Рецензия на книгу: Michael Bowen «The Roots of Modern Conservatism. Dewey, Taft, and Battle for the Soul of the Republican Party», 2011.
От редакции. Преподаватель американской истории Вестминстерского колледжа штата Пенсильвания Майкл Боуэн два года назад выпустил книгу «Истоки современного консерватизма. Дьюи, Тафт и битва за душу республиканской партии», одним главных персонажей которой является герой нашей прошедшей недели – патриарх американского изоляционизма, сенатор от штата Огайо Роберт Альфонсо Тафт. Хотя книга посвящена в основном внутренним проблемам, из нее можно извлечь любопытные выводы и для дискуссии по внешней политике, которая ведется сегодня внутри Республиканской партии США. Из очерка историка и политолога Кирилла Мартынова на эту книгу возникает впечатление, будто консервативное движение США сегодня возвращается постепенно к своим вроде бы оставшимся далеко позади истокам – а именно к анти-интервенционистскому курсу в сочетании с идеей «маленького государства».
Кстати, в дополнение к выводам автора можно добавить еще одно наблюдение: из политического дискурса США совершенно исчезло некогда популярное слово «палеоконсерваторы». Этим словом лет десять назад называли именно сторонников линии Роберта Тафта в Республиканской партии. Казалось, что устаревших «палео» просто обречены потеснить более модернизированные консерваторы с приставкой «нео». Однако реальность оказалась куда более сложной: консерваторы резко усилили свое влияние в республиканской партии, а условные «изоляционисты» значительно укрепили свое положение в среде консерваторов.
не близится время, когда «неоконами» станут называть единомышленников сенатора Рэнда Пола?
* * *
30-е и 40-е годы XX столетия – один из самых тяжелых периодов для республиканской партии США. В это время она не только потеряла власть, но и лишилась своих лидеров. Вину за катастрофу 1929 года возложили на республиканцев вообще и президента Герберта Гувера персонально.
В следующие два десятилетия республиканская партия, которая накануне Великой депрессии контролировала и исполнительную, и законодательную ветви федеральной власти, могла лишь бороться за выживание. Республиканцы, проигравшие за этот период пять федеральных кампаний подряд, рисковали и вовсе исчезнуть с политической сцены. На фоне успехов демократов, ведомых Рузвельтом, Великая старая партия, лишенная харизматичных политиков, смотрелась чрезвычайно бледно.
Однако победа в войне вновь сформировала в американском обществе спрос на конкурентную политику. И хотя после смерти Рузвельта президентом снова стал демократ Гарри Трумэн, республиканцы постепенно возвращались во власть.
В 1947 году они впервые за два десятилетия вернули себе большинство в Конгрессе. Важнейшим вопросом их партийной политики в новых условиях стало отношение к наследию Рузвельта.
Молодой историк Майкл Боуэн написал книгу, посвященную становлению послевоенной республиканской партии. В центре его исследования конфликт между двумя партийными фракциями, который, по мнению Боуэна, сформировал образ современного американского консерватизма.
Лидером одной из фракций выступал губернатор штата Нью-Йорк Томас Дьюи, который дважды выступал кандидатом в президенты США от республиканцев. Дьюи считал, что его партии есть чему поучиться у Нового курса.
Противоположную точку зрения отстаивал сенатор от штата Огайо Роберт Тафт, старый и последовательный оппонент политики Рузвельта – как внешней, так и внутренней.
Карьера Тафта была образцовой для американского политика XX века. Выходец из одной из самых известных американских семей, в 1938 году он впервые избирается в Сенат, одержав победу над кандидатом от демократической партии. В союзе с консервативно настроенными демократами Юга Тафт становится главным критиком Нового курса с позиций защиты интересов свободы предпринимательства и ограничения полномочий государственной власти.
Пресса придумывает для Тафта прозвище «Мистер Республиканец»: как считается, именно Тафт в наиболее рафинированном виде воплощал в себе традиционные добродетели Великой старой партии. С 1940 по 1952 год Тафт регулярно рассматривался в качестве потенциального кандидата в президенты, но в выборах он в итоге не участвовал, проигрывая в ходе голосования внутри партии.
Наибольшую славу Тафт получил во время своей кампании, направленной против интервенционистских идей президента Рузвельта, а после окончания Второй мировой войны – против Нюрнбергского трибунала, участия в создании НАТО и оккупации Японии.
В 1947 году сенатор становится автором одного из ключевых законов послевоенной Америки, посвященного регулированию трудовых отношений, акта Тафта-Хартли. В начале Холодной войны Тафт продолжал считать, что существование далекого СССР является меньшей угрозой, чем непомерные траты правительства, высокие налоги и рост государственного вмешательства в жизнь людей.
Его оппонент, Томас Дьюи, был известен как идейный лидер либерально настроенных республиканцев северо-востока. Народный герой и борец с преступностью, он был главным лицом республиканской партии в эпоху ее упадка, и он же стал символом ее возрождения на новых принципах согласия с итогами Нового курса.
Итак, как возможна политика после Рузвельта? Вот вопрос, на который предстояло ответить республиканцам второй половины 40-х годов. Выбор, который стоял тогда перед партией, можно сформулировать следующим образом: должна ли она согласиться принять принципы политики демократов при Рузвельте, а именно масштабную экспансию федерального правительства в жизнь общества, а также активное вмешательство в европейские и мировые дела?
Либо республиканцам следует сформулировать проект альтернативной Америки, которая вернулась бы к идеалам XIX столетия – то есть к ограничению полномочий Вашингтона во внутренней политике и отказу от участия в политических баталиях Старого Света. Автором этого последнего проекта, как можно догадаться, выступил Роберт Тафт и его сторонники, получившие в рамках республиканской партии прозвище Старой гвардии.
Многолетний спор между Дьюи и Тафтом, постепенно переросший в открытое противостояние, доказывает Боуэн, и предопределил формы американской консервативной политики в отношении типичных ожиданий избирателя и идеологических клише. Боуэн анализирует причины конфликта, которые до сих пор дискутируются в американской историографии, и приходит к выводу, что в основе партийного раскола республиканцев лежат президентские амбиции обоих конкурентов, а также «закулисные переговоры внутри аппарата партии, которые постепенно развились в идеологическую войну».
Боуэн уточняет, что именно в этот период кристаллизуются ставшие привычными сегодня паттерны американской политики - в первую очередь ключевое различие между либеральными и консервативными идеологиями.
Стоит добавить, что Тафта сегодня нередко называют и предшественником либертарианцев с их радикальным требованием ограничения полномочий государственной власти. И тогда его критика Рузвельта встраивается в ряд современных работ, посвященных ревизии Нового курса (см., например, книгу Бертона Фолсома «Новый курс или кривая дорожка?», переведенную недавно на русский язык).
К 1952 году Старая гвардия Тафта оказалась разгромленной. На президентских выборах впервые с конца 20-х годов победили республиканцы, которых возглавил герой войны Дуайт Эйзенхауэр, обещавший своим избирателям одержать верх над Кореей, коммунизмом и коррупцией. Но это был успех либерального крыла партии, Эйзенахуэр был креатурой Дьюи.
Тафт в кампании 1952 года до последнего времени рассматривался в качестве лидера внутрипартийных праймериз, но в конечном счете он вновь не смог одержать победы – причем, по его собственным словам, эта кампания была его последним шансом на президентское кресло. В следующем году Роберт Тафт скончался в возрасте 63 лет, после чего администрация Эйзенхауэра постаралась избавиться от его сторонников в партии.
Несмотря на это, отмечает Боуэн, именно наследие Тафта в значительной степени определяет лицо современной республиканской партии. Реванш «последовательных консерваторов» наступил в 1964 году, когда кандидатом на выборах от республиканцев стал аризонский сенатор Барри Голдуотер, разделяющий многие идеи Тафта – по крайней мере, в отношении роли правительства и исторического пути Америки как страны предпринимательской свободы.
Наследником Тафта можно считать Рональда Рейгана, который стал образцовым консерватором второй половины века. Однако Рейган, очевидно, отказался от большинства внешнеполитических установок Тафта: американский изоляционизм, кажется, надолго был сдан современными республиканцами в архив. Зато из наследия Тафта республиканцами были почерпнуты - и твердо, может быть, даже избыточно твердо усвоены - уроки антикоммунизма и антисоциализма.
Соответствующая риторика используется республиканцами в течение многих десятилетий и по самым разным поводам, начиная с войны в Корее и заканчивая реформами президента Обамы.
Боуэн комментирует этот переход следующим образом. Дьюи и его сторонники модернизировали республиканскую партию в 50-е годы, подготовив ее становление в качестве эффективной идеологической машины для продвижения консервативной политики. Иными словами, либералы в составе республиканцев примирили партию с наследием Рузвельта, наложив запрет на демонтаж «Большого правительства» и отказ от интервенционизма во внешней политике.
И этими плодами впоследствии смогло воспользоваться консервативное крыло партии, силы которого постоянно росли, начиная с 1964 года. Так что на сегодняшний день республиканцы объединены в весьма гомогенное политическое образование, где нет ярко выраженных внутрипартийных фракций подобных тем, что существовали в эпоху Дьюи и Тафта. Таким образом, Тафт посмертно стал автором нынешнего образа республиканского политика, пускай и адаптированного к реалиям послевоенного мира.
Справедливости ради, стоит отметить, что Боуэн, вполне возможно, излишне драматизирует и романтизирует «столкновение идеологий» внутри республиканской партии в 40-е годы. И задолго до этого времени республиканцы вели ожесточенные внутренние дебаты, а в партии были представлены консервативная и прогрессистская фракции.
Исторический контекст развития американской политики в середине прошлого века обусловил выдвижение на первый план вопросов внешней политики, которым Боуэн уделяет в своей книге не слишком много внимания.
Спор Дьюи и Тафта был в первую очередь столкновением сторонников расширения американского присутствия и влияния в мире с последовательным изоляционистом, призывающим американскую нацию сосредоточиться на собственной судьбе.
Боуэн отслеживает соперничество республиканцев только с 1944 года, хотя в действительности основные позиции были определены задолго до этой даты, еще до начала Второй мировой войны. Кроме того, Боуэн игнорирует тот факт, что острое и публичное столкновение между фракциями Дьюи и Тафта во многом было связано с разочарованием от политических поражений республиканцев, которые не могли выиграть выборов, начиная с 1928 года. Так что напряжение и судьбоность идеологической коллизии, описываемой автором книги, возможно, чуть-чуть и преувеличена им в целях создания большей интриги.
В любом случае появление книг, подобных работе Боуэна, означает, что история консервативной политики начинает становиться полноценным предметом исследования – таким же, каким уже много лет назад была история либерализма. Учитывая, что за последние тридцать лет республиканцы находились у власти в США в течение почти двадцати, усилия молодых исследователей вроде Боуэна выглядят как восстановленная справедливость.