Terra America

Альберт Хиршман (урожденный Отто Альберт Хиршманн) всего лишь три года не дожил до своего столетнего юбилея. 11 декабря его не стало. И хотя вряд ли это имя говорит что-то многим людям, тем не менее, величие Хиршмана это никак не умаляет…

В минувшем октябре умер еще один старожил гуманитарной науки выдающийся британский ученый Эрик Хобсбаум. Хобсбаум был историком «долгого XIX века» и живым свидетелем «короткого ХХ». Правда, его век не был коротким, как и век Хиршмана.

Хобсбаум родился в 1917 году. Хиршман – в 1915 году. Оба были урожденными евреями. Хобсбаум родился в Австрии, Хиршман – в Германии. Детство обоих прошло в Берлине. Хиршман покинул Германию в 1933 году, Хобсбаум в 1938 и навсегда обосновался в Англии. В каком-то смысле судьба оказалась благосклонна к этим людям, и они смогли стать не только свидетелями, но и деятелями истории, о которой писали, фактически ее голосами.

Голосами, эхом звучащими и в начале XXI столетия. Хобсбаум и Хиршман были последними осколками той части цивилизации, и сегодня людей, равных им не осталось…

С их смертью, кажется, история ХХ столетия стала историей окончательно. Я очень сожалею, что не смог написать что-то на смерть Хобсбаума, и потому не могу упустить возможности сказать несколько слов об Альберте Хиршмане.

Альберт Хиршман был экономистом, хотя так его назвать на самом деле сложно. Исследователь современной философской и экономической мысли Артем Смирнов, автор, наверное, единственной русской статьи о жизни Хиршмана, удачно использовал фразу ученого о себе самом: «нарушитель границ»^[1]. Хиршман был нарушителем границ в науке и писал на самые разные темы, удачно осваивая области экономики, политических наук и интеллектуальной истории.

* * *

Хиршман рос в Берлине, он рано начал читать серьезную литературу и быстро увлекся политической деятельностью: уже в подростковом возрасте был марксистом и членом партии СДПГ. В 1933 году, когда к власти пришли нацисты, он уехал в Париж. Получив образование в Высшей коммерческой школе, он переехал в Лондон, чтобы учиться там в Лондонской школе экономики.

Хиршман успел поучаствовать в Гражданской войне в Испании, затем переехал в Италию, где жила его сестра, покинувшая Берлин через несколько месяцев после отъезда самого Хиршмана. В 1938 году после того, как Муссолини выпустил антиеврейские указы, Хиршман снова вернулся в Париж.

Там началась его карьера экономиста. Однако ему не удалось поработать долго, потому что с началом войны он тут же вступил добровольцем в Армию. Это многое говорит о Хиршмане как о человеке. Имея блестящие способности к науке, при первой опасности он вступал в армию, хотя мог просто-напросто переехать в спокойное место и быть интеллектуалом.

Французов быстро разбили, и именно тогда, когда его батальон должен был отступать, Хиршману удалось получить документы на имя Альбера Эрмана, якобы француза, родившегося в Соединенных Штатах Америки в Филадельфии. Уже тогда стало ясно, что в будущем Хиршман свяжет свою жизнь именно с Соединенными Штатами.

Затем Хиршман поехал в Марсель, чтобы принять участие в работе американского Чрезвычайного комитета по спасению, который был создан по инициативе и на пожертвования нью-йоркских интеллектуалов. Комитет помогал политическим беженцам получать документы, чтобы покинуть Францию. Хиршман работал под началом Вариана Фрая – американского гражданина, прибывшего во Францию спасать нефранцузских граждан, которых, по условиям договора, подписанного новым правительством и Гитлером, незамедлительно следовало выдавать немцам.

Наверное, работа в комитете – одна из самых поразительных вех в биографии Хиршмана. Среди спасенных Варианом Фраем и Альбертом Хиршманом людей можно назвать, например, Ханну Арендт, Андре Бретона, Марка Шагала, Генриха Манна…

Были и те, кого спасти не удалось. Впоследствии, наверное, поэтому Хиршман не любил рассказывать о своей работе в комитете, ссылаясь на своего бывшего патрона. Однако Фрай выбрал в качестве эпиграфа для своих воспоминаний именно слова Хиршмана: «Я всегда считал, что то, что мы делали для беженцев во Франции, было сродни обязанности солдат выносить раненных с поля боя, даже рискуя своей собственной жизнью. Кто-то мог умереть. Кто-то на всю жизнь останется инвалидом. Кто-то поправится и будет еще лучшим солдатом благодаря своему опыту. Но их необходимо вынести. По крайней мере, нужно пытаться».

В начале 1940-х Хиршман перебрался в США, в Беркли, где начал работать вместе с Александром Гершенкроном, еще одним выдающимся экономистом, учеником русского эмигранта Михаила Карповича, обосновавшегося в США. Но уже в 1943 году Хиршман записался в американскую армию и получил гражданство США. До 1946 года он служил в Северной Африке и Италии. По возвращении он получил работу в Вашингтоне.

В 1954 году создал собственное консалтинговое агентство. Он много путешествовал по Латинской Америке, изучая социально-экономическое устройство региона. Затем снова вернулся в академию и получил должность профессора сначала в Колумбийском университете, после в Гарварде, затем должность в Принстонском университете.

С тех пор Хиршман стал авторитетом экономической и политической науки и совершил немало открытий, повлияв на многих известных ученых.

* * *

Хотя пара статей Хиршмана была переведена еще в начале 2000-х, первая его книга на русском появилась в 2009 году – «Выход, голос и верность: Реакция на упадок фирм, организаций и государств»^[2].

Две другие книги были переведены моим другом Дмитрием Узланером в 2010 и 2012 годах соответственно: «Риторика реакции: извращение, тщетность, опасность»^[3] и «Страсти и интересы: политические аргументы в пользу капитализма до его триумфа»^[4]. Поэтому желающие познакомиться с исследованиями подробнее, могут прочитать эти издания. «Голос и выход» вышла 1970 году, «Страсти и интересы» в 1976, а «Риторика реакции» в 1991. Я сосредоточу свое внимание на двух последних книгах, которые, правда, представляют Хиршмана как политолога, а не как экономиста. Но о достижениях Хиршмана в экономической науке писать нужно много и обстоятельно.

«Страсти и интересы» – захватывающая книга, которая читается на одном дыхании. Надо сказать, редкое качество для серьезной работы. Хиршман обращается к интеллектуальной истории, чтобы показать, какое значение в политической и экономической жизни имело понятие «интерес».

Согласно Хиршману, начиная с поздних Средних веков, многие авторы писали о «страстях» как о чем-то таком, что имело отрицательные коннотации. Нередко страсти, которыми человек не мог управлять, отождествлялись с пороком. Однако в Новое время некоторые из страстей стали пониматься скорее в положительном свете, как нечто, что имеет уравновешивающую функцию по отношению к иным – деструктивным страстям. Постепенно на смену понятию «страсти» пришло понятие «интересы». В конце концов, этот интерес стали понимать не только как то, что противостоит страстям, но и в более широком контексте – как стремление «увеличивать собственную власть, влияние и богатство».

Эта идея берет начало в трудах Макиавелли, на которого Хиршман постоянно ссылается. Книгу высоко оценили представители Кембриджской школы истории политической мысли. А ведь один из представителей школы – Джон Поукок – является автором важнейшего труда о политической философии Макиавелли.

В предисловии к книге «Страсти и интересы» Хиршман сетует и извиняется, что не успел познакомиться с работой Поукока в то время, когда писал текст. Однако Поукок все же оценил книгу по достоинству.

В 2003 году за «Страсти и интересы» Хиршман получил премию имени Бенджамина Липпинкота от Американской ассоциации политической науки. Эта премия присуждается за работы, не утратившие своего значения спустя пятнадцать лет после публикации. А значения она не утратила. Например, на русский язык текст переводили по 12 (!) изданию книги. И, конечно, в России любой, кто интересуется интеллектуальной историей или историей политических идей, должен прочесть эту книгу. Тем более что удовольствие от чтения текста обеспечено.

Особое внимание мне бы хотелось обратить на книгу «Риторика реакции». Особое потому, что это связано с предстоящим семинаром «университетского проекта Терра-Америка», который будет посвящен прогрессу. Дело в том, что Альберта Хиршмана отличает от многих других ученых и мыслителей «склонность к самоопровержению». Так говорил сам Хиршман. Он стремился осмыслить заново почти все, что он когда-либо писал. (Исключение, кстати, представляют «Страсти и интересы»).

Он пытался критически подходить к сказанному им же самим – посмотреть, не изменилась ли ситуация, не появилось ли чего-то нового, что бы упразднило его предыдущий тезис, просто-напросто найти новые аргументы против своей же позиции. Надо сказать, редчайшее и выдающееся качество человека. Хиршман прекрасно осознавал свою склонность показывать, что он сам, а не кто-то еще, ошибался или, по крайней мере, не сказал всего. Его книга «Риторика реакции» полезна нам именно его же «саморазоблачением».

Хиршман пытается исследовать консервативную мысль на предмет того, какие ключевые аргументы используют правые, и приходит к выводу, что так или иначе это всегда три риторических приема – извращение, тщетность и опасность.

Например, правые извращают какую-либо позицию или предупреждают о тщетности менять что-либо. В одной из последних глав книги Хиршман пишет, что в итоге осознал, что эти же приемы характерны и для него самого, хотя он и является… «прогрессистом».

Хиршман начинает с опасности. Реакционер обычно предупреждает об опасностях, которые таят в себе реформы или революции, а потому предостерегает от их осуществления. Хиршман же приходит к выводу, что теми же аргументами пользуются прогрессисты, которые заявляют о неминуемой опасности, грозящей по причине отсутствия реформ.

Тщетность. Эдмунд Берк, например, предупреждал, что революции или радикальные реформы бесполезны уже потому, что существуют вечные законы развития, в которых заключена вся мудрость человечества. И совершать революцию – все равно что идти против разума, ведь законы развития неизбежно вернут все на круги своя. Но, утверждает Хиршман, то же самое свойственно и прогрессистам.

Уже Маркс заявлял о законоподобном движении вперед, о прогрессе, любые попытки остановить который будут тщетными. И в случае реакционеров, и в случае прогрессистов наблюдается мысль о невозможности изменить или воспрепятствовать действию законов.

Наконец, извращение. Как и правые, «прогрессисты готовы до бесконечности тасовать и перетасовывать общество и сомневаются в своей способности контролировать события». Грубо говоря, прогрессисты не меньше правых, стремящихся вернуться часто к несуществующему и идеализированному ими прошлому, тасуют факты и доводы, когда пытаются построить свои утопические проекты.

Так что между реакционерами и прогрессистами существует устойчивая связь, которая отражается в их фундаментальной риторике.

Несмотря на эту параллель, сам Хиршман оставался прогрессистом и свято верил в развитие. В конце концов, за свои почти сто лет он убедился, что прогресс действительно существует. По крайней мере, при жизни Хиршмана человечество больше не совершало тех страшных поступков, свидетелем которых он стал в начале жизни.