Terra America

Сегодняшние события на международной сцене выглядят как будто прямым воспроизведением того, что происходило девять лет назад: Соединенные Штаты и их союзники заявляют о своей потенциальной готовности нанести военный удар по одному из нефтяных государств Залива, предположительно обладающему оружием массового поражения; Россия мешает американцам совершить очередной акт международной агрессии, торпедируя агрессивные инициативы Вашингтона в ООН, направленные против другой страны региона, переживающей внутренние неурядицы. 

Конечно, аналогия не полная. В 2003 году главным оппонентом США была тройка европейских стран: Франция, Германия, Бельгия. Сегодня европейцы уже не фрондируют против заокеанского патрона, более того, в случае с Ливией прежние оппоненты американцев французы сами выступили инициаторами поддержки повстанцев и последующего вторжения. Любому внешнему давлению на ирано-сирийский блок в настоящий момент противостоят в Совбезе ООН лишь Россия и Китай и еще десять государств в Генеральной Ассамблее. Война тройственной коалиции – Запада, арабских монархий и Турции — против ирано-сирийского блока, похоже, рано или поздно состоится, рано или поздно какой-то из американских президентов даст отмашку на полномасштабное выяснение отношений в передней Азии и на Ближнем Востоке. Едва ли эта война будет иметь исключительно региональное значение, скорее всего она затронет соседний с Ираном Пакистан, а, значит, так или иначе, приведет к вовлечению Китая – с одной стороны, и Индии – с другой. Едва ли в полной изоляции от военных действий может остаться расколотый между тремя религиозными общинами Ирак, а также балансирующий между Турцией, США и Россией Азербайджан. Не хочется заниматься досужими геополитическими фантазиями в духе солдата Швейка, но едва ли будет большой натяжкой предположение, что человечество находится в преддверии новой мировой войны, исход которой определит конфигурацию глобального порядка на десятилетия вперед. 

Россия стоит, как и девять лет назад, перед историческим выбором. Отказаться от своей особой, отличной от Вашингтона и европейских столиц, позиции и присоединиться к антииранской коалиции с тем, чтобы после победы над Тегераном стать, как надеются многие, одной из созидательниц нового сырьевого порядка. Или отстаивая свою собственную точку зрения, не вступать ни в какие военные блоки и коалиции, руководствуясь одной целью – необходимостью при любом варианте развития событий остаться вне несправедливой и преступной войны. 

Девять лет назад подобный выбор уже стоял перед нашей страной, и решение российского руководства в тот момент представлялось далеко не очевидным. Это сегодня почти всем наблюдателям представляется, что Президент РФ В.В. Путин просто и не мог сделать какой-то иной выбор, не мог поддержать по тем или иным причинам войну в Ираке или, во всяком случае, не мог не выразить готовность наложить вето в Совете Безопасности ООН на любую резолюцию, которая открывала бы возможность осуществления военной акции. С сегодняшней точки зрения, неучастие в военной акции выглядит само собой разумеющейся линией поведения. По мнению либерального публициста, редактора «Русского журнала» Александра Морозова, которое он высказал в интервью портала Terra America «трудно представить себе другое решение В.Путина и российского руководства, чем то, какое было принято». Между тем, если мы изучим внимательно внешнеполитические дебаты в российской прессе 2003 года, то придем к несколько иному выводу. Присоединение Путина к Франции и Германии в их общей попытке предотвратить вторжение в Ирак представлялось большинству экспертов отчаянным и безрассудным решением, ставящим под удар как наметившееся в 2001-2002 годах потепление в отношениях России и США, так и личный контакт руководителей двух стран. 

Если в конце 2002 – начале 2003 года экспертное сообщество почти единодушно соглашалось с тем, что России необходимо присоединиться к антисаддамовской коалиции, то сегодня отказ Путина идти на уступки США воспринимается экспертами, причем часто теми же самыми, как вполне естественная, не требовавшая никаких волевых усилий линия внешней политики. 

Сравнительный анализ сделанных в 2003 году прогнозов и рекомендаций в сравнении с результатами авантюры США в Ираке дает повод поставить вопрос об интеллектуальной ответственности экспертного сообщества, представители которого как в России, так и в других странах, часто не несут никаких репутационных рисков за собственные ошибочные высказывания. В то же самое время политическое решение российского руководства остаться в стороне от слабо обоснованной и плохо продуманной военной акции могло бы стать основой подлинной soft power («мягкой власти») современной России, если бы оно воспринималось внутри страны именно как проявление политической воли, а не как неизбежное следствие объективных обстоятельств. В настоящей работе мы покажем, что обстоятельства подталкивали Россию к совершенно иной линии поведения, и то что эта, конформная по отношению к тогдашней американской администрации политика в конечном счете обнулила бы международный престиж России и подорвала бы легитимность власти внутри страны, стало ясно далеко не сразу.

Сближение на почве антитеррора

Осенью 2001 года Россия оказала беспрецедентную поддержку усилиям США по борьбе с талибами в Афганистане, открыв территорию постсоветского пространства для военных баз США, а также предоставив свои посреднические услуги для финансирования оппозиционного талибам Северного Альянса. Путин первым позвонил Бушу с соболезнованиями по поводу трагедии 11 сентября и впоследствии подкрепил неожиданное сближение двух лидеров рядом существенных уступок в военной области типа отказа от радиолокационной базы в Лурдесе и морской базы в Камрани. В тот же период Россия подвергалась жесткой критике за действия федеральных войск в Чечне в Парламентской Ассамблее Совета Европы, однако, сближение с США на общей почве борьбы с международным терроризмом, казалось бы, делало Россию неуязвимой перед лицом европейской критики, тем более что аналогичным нападкам со стороны европейцев подвергался другой весьма близкий консервативной Америке руководитель, а именно премьер-министр Израиля Ариэль Шарон.

Что в это время творится внутри России? Политическая стабильность почти достигнута, окончательному достижению этой стабильности мешают только недобитые чеченские боевики, время от времени совершающие ужасающие акции внутри России. Однако разыграть против Путина антивоенную чеченскую карту не удается, Путин находится на восходящей волне своей популярности. Цены на нефть медленно, но верно движутся к заветной отметке 50 долларов за баррель (и достигают ее к октябрю 2004 года). И хотя у рычагов власти по-прежнему находятся ставленники предыдущего президента Бориса Ельцина, в обществе возникает предощущение близких перемен и прихода в администрацию и правительство новых людей, более тесно связанных с действующим Президентом.

В то же самое время за океаном также ждут больших событий. Большая группа влиятельных людей в республиканской администрации, тесно связанная между собой еще со времен президентства Рональда Рейгана, подталкивает Президента США Джорджа Буша к более решительным действиям в отношении Ирака, который будто бы не свернул свою деятельность по производству орудия массового поражения и предположительно ищет связи с террористами из «Аль-Каиды». Эта группа ориентирована на двух центральных фигур новой администрации: вице-президента Ричарда Чейни и главу Пентагона Дональда Рамсфельда. Своего рода теневым покровителем этой группы, которую в США принято называть «неоконсерваторами», является советник Рамсфельда, бывший первый заместитель министра обороны США Ричард Перл.

Перл – давний и последовательный враг СССР – имеет, тем не менее, хорошие контакты с некоторыми представителями московской либеральной интеллигенции и различными политическим средами в России. Его художественный роман «Твердая линия», посвященный теневой истории переговоров Горбачева и Рейгана в Рейкъявике, издается на русском языке Московской школой политических исследований в 2001 году. Теоретически неоконы отнюдь не расположены к России и совсем не враждебны чеченским сепаратистам, которых они упорно зовут «повстанцами». Однако в контексте приближения иракской войны и ввиду ухудшающихся отношений с основными странами Европы они через ряд лиц делают намеки Москве, что готовы пересмотреть свое отношение к Масхадову и чеченскому сопротивлению в целом в случае лояльности России политике США в иракском вопросе.

Очевидно, что ужаленная террористической акцией в «Норд-осте» в октябре 2002 года и раздраженная поучениями европейцев Москва воспринимает увещевания неоконов не без явного сочувствия. Как отмечали наблюдатели тех лет, проамериканская фракция в российском руководстве включала в себя такие влиятельные фигуры, как премьер-министр Михаил Касьянов, глава Администрации Президента РФ Александр Волошин и советник Путина по вопросам внешней политики Сергей Приходько[1]. 26 февраля 2003 года Волошин посетил с визитом Вашингтон, где имел несколько встреч с высшими руководителями США, включая президента Буша и его помощника по национальной безопасности Кондолизу Райс. На одной из встреч, по видимому, присутствовал и Ричард Перл, который впоследствии рассказал о содержании бесед корреспонденту газеты «Коммерсант». По сообщению Перла, «высокопоставленный российский представитель» «специально прилетел в Вашингтон, чтобы убедить нас, что иракский вопрос не создаст проблем для американо-российских отношений»[2]. Однако уже на следующий день министр иностранных дел Игорь Иванов сообщил, что Россия будет использовать право вето при голосовании в Совете Безопасности в случае вынесения резолюции, разрешающей использовать силу против Ирака. Перл выражал разочарование по поводу российской позиции, предположив наличие разногласий в российском руководстве по поводу отношений с США. Впоследствии Перл станет одним из наиболее жестких критиков режима Путина, а после ареста Ходорковского в октябре 2003 года он потребует исключить Россию из Большой восьмерки. С момента присоединения Путина к антивоенной коалиции недолгому союзу России и США придет конец, хотя вплоть до «оранжевой революции» 2004 года на Украине российскому правящему классу будет казаться, что подорванные иракским вторжением прежние теплые отношения между Россией и США еще можно вернуть.

Казалось бы, продолжение проамериканского курса выглядело вполне логичным и соответствующим прагматическим интересам России. Если на раннем этапе давления Запада на Багдад Россия очень надеялась на снятие экономических санкций против Хусейна, что позволило бы российским нефтяным компаниям активно участвовать в разработке новых месторождений в богатом природными ископаемыми Ираке, то к началу2003 г. иллюзорность этих надежд стала очевидной. С того момента, когда исчезли все сомнения, что планируемое администрацией Буша вторжение в Ирак в любом случае состоится, особых корыстных резонов противодействовать Вашингтону у Москвы как будто не было. К февралю 2003 года доживающий последние дни режим Хусейна расторг контракт с нефтяной компанией ЛУКОЙЛ на разработку месторождений в Западном Ираке, сославшись, в частности, на закулисные переговоры руководства компании с американцами. С другой стороны, администрация Буша давала понять Москве, что готова оказать воздействие на Грузию с целью изгнания с ее территории окопавшихся в Панкисском ущелье чеченских боевиков. Риск утратить благоволение Буша был очень значительным и закономерно, что с начала 2003 года в российской прессе началась обработка общественного мнения с целью обоснования дальнейших шагов по сближению с США. Экспертные круги убеждали российскую власть отказаться от использования права вето в Совете Безопасности ради сохранения добрых отношений с Америкой и обретения права на получение нефтяных контрактов в постсаддамовском Ираке.

Между тем, надвигающаяся война не пользовалась популярностью у российского населения. Социологические службы показывали, что 46% россиян не видят в Ираке Саддама Хусейна никакой опасности для мира, тогда как, напротив, 75% считают США агрессором и 71 % полагают, что именно эта страна представляет основную угрозу глобальному миру[3]. Сближение элит с бушевской Америкой воспринималось избирателями не иначе как вынужденная мера, продиктованная исключительно временной слабостью России. Государственная Дума, в полном согласии с чувствами большинства населения, объявила вторжение в Ирак «агрессией», однако это жесткое заявление не встретило одобрения в исполнительной власти. Тем не менее любое выступление в поддержку США явно не нашло бы понимания внутри России, ни среди населения, ни в дипломатическом корпусе, ни в силовых структурах.

Однако большая часть внешнеполитического сообщества России в это время явно находилась в эйфории от перспектив российско-американского сближения на ниве общей борьбы с терроризмом. В стенах Высшей школы экономики и других интеллектуальных центрах проходили семинары на тему «либерально-патриотического синтеза» и «путинского патриотизма». Ирак оказывался неудобным сюжетом. С одной стороны, оправдать открытую агрессию, против которой негодовала вся Европа, было нелегко. С другой стороны, ставка на антиамериканизм могла вывести на первый план совершенно другие, потенциально нелиберальные, силы, и, в конце концов, могла быть обращена против самой власти, сделавшей слишком много уступок США после 11 сентября.