На саммите двадцатки ведущих экономик мира в мексиканском Лос-Кабосе, как и следовало ожидать, никаких судьбоносных решений принято не было, и все ограничилось декларациями о благих намерениях, которыми, как известно, вымощена дорога в ад.
Так, все участники подписали заявление о том, что будут воздерживаться от конкурентной девальвации валют, но конкретных обязательств не взяли. Зато появилась на свет довольно витиеватая декларация:
«Мы подтверждаем свою приверженность более быстрому движению в направлении рыночных систем обменных курсов и гибкому обменному курсу, которые отражали бы фундаментальные экономические показатели, позволяли избегать постоянной несбалансированности обменных курсов и воздерживаться от конкурентной девальвации валют».
Поскольку никакие механизмы контроля за изменением валютных курсов не прописаны, можно не сомневаться, что конкурентная девальвация валют (или отказ от их ревальвации до реального курса) и в будущем будет иметь место. Нетрудно догадаться, что выработать механизм контроля за обменными курсами валют в рамках двадцатки в настоящее время просто невозможно. Ведь эти страны не представляют собой экономического и политического единства. Даже Евросоюз и даже страны зоны евро таковым единством не являются.
Но, сознавая это, участники G20 должны были бы придти к закономерному выводу о том, что выход из нынешнего кризиса надо искать где-то за пределами валютных курсов. Вероятно, должны быть приняты какие-то скоординированные меры по стимулированию экономического роста. В принципе договориться о таких мерах можно, но это требует значительного времени. А вот времени в условиях нынешнего кризиса всегда катастрофически не хватает.
Участники двадцатки приветствовали «достижения стран с крупным профицитом по счету текущих операций по увеличению внутреннего спроса, а также меры, принимаемые странами с крупным дефицитом по счету текущих операций, по увеличению национальных сбережений. Мы также приветствуем решение Китая позволить рыночным силам играть более заметную роль при определении динамики юаня, продолжать реформу своего валютного режима и повысить прозрачность политики в области обменного курса». При этом курс китайской валюты по-прежнему остается заниженным (или, что также вполне возможно, завышенными являются статические данные об экономическом росте Китая и реальном объеме его ВВП). И трудно сказать, не будет ли его резкая ревальвация столь же губительна для мировой экономики. Ведь тогда в Китае запросто может наступить рецессия, что только углубит мировой финансовый и экономический кризис.
Еще участники саммита G20 договорились о том, что:
«страны с формирующимися рынками с профицитом будут принимать дополнительные меры для увеличения внутреннего потребления, в том числе за счет устранения ценовых и налоговых искажений и укрепления систем социального обеспечения, тогда как страны с развитой экономикой с профицитом или страны со сравнительно низким частным спросом будут стимулировать внутренний спрос, в том числе посредством либерализации сектора услуг и содействия инвестициям, среди прочего, за счет устранения неэффективности».
Здесь содержится прежде всего намек на то, что Китаю надо бы стимулировать внутреннее потребление, опять-таки, за счет ревальвации юаня, снижения цен и налогов, а также за счет развития системы социального обеспечения и, прежде всего, выплаты пенсий сельскому населению.
Однако то, что Китай до сих пор ничего не делает в направлении стимулирования внутреннего потребления, заставляет подозревать, что в экономике КНР все обстоит так благополучно, как можно было бы заключить из анализа положения в экспортных отраслях. Слова же о том, что развитые страны («страны с развитой экономикой»), равно как и развивающиеся страны со слабо развитым спросом в частном секторе, каким-то образом смогут уменьшить профицит своих бюджетов благодаря либерализации сектора услуг и привлечения инвестиций, вообще не несут за собой никакого экономического содержания и являются чисто пропагандистской фигурой речи.
Все эти декларации, не подкрепленные экономическими реалиями, не могут не настораживать сколько-нибудь трезвых наблюдателей. Сейчас в еврозоне царит некоторая эйфория, связанная с победой на выборах в Греции проевропейских партий, готовых на продолжение выплат кредиторам и осуществление драконовских мер бюджет ной экономии. Однако эта эйфория быстро пройдет. Проблемы Греции никуда не денутся.
А сейчас на смену Греции в качестве главного больного человека Европы идет Испания. И здесь возможности для маневра крайне ограничены. Уровень безработицы и так достигает в Испании рекордных для Евросоюза 25%, так что здесь нет ни малейшего простора для мер жесткой экономии и остается единственная надежда на помощь со стороны более богатых членов еврозоны. Однако их возможности явно не беспредельны. И это хорошо демонстрирует единственное конкретное решение, принятое на саммите G-20.
Выделение странами БРИКС, а также Японией и Германией 430 миллиардов долларов для финансирования МВФ несколько месяцев назад казалось весомым вкладом в борьбу с международным финансовым кризисом. Но сегодня, когда обострились проблемы Испании, выделенная для МВФ сумма оказывается сравнима по порядку с той, которую, по мнению экспертов, придется выделить для одной только рекапитализации испанских банков. К тому же совершенно неясно, каким будет механизм использования выделенных МВФ денег. Основные страны-кредиторы настаивают на реформе управления Международного валютного фонда, но до сих пор не достигли консенсуса насчет того, какую именно реформу надо осуществить.
Напомню, что еще в январе этого года руководство МВФ заявило, что ему срочно требуется 600 млрд евро, чтобы остаться кредитором последней инстанции для стран, охваченных долговым кризисом. К концу апреля удалось наскрести 362 млрд долларов, из которых 60 млрд долларов предоставила Япония, 55 млрд долларов – Германия и 43 млрд – Китай. Теперь сумма увеличилась еще на 68 млрд долларов, из которых по 10 млрд предоставляют Россия, Индия и Китай.
При этом страны БРИКС требуют большего контроля над расходованием средств, так что использование значительной части выделенной суммы оказывается проблематичным. Глава МВФ Кристин Лагард назвала 430 млрд долларов, обещанных МВФ, «второй линией обороны» от кризиса зоны евро. И что весьма показательно, Соединенные Штаты не горят желанием стоять в этой «второй линии обороны» плечом к плечу с государствами Евросоюза и БРИКС.
В Лос-Кабосе Барак Обама ясно дал понять, что Америка пока не готова делать масштабные финансовые вливания для спасения мировой экономики, особенно при отсутствии явных признаков оживления экономики американской. Не исключено, что по мере углубления кризиса его позиция изменится, но тогда уже может быть слишком поздно.
Владимир Путин был прав, когда в своей статье накануне саммита критиковал меры по преодолению кризиса еврозоны за то, что они сводятся к накачиванию ликвидности, но не являются серьезным лекарством от самой болезни долгового кризиса. Он справедливо заметил, что нужно повышать финансовую дисциплину стран Евросоюза, консолидировать их бюджеты, сокращать государственный долг. Теоретически все эти рекомендации абсолютно верны, но для их практического применения требуется гораздо большая степень политической интеграции, чем существует сегодня в Евросоюзе или даже в одной только зоне евро.
И уж тем более о таком уровне политической интеграции нельзя говорить применительно к восьмерке и двадцатке.
Единственным источником для финансирования экономического роста новоизбранный президент Франции Франсуа Олланд на саммите G-20 назвал предлагаемый в рамках Евросоюза налог на финансовые транзакции. Это заявление свидетельствует о том, что с финансированием экономического роста в Евросоюзе, да и во всем мире, дела обстоят из рук вон плохо. Ведь указанный налог – чисто популистское мероприятие. По мнению экспертов, работать он не будет, поскольку для его эффективного применения необходимо в идеале, чтобы его приняли, причем с одинаковой ставкой, все государства мира, или, по крайней мере, те государства, которые являются основными финансовыми игроками.
Иначе закон не будет работать ни как источник средств финансирования мирового экономического роста, ни как действенное средство предотвращения спекулятивных финансовых операций, которые в конечном счете и привели к нынешнему долговому кризису. Однако верить в то, что этот закон в ближайшее время смогут принять ведущие, а тем более все государства мира, — значит, быть неисправимым утопистом. Даже в Евросоюзе по данному вопросу нет единства, поскольку категорически против принятия закона о налоге на финансовые транзакции выступает Великобритания. Что уж говорить о США и Японии.
Если же такой закон все же будет принят в Евросоюзе, то он принесет не новые доходы, а наоборот, новые убытки. Он спровоцирует бегство капитала на биржи тех стран, где не будет подобных законов. Но саммит G20 – как раз очень подходящее место для разговоров о налоге на финансовые операции. Такой налог страны с развивающимися экономиками всецело поддерживают, в том числе и потому, что рассчитывают на приток финансовых игроков на свои рынки из стран, где закон будет принят.
Но, опять-таки, дальше деклараций по данному вопросу дело вряд ли пойдет. Страны двадцатки не отличаются тесной финансовой и экономической интеграцией друг с другом. Поэтому они не могут согласовывать и принимать такие решения, которые бы оказали реальное влияние на развитие мировой экономики. Скорее такие решения можно ожидать от встреч «восьмерки», а точнее, семерки ведущих экономик мира, поскольку Россия еще не так тесно, как они, интегрирована в мировую финансово-экономическую систему.
Однако США, Евросоюз и Япония пока что не выработали план спасения еврозоны и мировой экономики в целом и вряд ли выработают таковой до американских президентских выборов. По всей вероятности, они и в дальнейшем будут ситуативно реагировать на новые проявления долгового кризиса, не имея четкого плана действий.