Никто из экспертов, к кому Terra America обращалась с вопросом об оценке внешней политики Путина в 2003 году (а среди опрашиваемых нами экспертов были люди разных взглядов, как сторонники, так и противники нынешнего главы правительства), не разделяет точку зрения, что России следовало одобрить действия Вашингтона и тем более самой участвовать во вторжении[1].
Социолог левых взглядов, сотрудник Института проблем глобализации Алла Глинчикова считает, вне зависимости от мотивов Путина, что «выступление против вторжения в Ирак было правильным с точки зрения интересов России. Война в Ираке была преступлением против людей, живущих в этой стране, и остается им по сей день. Выгадать от поддержки американских преступлений Россия не может, только зря потеряет лицо».
С ней согласен консервативный воронежский историк Станислав Хатунцев, который считает, что решение присоединиться к Франции и Германии, было«личным выбором Путина, основанным на прагматических аргументах». Хатунцев признает, что «выгоды от вторжения в Ирак России не было никакой, напротив, просматривалось явное ухудшение её позиций на Ближнем Востоке». Точка зрения тех экспертов, кто считал необходимым участвовать в сговоре по поводу иракской нефти, по мнению воронежского историка, «не соответствовала национально-государственным интересам России»:
«Получить сколько-нибудь ощутимую выгоду от присоединения к антииракской коалиции наша страна никоим образом не могла. Никто не собирался давать России иракскую нефть. Напротив, одной из целей вторжения в Ирак, хотя, конечно же, довольно второстепенной, как раз и было стремление выбить Россию из иракского нефтяного сектора, лишить её активов, имевшихся у неё там. После марта 2003 г. именно это и произошло. Однако выяснилось, что помощь России нужна для стабилизации внутреннего положения в Ираке, поэтому, чтобы «сохранить лицо» и выйти из этой страны «победителем», а не только разрушителем государства и «вешателем» фрикоидного «покемона» Хусейна, США со временем пришлось уступить РФ некоторые позиции в нефтегазовом сегменте Ирака (речь идёт о соглашении компании «ЛУКОЙЛ» с багдадским правительством).»
Таким образом, и с прагматической стороны решение Путина представляется обоснованным.
По мнению либерального публициста, редактора «Русского журнала» Александра Морозова:
«сейчас уже забывается и то, что администрация Буша практически «хоронила» ООН, при этом не имея, насколько можно судить, какого-либо плана другой архитектуры мирового сотрудничества в случае демонтажа ялтинской системы. Очевидно, что Россия не могла участвовать в таком демонтаже и поддержать военную операцию в Ираке, не получившую одобрения ООН».
На это суждение можно возразить, что сегодня забывается и то, насколько решение Путина шло вразрез с экспертным консенсусом, ориентированным на совершенно иную стратегию.
Экономист, директор Института проблем глобализации Михаил Делягин также признает обоснованность действий России в начале 2003 года, при всем резко критическом отношении лично к Путину:
Думаю, что Путин руководствовался прагматическими аргументами, так как его отношение к праву и морали известно россиянам достаточно хорошо».
Какую-либо серьезную заинтересованность России в договоренностях с США накануне превентивного вторжения Делягин отрицает полностью:
«Разбой на большой дороге, как и наркоторговля, как и наглое попрание суверенитета иных стран, может быть выгодным в краткосрочном плане, но приличные люди этим не занимаются. Бандитизм в долгосрочном плане, как правило, нерентабелен, - и люди, призывающие присоединяться к бандитам, являются обычно не только моральными калеками, но и нерасчетливыми коммерсантами. В данном случае США и их сателлиты из НАТО с удовольствием бы приняли помощь «шабес-гоев» из руководства РФ, но прибыль от операции оставили бы себе. Вся история отношений РФ (да и горбачевского СССР) с США весьма убедительно свидетельствует, что американцы не считают нужным платить за уже оказанную услугу и не склонны выполнять свои обещания после того, как получили желаемое.»
С оппозиционно настроенным Михаилом Делягиным согласен и популярный телеведущий и один из лидеров Антиоранжевого комитета Максим Шевченко, который, разумеется, в гораздо большей степени делает акцент на позитивной роли Президента РФ:
«И формальное выражение солидаризация с позицией Германии и Франции по Ираку, попытка создания своеобразного "европейского блока", который бы казался достаточно независимым от американской политики, от американского давления – это был серьезный шаг. То есть это была политическая игра с большими рисками, с компромиссами, но вместе с тем – политика, которая привела к положительным результатам. Мы видим, что в результате некой политики Россия во главе с Путиным смогла эмансипироваться от той зависимости, в которой она находилась по отношению к американцам в 90-е годы, смогла выплатить свои долги, в том числе международным финансовым организациям, смогла выйти на какие-то форматы соглашений с европейскими странами, и в какой-то мере начать выстраивать свой суверенитет. Поэтому это было политическое решение. И в рамках политической игры оно было абсолютно правильным, как мы теперь видим. Хотя это решение (и другие политические решения того периода) было сопряжено для Путина и его команды с большими моральными и политическими издержками. Но в стратегическом смысле все это оказалось правильным.»
Наименьшую симпатию к российскому руководству и его политике тех лет среди опрошенных нами экспертов высказал известный левый публицист и философ Александр Тарасов, который считает, что несмотря на антивоенную позицию тех лет Россия отнюдь не стремилась бросить вызов Вашингтону:
«Демонстрировать нарочитую «самостоятельность» Путин стал позже – когда на чужих примерах убедился, что для Вашингтона просто лояльности недостаточно, что США в таких случаях нацеливаются на замену лояльных режимов откровенно марионеточными (условно говоря, вместо Кучмы – Ющенко).»
На просьбу прокомментировать позицию Вячеслава Никонова тех лет и других экспертов, придерживавшихся проамериканской точки зрения, Тарасов ответил более жестко:
«Экономические интересы России требуют восстановления и развития ее собственного народного хозяйства, а не участия в качестве жалкого, третьестепенного партнера в империалистическом грабеже чужого имущества. Тем более, что этот грабеж ограбленные рано или поздно грабителям припомнят. Выгоды от присоединения к коалиции на условиях получения доступа – по определению незначительного – к иракским нефтяным запасам могли получить только те или иные нефтяные олигархи, но не народы России.»
Никто из опрошенных нами экспертов не поддержал популярную в начале 2003 года идею о том, что «Россия могла бы получить неплохие дивиденды» в случае дипломатических уступок Вашингтону. Поразительно другое: отказ Путина идти на эти уступки воспринимается сегодня очень многими, если не большинством наблюдателей, как вполне естественная, не требующая никаких волевых усилий линия поведения.
Еще раз сошлемся на Морозова:
«трудно представить себе другое решение В.Путина и российского руководства, чем то, какое было принято».
Между тем, в экспертной среде, а надо полагать и в более высоких средах, чаша весов склонялась скорее в пользу совсем другой линии поведения. И если бы Путин послушался соответствующих экспертных рекомендаций, то вне зависимости от того, как сложились бы его отношения с американцами, авторитет власти внутри страны был бы гораздо менее прочным. Можно даже сказать более определенно, рискнув в начале 2003 года проявить нелояльность Вашингтону, российская власть обрела новую моральную легитимность, которая позволила ей успешно пройти через нелегкие с точки зрения экономики и политики последующие девять лет.
Трудно сказать с полной определенностью о том, какие конкретные причины определили выбор Путина. Очевидным образом, российский президент действовал на основании не только моральных и правовых мотивов. Его коллега президент Буш в своих мемуарах делал упор на нежелании Путина «рисковать выгодными контрактами на нефть». Безусловно, Россия дорожила этими контрактами, но это не объясняет, почему в стремлении их сохранить Путин не пошел на союз с американцами в тот момент, когда всем трезвым наблюдателям стало ясно: «Война неизбежна!».
Частично сближение России с Германией может найти разъяснение в последующем активном содействии канцлера Герхарда Шредера строительству газопровода «Северный поток» и в целом ставке России на двухсторонний энергетический альянс с ФРГ. Однако нам представляется, что эта выгодная для обеих сторон сделка не слишком нуждалась в каких-то дополнительных политических аргументах. Путин, конечно, прекрасно сыграл на возникших в силу иракского конфликта и разного отношения к нему «старой» и «новой» Европы германо-польских и германо-прибалтийских противоречиях, однако, как мы видим, устранение фактора «новой» Европы в эпоху Обамы ничуть не помешало успешному запуску «Северного потока» в 2010 году. Определенным фактором внешней политики могло стать и нежелание российского руководства осложнять еще в большей степени отношения с исламским миром и собственным мусульманским населением, однако, и этот фактор не мог стать решающим: едва ли смягчение твердой позиции по Ираку в Совете Безопасности ООН было бы воспринято российскими мусульманами слишком болезненно на фоне продолжающихся неурядиц в Чечне и Дагестане.
Думается, самым правильным ответом на вопрос о мотивах российской внешней политики в иракском вопросе было бы указание на политическое чутье Путина, который верно понял, что готовность уступить Вашингтону в долгосрочной перспективе означала бы подрыв одной из ценностных основ нынешнего российского режима – а именно императива государственного суверенитета. Мало кто внутри страны продолжал бы верить власти, способной делить природные ресурсы захваченного с ее благословения Ирака. Отказом от соучастия в агрессии Путин создал себе множество политических проблем и внутри страны, и за ее пределами, но одновременно выиграл – со всеми оговорками – последующие пять лет своего президентства. И это надлежит помнить сегодня всем, кто размышляет над тем, что следует делать нашей стране в том случае, если в Передней Азии и на Ближнем Востоке опять начнется большая война.
[1] Справедливости ради надо признать, что уже после написания данного материала мы получили ответ публициста Игоря Джадана, в которой он высказывает мнение, что Россия должна была не только принять участие в антииракском походе, но даже возглавить вторжение. Позиция Джадана сегодня выглядит предельно специфичной для сегодняшнего российского общественного мнения, однако ввиду дальнейшей эскалации конфликта в Передней Азии подобная переоценка событий девятилетней давности снова может быть востребована