», ее действия оказались для сообщества в целом и полезными, и поучительными.
Главный урок, который можно было извлечь из студенческих волнений, тот, что данное противостояние показало, что в то время как администрация университета, рассуждая о ценности свободы, на самом деле служила «политической машине», студенты пытались использовать политическую активность для обретения свободы, в значительной мере к тому времени американцами утраченной.