Отречение от меритократии

Оттенки серого

История термина «меритократия» уходит корнями в античность. Автор рассматриваемой книги, Крис Хэйс, известный журналист и телеведущий, совершенно верно сказал в интервью телеканалу MSNBC, что «меритократия – это завораживающее слово»^[1]. В нем слышится многое, а спектр коннотаций термина весьма широк.

В новейшей истории в середине прошлого столетия благодаря весьма популярному антиутопическому роману британского социолога Майкла Янга «Подъем меритократии»^[2] термин приобрел негативное значение. Роман Янга был выполнен в виде исторического исследования, якобы созданного неким аналитиком в 2034 году в Великобритании. К этому времени правительство под руководством лейбористов уже демонтировало «старую кастовую систему» (проще говоря, аристократию старого образца) и создало меритократический строй. Система с младых ногтей отбирает талантливых мальчиков и девочек, тестируя их IQ и предоставляя им самое лучшее обучение, она выращивает из них экономическую и политическую элиту. Демократия становится формальностью, разрыв между «достойными» и низами растет, и, в итоге, революция сметает самодовольную верхушку.

Полвека спустя Янг с горечью писал^[3] о том, что его книгу неверно поняли и чуть ли не восприняли его меритократическую антиутопию как руководство к действию. Но, разумеется, дело было вовсе не в том, что сатирический роман о меритократии оказался понят неверно, а в том, что сам этот термин стал приобретать, вне зависимости от замысла Янга, более позитивную коннотацию. Социальные мыслители начали просматривать в меритократии определенные позитивные черты. Уже в 1976 году Дэниэл Белл усмотрел^[4] в меритократии хороший способ устранить бюрократию в ее нынешнем виде и стать своего рода подспорьем демократии в обществе равных возможностей… то есть, разумеется, в обществе постиндустриальном. Кстати, одним из самых ярых сторонников меритократии как социальной модели в конце прошлого столетия был Збигнев Бжезинский.

В XXI веке меритократия в основном считалась чем-то позитивным, она ассоциировалась с честным устройством общества, противопоставлялась аристократии (в том числе, и новой), но отнюдь не демократии. Меритократией стали называть социальную систему, в которой к вершинам бизнеса, науки и политики поднимаются наиболее талантливые и трудолюбивые люди благодаря равным возможностям и конкуренции. Эдакая «американская мечта» для всех – каждый может пробиться на самый верх, если Бог не обделил его способностями, и если он будет стараться изо всех сил.

В своей книге Крис Хэйс^[5] совершенно обоснованно приводит три факта, принятых на веру (отчасти небезосновательно) в американском обществе.

Во-первых, идея меритократии, в качестве рабочего механизма для лучшего будущего, идет от Отцов-основателей. Хэйс приводит цитату из письма Томаса Джефферсона Джону Адамсу: «Я согласен с тем, что существует естественная аристократия среди людей. Она основана на труде и таланте… Не стоит и говорить, что та форма правления наилучшая, которая дает возможность для чистого отбора этих естественных аристократов в департаменты и правительство».

Во-вторых, всякая уважающая себя фирма хочет выглядеть меритократической и заявляет об этом в своих рекламных материалах, на Web-страницах и соискателям при приеме на работу. Никто не хочет выглядеть особо «аристократичным», равно как и никто не объявляет себя сторонником «уравниловки» среди сотрудников.

В-третьих, идея равных возможностей и, следовательно, меритократии (в современном понимании этого слова) является консенсусной в США. Вот что пишет автор: «Меритократия представляет собой пример редкого согласия в нашей крайне поляризованной в последнее время политике. Она буквально пронизывает все наши дебаты, но сама она никогда не является их предметом, поскольку вера в нее слишком широко распространена».

И все же Кристофер Хэйс возвращает меритократии противоречивую, если не сомнительную коннотацию. Более того, он предрекает конец общества реальной американской меритократии и приход нового «пост-меритократического» социального устройства.

«В реальности, – пишет он, – наша меритократия провалилась не потому, что она слишком меритократическая, а потому что на практике она вовсе не такая уж меритократическая».

Процитированные выше слова производят впечатление, что автор сам себя немного запутал. Критиковать существующую сегодня в США систему слева, видимо, можно и нужно, тем более что левый прогрессизм сыграл большую роль в истории страны. Но почему объектом нападок молодого левого автора бестселлеров стала именно меритократия? И какая меритократия подвергается критике – та, что «провалилась», то есть реальная, или та идеальная, которая более соответствовала своему имени, то есть была «слишком меритократической»?

Из прочтения книги становится ясно, что обе.

Первая – по понятным причинам. Автор констатирует: «Тело американской политики больно», тот самый 1% продолжает отрываться по доходам и образу жизни от остальных американцев, кризис продолжается, а люди все меньше доверяют властям, причем не просто властям – в смысле конкретной действующей власти, – люди не верят, что власти компетентны. То есть «элита провалилась».

Второй тип меритократии (та, которая могла бы быть) критикуется по менее очевидным причинам. Меритократия – это рекламная вывеска скорее правых, чем левых (ибо в конечном счете оправдывает материальное неравенство), и автор намеренно бьет в самое сердце американской мечты, требуя от читателя, чтобы он оставил всякую веру в меритократию без левых поправок (которые, как мы увидим ниже, весьма существенны).

Странно было бы ожидать от молодого и успешного гарвардского профессора и телеведущего утверждения, что его достижения – плод случайности или родительской протекции (что, кстати говоря, совершенно не так). Наконец, а почему кто-либо должен читать Хэйса, а не другого автора? Почему тираж его книги столь велик? Потому что Хэйса поддержали какие-нибудь воротилы или все-таки потому, что он провел хорошее, достойное исследование?

Но давайте разберемся, почему автор считает, что меритократия в США привела к сумеркам элит.

Неравенство – железный закон меритократии

Автор книги приводит множество примеров того, как реальная элита Соединенных Штатов перестала выполнять свои прямые обязанности, во всяком случае, выполнять компетентно.

По мнению автора, если бы «идеальная меритократия» работала, то эвакуация из Нового Орлеана и последующие спасательные работы были бы проведены успешно, а не из рук вон плохо, финансовый кризис можно было бы давно купировать, к Католической Церкви в США не было бы столько претензий, войны в Ираке и Афганистане не стоили бы к таких жертв и не длились так долго, а образование и медицина в США были бы куда лучше.

Крис Хэйс полагает, что причиной всему – отрыв элиты от народа, ее отгороженность, выделенное социальное положение и практическая неприкасаемость. В книге есть глава, которая, на мой взгляд, названа очень оригинально: Out of Touch. Здесь очень удачная игра слов. На русский язык название главы можно перевести и как «Неприкасаемые» и как «Вне контакта». Что же, по мнению автора, элиты стали и неприкасаемыми, иной раз и для закона, и практически несменяемыми. Дальше – больше. Это как в известном анекдоте про сына вице-президента. Политическая, финансовая и академическая элита (да, здесь Хэйс вынужденно ударил по своим) стала практически наследственной. По сути дела, меритократическая элита во многом превратилась в подобие элиты аристократической.

Как же это произошло?

Для объяснения этого феномена Кристофер Хэйс вводит свой железный закон меритократии: «Рано или поздно неравенство, порожденное меритократической системой, станет настолько большим, что свернет механизмы вертикальной мобильности». И далее: «Те, кто могут залезть по лестнице достаточно высоко, найдут способ вытянуть ее за собой наверх или избирательно спускать ее вниз для своих друзей, союзников и родственников, чтобы те могли вскарабкаться наверх. Иными словами, всякий, кто говорит “меритократия”, говорит “олигархия”».

Источниками элитарности по классификации автора являются:

• Политическое влияние;
• Платформа (скольких людей вы можете заинтересовать и на скольких опереться);
• Деньги;
• Сеть (не обязательно социальная сеть в Интернете). Автор, в частности, приводит пример «консервативных сетей» в США, в самых важных узлах которых находятся выгодоприобретатели.

Но все это приводит к одному результату – пробравшись наверх, вы приобретаете власть и стараетесь максимально защитить свои позиции, не позволяя в дальнейшем конкуренции сбросить вас вниз.

Крис Хэйс идет дальше и ссылается даже на экспериментальную психологию, некоторые представители которой утверждают, что обладающие богатством и властью (в том числе в ролевых фокус-группах, а не только в жизни) склонны отворачиваться от тех, кто такими благами не обладает, не замечать их страданий и нужд, рассуждают более абстрактно и уделяют мало внимания деталям, причем взгляды и умонастроения менее властных или менее богатых их интересуют в очень малой степени, и вообще они не слишком склонны к состраданию.

Это чересчур радикальная психологическая теория, чтобы относиться к ней слишком уж серьезно, но все-таки все мы должны признать, что кое-что подобное мы в своей повседневной жизни наблюдали. Но одновременно следует отметить, что в США уже давно не дикий капитализм, и то количество денег и времени, которое тратят богатые и облеченные властью люди на реальную благотворительность, в том числе на стипендии, бесплатное лечение и продвижение вверх по социальной лестнице детей из бедных семей, чрезвычайно велико. Разумеется, не в последнюю очередь сказывается влияние религиозных общин и церкви, но ее-то как раз автор, как убежденный левак, не мог не пнуть.

И все же квалификация – и с этим не поспоришь – сегодня очень часто носит подчиненный характер по отношению к положению в обществе. Отсюда неизбежно возникает проблема снижения качества тех самых людей, которые таким высоким положением обладают. Не всегда, конечно. Но автор делает вывод, что в среднем по США дело обстоит именно так.

Тем временем, Крис Хэйс делает вывод: «Вот вам парадоксальный итог нескольких десятилетий провалившегося процесса продуцирования меритократии: по мере того, как американское общество становится более элитистским, оно производит на свет худшего качества элиту».

Реформация меритократии: эры равенства

Признаюсь, то изящество, с которым Кристофер Хэйс вывернулся из созданной им самим логической ловушки (упомянутая в начале статьи «немеритократическая меритократия»), вызвало у меня уважение к автору. Не каждый так может!

В заключительной главе книги Хэйс говорит не о том, что меритократия исчерпала себя и не о том, что она – зло, а о том, что она выродилась, пошла не по тому пути, поскольку люди, верившие в нее, недостаточно отдавали себе отчет в том, что в результате произойдет. В главе, которая называется «Реформация», он пишет:

«Мы переоцениваем достоинства меритократии и недооцениваем цену, которую за нее приходится платить, поскольку мы недостаточно усердно размышляем над последствиями неравенства, которое она порождает». И далее: «Это наша центральная проблема. И мое предложение по коррекции излишнего влияния нашей экстремальной версии меритократии довольно просто: сделать Америку страной большего равенства».

Автор описывает две «эры равенства» в Соединенных Штатах – эпоху экономического роста с окончания Второй мировой войны до середины 1970-х и с середины 1970-х годов до наших дней. В первую эру, благодаря промышленному росту, в Америке возник мощный средний класс, массовый доступ к образованию и широкое профсоюзное движение. Во вторую эпоху экономическое расслоение увеличивалось, но вместе с тем усиливалось равенство по линии гендерной и расовой принадлежности, а также сексуальной ориентации.

Ссылаясь на известного либертарианца Бринка Линдси, научного вице-президента Института Катона, Хэйс пишет о второй эре равенства: «Больше женщин-юристов, больше чернокожих врачей, больше геев-миллионеров». Хм, видимо, последнее нас должно особенно порадовать…

Но в чем же реформаторский рецепт Хэйса?

Во-первых, он предлагает убедить общество Соединенных Штатов, что «идеология меритократических достижений стоит на пути социального прогресса». А научно-технического, мистер Хэйс?

Во-вторых, он предлагает обеспечить большее равенство в Америке более высоким уровнем налогов. Кто бы сомневался, профессор!

В-третьих, к равенству возможностей надо добавить «равенство получаемых человеком доходов» (equality of outcomes), что приводит к лозунгу «Хотите меритократии – работайте на равенство». Прошу прощения, сэр, но если это не социализм в чистом виде (от каждого по способностям, каждому по труду), то я не знаю, что это.

Вот такая предлагается «Третья эра равенства»…

Интеллектуальные сумерки

Когда я брал в руки книгу Кристофера Хэйса, я полагал, что этот парень выступит на стороне меритократии, как альтернативе олигархии. Но, как мы видим, он этого не сделал. Наоборот, он приравнял меритократию к олигархату и призвал к радикальным левым преобразованиям, направленным против того, что он считает главным злом для Америки.

Теперь я понимаю, почему мои первоначальные ожидания не совпали с содержанием книги. Именно поэтому такие книги американских авторов надо читать – у нас в голове очень часто не та Америка, которая реально существует по ту сторону Атлантики.

В США меритократия (во всяком случае, для левых) – это прошлое их капитализма, это идеологический щит 1% богатейших людей и препятствие на пути социального прогресса.

В России меритократия имеет скорее положительный смысл. Люди, обладающие талантами, трудолюбием и заслугами, зачастую оказываются серьезно недооцененными в условиях олигархического ресурсного капитализма, и поэтому в России меритократия – чуть ли синоним равенства (хотя бы равенства прав), а в США – прямая ему противоположность.

Но, увы, академические социалисты, вроде Кристофера Хэйса, увлеченные своими лево-либеральными идеями, не понимают, что по обе стороны океана дело идет к одному и тому же. Американские левые думают, что дело может прийти к равенству (во всех смыслах слова), а в действительности голоса социально-облагодетельствованных купят воротилы Уолл-Стрита, точно так же, как голоса фермеров и белых воротничков – братья Кох. В конечном счете, купят и самого Хэйса – если уже не купили без его ведома.

В этом смысле, если и говорить о сумерках, то о сумерках интеллектуального слоя, разделенного политическими пристрастиями и не способного вылезти из раковины цеховых представлений о происходящем.

Называйте это меритократией или равенством, но интеллектуал – правый он или левый – в равной степени ответственен за то, насколько его ментальные построения оторваны от практики, от жизни его страны и мира.