От редакции: 22 апреля при большом стечении народа состоялась траурная церемония в честь Габриэля Гарсиа Маркеса. Президент Колумбии, где родился знаменитый писатель, объявил в стране трехдневный траур. Об этом без преувеличения самом популярном в СССР и России литераторе и журналисте из Южной Америки – статья писателя и литературного критика Владимира Березина.
* * *
Габриэль Гарсиа Маркес был главным латиноамериканским писателем для советского, а затем и для российского читателя. В своё время, на экзамене по зарубежной литературе, на котором я присутствовал в качестве студента, «тонущим» моим товарищам предлагался вопрос:
«Каких латиноамериканских писателей вы знаете»?
И тут же добавляли:
«Кроме Маркеса».
Маркес – это фамилия матери, а Гарсиа – фамилия отца. Так что известное нам его краткое имя представляет собой соединённые вместе фамилии его родителей. Ну а реальное полное имя мальчика, родившегося в небольшом городке Аракатака в 1928 году, было традиционно длинным для Латинской Америки: Габриэль Хосе де ла Конкордия Гарсиа Маркес.
Он колумбиец и, пожалуй, самый известный из колумбийцев современности.
Детство его прошло в том самом маленьком городке, который потом появился на страницах его книг. В 2006 году жители решили переименовать его в Макондо, чтобы до конца следовать своей литературной славе, но что-то сорвалось в формальной процедуре. Потом Габриэль учился у иезуитов, потом поступил на юридический факультет университета в Боготе, потом писал для разных газет (и поэтому побывал в Москве в 1957 году на Фестивале молодёжи в качестве корреспондента), и, наконец, окончательно стал профессиональным писателем.
Сначала вышла повесть «Полковнику никто не пишет» – тогда Гарисиа Маркесу было тридцать три, в тридцать увидел свет роман «Сто лет одиночества». В пятьдесят четыре он получил Нобелевскую премию. Надо сказать, Гарсиа Маркес очень плодовитый писатель – романы, множество рассказов, киносценарии, документалистика…
А вот политическая составляющая жизни знаменитого колумбийца советского читателя не очень волновала. Хотя именно то, что писатель был традиционно «левым», дружил с Кубой, уехал из Колумбии в Мексику по политическим мотивам, а в Мексике, по слухам, за ним следила местная госбезопасность – всё это, может, и играло роль, когда советские чиновники принимали решения об издании его книг в СССР, но читателю до этого не было дела. И не от недостаточной политизированности этого самого читателя: у советских людей взгляды были еще как политизированы! То, что Борхес поехал в Чили после переворота 1973 года и сочувственно отнёсся к хунте, незамеченным не осталось.
Маркес в Москве 1957 года увидел не только праздник, но и благородную бедность, о чём не стеснялся говорить, однако ж это как-то ему у нас не навредило. Его воспоминания о Советской России отдают и вовсе фантасмагорией, пресловутым магическим реализмом:
«Советские люди жаждали нас чем-нибудь одарить. Дарили все подряд – и нужные вещи, и барахло, но непременно делали это от души. Какая-то старушка, протиснувшись сквозь толпу, вручила мне кусок гребенки. Когда мы ехали по Украине, на одной из станций немецкий делегат увидел у русской девушки велосипед. Он похвалил его, и девушка сказала, что дарит велосипед ему. Немец вежливо отказался. Как только поезд тронулся с места, эта сеньорита с помощью нескольких молодых людей забросила велосипед в поезд и нечаянно разбила немцу голову. Спустя некоторое время, уже в Москве, мы наблюдали такую картину: немец с перебинтованной головой разъезжает по столице на велосипеде».
Последний раз он был в СССР в 1987 и опять умудрился пройти по краю идеологической пропасти, не говоря ничего. Вернее, не сказав ничего неловкого.
Писатель попал в своего рода идеологическую нишу между битвами холодной войны.
Всё дело в том, что Маркес оказался универсальным писателем для СССР.
Он был интеллектуальным писателем, для тех, кто хотел его «магического реализма», Кстати, «Сто лет одиночества» вышли года через три после окончания публикации «Мастера и Маргариты» в журнале «Москва».
Колумбиец удовлетворил бешеный спрос на фантастическую литературу, но не ту, где космические корабли бороздят мировое пространство, а ту, где мистика, где сбывается предсказание о том, что последнего в роде съедят муравьи, где возносятся на небо… Ту литературу, которая сейчас, давно уже профанированная, продаётся на каждом углу. Но тогда это было потрясение.
«Сто лет одиночества», как эпопею, читали и те бабушки, которые потом, спустя полтора десятка лет, переключились на латиноамериканские сериалы. Гарсиа Маркес для них был естественным времяпровождением: чтение почти бесконечно, внук нарисовал схему родства героев, чтобы не путаться, а в библиотеке подождут с их глупой очередью на книгу…
И это было точное попадание не в одну даже цель, а в разные – в разные слои читающего общества.
Ни перуанец Льоса, ни аргентинец Кортасар, ни какой-нибудь бразилец Амаду, хотя их по советским меркам переводили и печатали исправно, такого успеха не имели.
Маркес оставался главным, потому что он был для всех.
В этой всеобщности есть особая черта… И тут придется сказать несколько рисковую вещь.
В эпоху холодной войны военное и идеологическое противостояние происходило, конечно, между двумя системами. Но по сути – между двумя странами. Советский человек, чувствуя себя равноправным участником этого противостояния, искал себе аналог в американской культуре. Это естественное желание интернационализма, продолжение себя за океан –
«Только так же от боли там плачут, тоже в муках рожают детей».
Зеркальным отражением должен был быть американец.
Но как-то так выходило, что добродушные русские бабушки не могли до конца увидеть себя в продукте протестантской этики. А вот в несколько расслабленном латиноамериканском мире они чувствовали себя несколько увереннее.
Вот эта особая связь до конца в России так и не понята.
Она не исчерпывается сравнением образа жизни, политическими союзами и укладами экономики (не в конкретной стране, а в такой обобщённой Латинской Америке).
Что-то есть и в самой культуре, что сделало «Сто лет одиночества» главным латиноамериканским романом для русского человека.
Успеху способствовало также одно неловкое обстоятельство: СССР не обязан был платить за произведения, изданные до 1973 года, до подписания им Конвенции об авторском праве.
И с этим было связано некоторое торможение с новыми книгами колумбийца у нас. Теперь, впрочем, переведено многое, хотя качество переводов, надо сказать, разное. Но даже «Сто лет одиночества» сейчас собираются переиздать в новом переводе.
Этот «латиноамериканский стиль», который замещает Гарсиа Маркес, вполне жив и сейчас, после смерти писателя.
Одного бы хотелось, конечно, избежать – превращения культовой книги знаменитого колумбийца (а это тот случай, когда можно сказать, что одна его книга – точно культовая) в отечественный телесериал.
Вот это будет точно лишнее…