От редакции. Отношения Америки и России в последние дни складываются весьма драматично. Источника напряжения два: размещение ПРО в Европе, и публичный скандал, вызванный принятием Конгрессом США «закона Магницкого» и реакцией Государственной думы на этот акт в виде так называемого «закона Димы Яковлева». Редакцию Terra America заинтересовало, что могут сделать вменяемые политики обеих стран, чтобы разрядить обстановку. За разъяснениями мы обратились к одному из наиболее компетентных российских экспертов в области международных отношений Федору Лукьянову, главному редактору журнала «Россия в глобальной политике» и только что избранному Председателю Президиума Совета по внешней и оборонной политике (СВОП).
***
– Уважаемый Федор Александрович, на мартовском саммите по ядерной безопасности в Сеуле президент Барак Обама пообещал Дмитрию Медведеву быть «более гибким» в отношении ПРО после своего переизбрания. Что подразумевает обещанная Обамой «гибкость»? На какие реальные шаги могут пойти американцы?
– Как известно, обещание Бараком Обамой «большей гибкости» в переговорах по ПРО случайно донеслось из оставленного включенным микрофона. Фактически это был обрывок полудружеского кулуарного разговора, в общем, ни к чему не обязывающего. Но именно в силу того, что этот разговор оказался достоянием публики, высказывание американского президента было подхвачено республиканцами как свидетельство тому, что Обама проводит предательскую политику и «заигрывает» перед Путиным.
Если же всерьез говорить о том, в чем может заключаться «гибкость» американцев, то нужно учитывать, что есть довольно жесткая рамка: от проекта противоракетной обороны США не откажутся никогда и ни при каких условиях.
Во-первых, потому, что сама идея создания противоракетного щита (кстати, идея Рональда Рейгана, одного из самых популярных президентов США) – это часть фундамента внешнеполитического курса Америки. Эта идея разделяется буквально всеми, и вряд ли кто-то захочет взять на себя смелость от нее отказаться. Во-вторых, обычным американцам (а также некоторым сенаторам и конгрессменам, которые особенно не вникают в эту проблему), совершенно непонятно, в чем причина и смысл возражений России и других стран против системы ПРО. Позиция американцев в том, что система ПРО – исключительно оборонительная, сугубо мирная штука, а, значит, – внутреннее дело американцев. Все рассуждения по поводу стратегической стабильности, возможности нанесения второго удара для людей, не специализирующихся на этой теме, – темный лес и демагогия. Конечно, сам Обама прекрасно понимает логику возражений России, как и американские военные.
На мой взгляд, реальной может быть корректировка сроков развертывания ПРО. Я имею в виду план, о воплощении которого объявил Обама в 2009 году вместо плана Буша. Он предусматривает четыре фазы размещения элементов новой системы в Европе к 2018 году. Наши специалисты считают, что из этих фаз теоретическую опасность для нашего сдерживающего потенциала (да и то, довольно условную) может представлять только четвертая фаза. На мой взгляд, Обама может отсрочить реализацию этой фазы, ссылаясь на финансовые ограничения, на то, что нужно провести какие-то дополнительные работы, испытания и так далее...
Еще одна возможность «проявить гибкость» в отношении ПРО – повышение прозрачности проекта. Этот шаг когда-то предлагала американцам сделать российская сторона, и он вроде бы даже рассматривался, по крайней мере, предлагался, еще при Буше. Реальным воплощением «прозрачности» могла бы стать, например, возможность мониторинга проекта для российских представителей, наблюдение за тем, как продвигается программа, и что вообще делается – против кого и какими темпами разворачивается система. Для американцев это психологически очень трудный шаг, потому что как только об этом заходит речь, моментально поднимается волна возмущения, мол, с чего бы это Обама (или любой другой президент) дает возможность русским легально лезть в наши секретные дела?
Но, тем не менее, я думаю, что какая-то форма такого взаимного контроля и мониторинга возможна. Это вполне в духе тех договоров, которые раньше подписывались – и тот же договор поПРО, и договор о сокращении стратегических вооружений... вопрос только в нахождении приемлемых форматов. Но никакого отказа от разворачивания ПРО, никаких юридических гарантий, как предлагала Россия, не будет. Возможно, России просто позволят больше знать о том, что там происходит, но не более того.
– Как Вы думаете, подобные шаги Обамы могут вызвать реальное противодействие республиканской палаты представителей политике администрации? Может быть, России имеет смысл дожидаться 2014 года, когда произойдет изменение состава палаты представителей?
– Безусловно, любые шаги в этом направлении будут вызывать недовольство республиканцев, но и среди демократов будет достаточно недовольных. Прежде всего, сама идея, что России нужно давать какие-то дополнительные возможности или идти ей на уступки, вызывает острейшую реакцию и дает лишний повод обвинить Обаму в слабости. Если он на эти шаги решится, неминуема жесткая борьба, и с переменами в составе палаты представителей в этом смысле принципиально ничего не изменится. Во-первых, непонятно, каким образом будет скорректирован ее состав, это будет зависеть от того, что произойдет в ближайшие год-полтора. А во-вторых, он не преобразится до неузнаваемости: то есть республиканцы если и будут в меньшинстве, все равно останутся довольно влиятельны; а тема национальной безопасности в значительной степени надпартийная, и идти на какие-то серьезные шаги в этом направлении вопреки воле республиканцев просто невозможно.
– Что Вы думаете поповоду «Акта Магницкого» – опасен ли он для России и к чему в перспективе может привести?
– До последнего времени мне казалось, что публичная сторона этих дебатов много насыщеннее и ярче, чем содержательная. Реакция Москвы на первичное принятие закона в палате представителей была значительно сдержаннее, это было видно хотя бы по тому, как подавали этот сюжет в новостях. Однако в последние дни риторическая и пропагандистская война обострилась. Парадоксально, что ни администрация Обамы, ни администрация Кремля, не собирались использовать этот случай как повод для какого-то кардинального ухудшения отношений.
Собственно, на протяжении двух лет, пока закон готовился к принятию в Конгрессе, администрация Обамы тормозила его как могла, старалась упредить более разрушительные его последствия. Но поскольку администрация в Америке не в состоянии радикально влиять на Конгресс и может только пытаться его уговаривать, то в итоге закон приняли. Администрация постаралась извлечь и из этого выгоду для отношений, отменив, наконец, поправку Джексона-Вэника. Правда, затем российская Госдума, естественно, не без одобрения Кремля, пошла на обострение, сделав реакцию не зеркальной, а расширительной, включив в «пакет» тему усыновления.
Логику можно восстановить – это желание раз и навсегда заявить, что внутренние дела России вообще не могут стать предметом межгосударственных отношений. Но выбранная форма крайне неудачна, морально несостоятельна.
– Возможно ли расширение «списка Магницкого» за счет представителей законодательной и исполнительной власти в связи с принятием закона Димы Яковлева? Какие могут быть последствия сбора 25 тысяч под петицией за включение депутатов ГД РФ в список Магницкого?
– Думаю, что расширения не будет, это стало бы шагом к полномасштабному политическому кризису, объявить нон-грата практически полностью состав парламента суверенного государства и главу великой державы – перебор. Но из-за этой петиции возможности администрации Обамы сужаются. Ей теперь придется направить усилия на предотвращение этого абсурдного, но обсуждаемого сценария, и для этого ужесточить публичную риторику по поводу России, что, в свою очередь, приведет к раскручиванию спирали ответов из Москвы.
– Как Вы считаете, что следует сейчас сделать исполнительной власти России и США, чтобы остановить развитие конфликта, начатого парламентами обеих стран? Что могут сделать президенты России и США в этой ситуации?
– Президент Путин мог бы затормозить процесс, выступив в роли миротворца, умеренного и умудренного политика. Он этого сделать не захотел, полностью солидаризировавшись с депутатами. Теперь можно уповать только на технические процедуры, например, что для выхода из договора по усыновлению нужно уведомить за год.
– Насколько, на Ваш взгляд, выстроена неформальная коммуникация российского внешнеполитического сообщества с политическим классом Америки? Играет ли в сегодняшней мировой политике такая коммуникация большую роль?
– Неформальный канал должен играть большую роль, но, мне кажется, что сейчас это взаимодействие довольно слабо выстроено. Любопытно, что, когда речь заходит о какого-либо рода неформальной коммуникации, обычно ссылаются на советское время, когда например, было возможно назначить, скажем, академический Институт США и Канады таким неформальным коммуникатором, и все имели дело именно с ним. То есть тогда неформальный канал на самом деле тоже был формальным. Сейчас российская политика стала прозрачной и многофакторной, на нее влияют внутренние обстоятельства и в России, и в Америке, и выстроить подобную линию, по-моему, невозможно. На роль «неформальных коммуникаторов» претендуют слишком много организаций и людей, и отформатировать все эти потоки невозможно.
Беседовала Наталья Демченко