От редакции: Анализируя наметившееся потепление американо-кубинских отношений и перспективу их полной нормализации, авторы портала Terra America указывают на те реформы, которые уже осуществлены на Кубе в 1990-х и 2000-х годах и которые еще предстоит осуществить, чтобы экономика и общественная жизнь Острова Свободы не рассыпались, открывшись глобальному миру. 80 лет назад об этом же думал молодой сержант кубинской армии Фульхенсио Батиста-и-Сальдивар, поднимая мятеж против диктатуры Херардо Мачадо.
В сознании наших соотечественников Батиста навсегда остался коррумпированным про-американским диктатором, которого чуть было не настиг карающий меч революции Кастро. А ведь именно Батиста впервые обеспечил реальную независимость Кубы и в течение 18 лет поддерживал в ней демократический социально-ориентированный режим. Что же случилось с Батистой? Пал ли он жертвой советской, а затем и либеральной пропаганды? Или он из демократа-сержанта переродился в диктатора-генерала? Об этом исторический очерк нашего постоянного автора, историка Михаила Шевлякова.
* * *
«Прокламация об организации временного правительства подписана представителями крайне радикальных групп, стоящих на откровенно коммунистических позициях»,
– в панике сообщал американский посол наутро после революции, перевернувшей жизнь Кубы. Можно подумать, что речь идет о барбудос Фиделя Кастро, но на дворе был не январь 1959 года, а сентябрь 1933-го. Маленькому Фиделю было всего семь лет, а во главе мятежных «радикалов и коммунистов» стоял сержант Фульхенсио Батиста.
Нет, это не фантазия в стиле модной «альтернативной истории», а реальная история Кубы и человека, который из сержантов стал генералом, а из сторонников реформ – суровым диктатором.
Чтобы понять, как и почему Батиста достиг высшей власти на Кубе и как он из воплощения надежд островного государства стал его кошмаром, необходимо вначале понять, против чего именно взбунтовались кубинцы в 1933-м, и что происходило на Кубе ранее, во время президентства генерала Херардо Мачадо, возглавлявшего Либеральную партию Кубы.
Переворот 1933 года возник не на пустом месте. Генерал Мачадо ради сохранения личной власти одновременно проводил и либеральные реформы, и крайне жесткие репрессии против своих политических оппонентов. К достижениям режима можно, например, отнести действовавший в стране один из наиболее прогрессивных в Латинской Америке кодекс законов о труде. Но в это же самое время тайная полиция Porra вела настоящую охоту на людей.
Уничтожение радикалов, стоявших на анархистских позициях, не привело к укреплению власти диктатора. Наоборот, оно позволило его противникам объединиться в обширный блок, в который вошли коммунисты и социалисты из профсоюзов, студенчество и профессура Университета Гаваны, а также реформаторы-центристы, представлявшие интересы подобия среднего класса тогдашней Кубы.
Умеренные сторонники демократических реформ выступали против увеличения срока президентского правления, объявленного Мачадо в 1928 году, и последовавшего за этим решением ограничения гражданских свобод. Руководители рабочего движения не могли смириться с созданием марионеточной пропрезидентской профсоюзной организации и запретом независимых профсоюзов. И каждый по-своему был недоволен экономическим курсом правительства.
На беду Мачадо экспорт сахара, составлявший основу кубинской экономики, переживал далеко не лучшие времена. «Танец миллионов» – бурный рост цен во время Первой Мировой войны – сменился спадом середины 1920-х, а затем ситуация стала просто катастрофической: с 1928 по 1932 год цены на сахар упали в четыре раза. Стране нечем было платить по счетам, долги по кредитам росли, и к концу 1932 года речь уже шла о дефолте. Даже главная опора власти Мачадо – полиция и армия – не получали положенных выплат. Диктатор может быть любимым диктатором в условиях экономического роста, но если с каждым днем жизнь становится все хуже, то ненависти не избежать. Конфликт на Кубе становился все сильнее, проявившись не только в массовых забастовках, фактически блокировавших жизнь острова, но и в вооруженных столкновениях между противниками диктатора и отрядами Porra.
Наибольшее недовольство вызывала «поправка Платта» – соглашение, ультимативно навязанное Соединенными Штатами и ставшее частью кубинской конституции. Согласно этой поправке, Вашингтон имел право на вмешательство во внутренние дела Кубы «с целью защиты кубинской независимости, сохранения правительства, способного защитить жизнь, собственность и личную свободу, а также с целью выполнения обязательств в отношении Кубы, возложенных на Соединенные Штаты по Парижскому договору». Де-факто это была индульгенция на интервенцию по любому поводу. Угроза высадки морской пехоты США влияла не только на политику, но даже на далекий от политических конфликтов кубинский банковский бизнес, который в начале 1920-х годов был принесен в жертву джентльменам с другого берега Флоридского пролива. Лозунг «Куба для кубинцев» означал в те дни «Куба не для американцев», и он объединял всех – от наемного рабочего с сахарной плантации до столичного бизнесмена.
Разумеется, Соединенные Штаты не могли оставить без внимания обострение ситуации на Острове, но уже не могли действовать прежними методами, в стиле политики «большой дубинки», провозглашенной ранее Теодором Рузвельтом. Теперь «большую дубинку» следовало держать руками в изящных перчатках, а вместо морской пехоты в мае 1933 года на Кубу был отправлен дипломат Самнер Уэллс, которому следовало продемонстрировать на деле «политику добрососедства», объявленную президентом Франклином Делано Рузвельтом. Именно Самнер Уэллс был автором идеи «мягкого» политического подхода, который предстояло испытать на Кубе. Десятилетием ранее он сформулировал свое видение «идеального латиноамериканского президента», начав с требования «совершенного понимания пожеланий США» и закончив требованием «согласия с советами и рекомендациями американского посольства». Предполагалось, что в ходе переговоров американский посол сможет добиться отставки ставшего непопулярным президента-диктатора, но при этом президентский дворец все равно займет тот, кто будет удобной для США фигурой.
Уэллс не только давил на Мачадо, но и открыто встречался и с его оппонентами. Немногим более месяца потребовалось для того, чтобы кубинский президент утратил былую самоуверенность. 12 августа 1933 года высокопоставленные кубинские военные, находившиеся в тесном контакте с послом, озвучили ультиматум диктатору: либо уйти в отставку, либо в самом ближайшем времени стать жертвой покушения и сделать Кубу целью американской интервенции. В тот же день началось большое бегство: президент и его окружение спешили покинуть Кубу. Фотограф Сэмми Шульман стал свидетелем смерти полковника Антонио Химинеса, главы наводившей ужас тайной полиции. Тот, кто еще вчера был правой рукой диктатора, бежал по улице, отстреливаясь из револьвера от преследовавшей его толпы. Он был застрелен простым солдатом и умер, валяясь на тротуаре в окружении танцующих людей.
Пока противники Мачадо атаковали своих врагов, Самнер Уэллс тоже не сидел сложа руки. Карлос Сеспедес, ставший временным президентом Кубы, возглавил правительство, часть членов которого была назначена непосредственно американским послом без какого-либо согласования с новым президентом. Полиции хватило одного дня, чтобы ликвидировать все очаги уличных беспорядков в Гаване, и, казалось, все пойдет по-прежнему…
Но на кубинском небосводе уже всходила звезда сержанта Батисты.
* * *
Фульхенсио Батиста был тем, кого с полным правом можно назвать self-made man. Он был сыном рабочего и старательно тянул свою армейскую лямку, пройдя путь от рядового до сержанта-стенографиста при штабе кубинской армии. На этой должности он видел, как обстоят дела наверху, как начальники сами не прочь занять кресло президента. При этом он оставался близок к простым солдатам. Ему и его товарищам не нравился американский диктат на Кубе, но он знал: если президент будет смещен офицерами, то для солдат и сержантов такая революция не изменит ничего. И именно поэтому 4 сентября 1933 года его батальон поднял мятеж с простым и понятным лозунгом: революция, которая даст солдатам целые ботинки. В надежде на настоящие перемены, пусть и выраженные в таком простом символе, к мятежному батальону присоединились остальные части армии. Батиста встал во главе бунтавщиков.
Ни политики, ни американский посол, ни даже армейское командование не могли понять, что происходит, откуда взялись мятежники-солдаты. В президентском дворце и посольстве даже не сразу узнали, кто именно ведет восставшие войска. Если бы во главе мятежа был какой-нибудь известный генерал, с ним стали бы договариваться и торговаться. Но как можно было бороться с теми, кто возник словно из ниоткуда? Именно паническое непонимание происходящего обеспечило успех «революции сержантов». Самнер Уэллс был шокирован, когда на второй день сержантского мятежа к нему в посольство пришли двое ничем не примечательных военных в неброской форме и сказали, что они и есть те самые мятежные сержанты, и они просто хотят узнать, когда США признают новую кубинскую власть. Это было невероятно, это было против всяких правил, и именно поэтому «революция сержантов» удалась.
Лишив власти Сеспедеса, Батиста не стал назначать себя новым президентом. Напротив, он отдал власть доктору Рамону Грау Сан-Мартину, одному из лидеров университетского демократического движения. Временное революционное правительство доктора Грау стало широкой коалицией всех основных политических групп, выступавших ранее против диктатуры Мачадо. Такой поворот событий ломал все планы Самнера Уэллса, и идеолог «политики добрососедства» незамедлительно стал требовать от Вашингтона действий старым проверенным способом – высадить на остров вооруженный до зубов десант. «Добрососедство» было удобно, когда в Гаване внимательно слушали американские указания, теперь же вместо рукопожатий и переговоров посол уповал только на грубую силу.
Несмотря на панику в посольстве, Вашингтон отнесся к резкому изменению ситуации довольно взвешенно. Франклин Делано Рузвельт не стал отдавать приказ морским пехотинцам, он просто-напросто решил на время предоставить Кубу самой себе. В Белом доме знали о плачевном состоянии кубинских финансов и о практически полной зависимости кубинской внешней торговли от США. Не признавая правительство доктора Грау, Рузвельт не блокировал Гавану силой, но ясно намекал американскому бизнесу на несвоевременность дружбы с Кубой, стоявшей на пороге экономического краха. Франклин Делано был уверен, что достаточно лишь немного подождать.
Так и не признанное Вашингтоном, правительство Грау продержалось лишь сто дней. Срок невелик, но за это время многое бесповоротно изменилось. Куба аннулировала поправку Платта (США согласились с этим через несколько месяцев), был введен восьмичасовый рабочий день и создано Министерство труда. Возможность обучения в университете перестала зависеть от имущественного статуса студентов, а крестьяне получили право собственности на обрабатываемую ими землю. Государство взяло под контроль тарифы электрических компаний, и электричество подешевело на 40%. При этом не забыли и об интересах большого бизнеса: все сахарные сделки получили протекцию государства, и кубинские владельцы плантаций и заводов ответили организованной поддержкой революционного правительства.
Но, разумеется, не все было прекрасно и радужно, и не только потому, что Куба фактически оставалась страной-банкротом. Вчерашние союзники в борьбе против диктатуры Мачадо начали враждовать друг с другом. Сторонники реформ и прогресса вначале спорили, чья демократия более демократична, а затем перешли от споров к бомбам и пулеметам. Армейские офицеры грезили о диктатуре и поднимали свои мятежи, в том числе атакуя президентский дворец при поддержке авиации. Ситуацию удалось стабилизировать благодаря тому, что Батиста остался с новой революционной властью и, теперь уже как начальник штаба армии, приказал войскам сохранять верность правительству. Мятежи – как среди офицеров, так и среди студентов – были жестко подавлены, и полностью проваливший свою миссию Самнер Уэллс был вынужден убраться восвояси.
Хотя новый посол улыбался и говорил, что вся его дипломатия сводится лишь к обеспечению торговли с Кубой, и Батиста, и Грау понимали, что Соединенные Штаты не уступят просто так. Революционеры вынужденно согласились на компромисс – Грау ушел в отставку, в президентское кресло сел умеренный демократ Карлос Мендиета, а надевший полковничьи погоны Батиста стал гарантом стабильности. Американцы сохранили свое влияние, а кубинцы сохранили бóльшую часть реформ, осуществленных правительством доктора Грау.
* * *
Целых восемнадцать лет – большой срок для истории небольшого острова – Куба шла демократическим курсом. Да, это была особая кубинская демократия, при которой вчерашние революционеры жестко подавляли новые попытки мятежей слева и справа, но теперь президенты сменяли друг друга вполне законным путем. Когда в 1940 году Батиста в первый раз лично стал президентом, он стал им на свободных выборах, будучи кандидатом от демократической коалиции, включавшей также и коммунистов. Проиграв следующие выборы все тому же доктору Грау, он покинул свой пост и лично поздравил победителя.
Чтобы сделать образ тогдашнего Батисты еще более выпуклым, я процитирую письмо, которое в 1936 году известный писатель и сторонник левых взглядов Пабло де ла Торрьенте Брау написал своему товарищу Раулю Роа, будущему министру иностранных дел при Фиделе Кастро, перед тем, как отправиться навстречу своей гибели на Гражданскую войну в Испании:
«Даже если мы не признаем его личную храбрость, мы не можем отрицать его лидерские качества. Как стенографист, он обладает достаточным воображением и способностью к быстрой интерпретации запутанных знаков и трудных параграфов. И трудных ситуаций в политике… Он хороший оратор, он знает тайну улыбки и рукопожатия… Возможно сегодня на Кубе он – человек с лучшими политическими навыками, он знает, как решить проблемы, и он никогда не забывает соизмерять свою силу с силой его врагов».
В 1930-х Батиста считал, что его роль в политической системе Кубы – это роль арбитра, стоящего над всеми разногласиями. Как и многие «сделавшие себя сами», он был уверен, что его успех не случаен, что это свидетельство наличия у него особых качеств, позволяющих ему решать что хорошо, а что плохо, и «уравновешивать» ситуацию во имя того, что он полагал благом для Кубы. Он так до конца и не осознал, что «революция сержантов» была просто авантюрой, и успех был обеспечен не его сержантскими талантами, а тотальной слабостью тогдашней кубинской власти. В 1933-м у Батисты не было программы, он не знал, что нужно делать дальше, но знал, что он хотел уничтожить сейчас: нищету, анархию, угрозу американской интервенции. Вместо введения прямой военной диктатуры, на которую, без сомнения, пошли бы его командиры, сумей они взять власть, он отдал власть гражданскому правительству доктора Грау. Но это было не желание «оставаться над схваткой», как Батиста представлял это позже, а скорее желание уступить непосредственное руководство тому, кто знает, что именно нужно делать.
В период 1933-1944 годов Батиста предпринял немало ходов, которые сделали бы честь многим политикам. Идя на компромисс, он пожертвовал правительством Грау, но сумел добиться признания новой кубинской политической системы со стороны США и сохранил многое из того, что было создано Грау. На протяжении семи лет он держал курс на превращение кубинского общества в юридически сбалансированную систему, где должно было найтись место не только для сильных мира сего, но и для мелких предпринимателей и наемных рабочих. Именно поэтому среди участников конституционной ассамблеи 1940 года были такие разные люди, как Карлос Маркес Стерлинг, университетский профессор экономики и права, и Блас Рока, бывший чистильщик обуви, глава Революционно-коммунистического союза и будущий идеолог кастровской Кубы.
Тогда Батиста полагал, что основной задачей кубинского правительства должно быть поддержание такого баланса в распределении национальных богатств, при котором страна не скатывалась бы ни к «всепожирающему капитализму», ни к «бесплодному анархическому коллективизму». Именно этот курс был зафиксирован в конституции 1940 года, наиболее прогрессивной и демократичной латиноамериканской конституции на то время.
Так почему же все поменялось в 1950-е? Почему сегодня мы вспоминаем Батисту как диктатора?
Чем дальше, тем больше Батиста забывал реалии 1933 года. Чем дальше, тем больше он видел в прошлом не себя тогдашнего – сержанта Батисту, обещавшего солдатам целые ботинки, – а себя нынешнего: начальника штаба армии, сенатора, президента. Со временем Батиста уверил себя в том, что вся революция была полностью задумана и осуществлена армией, а гражданские лишь примкнули к ней из-за беспорядков в обществе. Он считал себя «лидером, готовым принять на себя всю ответственность», в котором нуждалась революция, и забывал о том, как отдавал власть и ответственность Грау. Описывая события тех дней, Батиста утверждал:
«когда рушились национальные институции, когда государство скатывалось в анархию, командующий армией установил контакт с гражданскими организациями, чтобы восстановить дисциплину в обществе»,
отказывался вспоминать, что тогда он был не командующим армией, а мятежником, начавшим захват государственных учреждений силами одного батальона.
Даже саму возможность проведения демократических выборов он связывал исключительно с успехами военных по «восстановлению дисциплины». Анекдотичное «если вы такие умные, то что же вы строем не ходите?» было для Батисты отнюдь не шуткой. Он не отвергал демократию и демократические социальные лифты – ведь он сам поднялся от рядового. Он был сторонником социального баланса, потому что родился в небогатой семье. Но демократия и баланс заканчивались, когда он начинал видеть в кубинском обществе лишь гражданский хаос и постоянные конфликты, а в армии – идеал порядка, где царит дисциплина, и командование отдает приказы, которые не обсуждаются, а выполняются.
Многие мечтают если не об идеальном государстве, то хотя бы об идеальном городе. Свой «идеальный город» был и у Батисты – им стал тот самый военный лагерь Колумбия, где началась «революция сержантов». Деревянные бараки сменились роскошными зданиями из камня, но все равно остались штабами и казармами. Даже родильные дома для детей военных – и те были лишь частью единой системы, выстроенной по строгому армейскому ранжиру.
Стремясь к балансу и порядку в обществе, Батиста нарушил баланс внутри себя. Он перестал реально оценивать свои силы и способности и слишком уверовал в абсолютную непогрешимость своих взглядов на мир. Его воззрения все меньше были связаны с былой мечтой о справедливой революции и все больше – с подарками от американских партнеров по бизнесу, легальному и нелегальному. Там, где сержант Батиста видел других людей и объединял с ними силы и знания, генерал Батиста видел себя и только себя. Сержант Батиста в 1933 году вел на президентский дворец батальон в драных ботинках, а генерал Батиста в 1959-м с позором бежал из роскошного президентского дворца.