В прошлом году 14 февраля меня забавно поздравили «С_днем_святого_тарантино». Что поделать, если целевой аудитории нравятся подобные рифмы и чужие праздники.
Мы уже привыкли отмечать Пасху и Хэллоуин, Рождество католическое и вслед за ним православное. Так почему бы не обозвать очередной не родной праздник именем ставшего родным нам американского режиссера. Тем более, что оба пришли в Россию примерно в одно время – в середине 90-х годов.
Вчера на Чистых прудах раздавали клубные флаеры праздничной вестерн-вечеринки. На них, помимо прочих зазывалок, красовалась надпись: «14 февраля порадуй любимого ночным просмотром нового шедевра Квентина Тарантино!». Имелся в виду «Джанго освобожденный», конечно.
Долго рассматривала эту афишу. Сначала удивилась логике, поскольку представление о ночном времяпровождении в этот праздник у меня было несколько иным.
Но потом как-то все сошлось.
Мы ведь действительно любим Тарантино. Возможно, не такой горячей любовью как Депардье, но свое гражданство у нас Квентин получил, прописавшись в России 90-х «Криминальным чтивом». Так совпало, что тогда в глазах активной части общества нужно было художественно оправдать криминал. Да еще наложилась наша неожиданно вспыхнувшая любовь к музыке ретро, актуальная для целого поколения российских зрителей, которым в свое время не дали насладиться рок-н-роллом в полный рост.
И как не поддаться очарованию идеологии take and run?
В общем, Тарантино мы восприняли, как одного из первых режиссеров, чьи герои заговорили на понятном нам «нормальном английском языке». В то время как в Америке остроту его лексики зрители сопоставляли с «черным» кино. Так или иначе, суть нашей любви к этому американцу в нас самих.
Во-первых, эстетика Тарантино в части его любви к длинным монологам и крупным планам, изначально близка к старому советскому кинематографу.
Во-вторых, большинство его фильмов начинались с диалога, по большей части невразумительного, и поначалу кажущегося произвольным, но, как правило, происходящем в месте приема пищи. Русскому зрителю цепочка «выпить – собраться за столом – поговорить» совершенно привычна и понятна. А потому и шутки, которые вертятся вокруг еды – тоже. Эти его «как голландцы называют Биг Мак?» или знаменитый «молочный коктейль за пять долларов»…
В-третьих, отличительная особенность тарантиновской прямой речи – явные интонации мачо – привлекательные для России, так до конца и не понявшей все эти мировые феминистские процессы.
Есть у него и привычный нам Иван-дурак, который из любой передряги выходит сухим из воды, не меняя идиотского выражения лица (портье Тэд из «Четырех комнат»). И тема любви как спасения, актуальная для России (лишь спасая заклятого врага, герой Брюса Уиллиса в «Криминальном чтиве» получает свободу). Только «Джеки Браун» мы не поняли, потому что сочувствовать сорокалетней стюардессе, уезжающей жить в Испанию, нам сложно.
Но вернемся к нашей афише-валентинке… В качестве украшения ванильного вечера, «Джанго» очень кстати. Потому что это действительно кино про любовь. Разумеется, про любовь к женщине – весь фильм Джанго хочет спасти свою жену (и там даже есть пара несвойственных режиссеру серьезных монологов на эту тему). Но еще больше – о любви Тарантино к крутым черным парням.
В двух словах (если кто еще не смотрел) – фильм о том, как незадолго до Гражданской войны хороший белый вместе с освобожденным негром мочат плохих белых под нравоучительные диалоги. Можно пересказать и по-другому: о том, как излишне изысканный охотник за головами принимает непопулярную точку зрения, вставая на сторону освобожденного ради выгоды негра, и героически гибнет.
Так или иначе, в этом кино слишком много толерантности. Такой антирасистский агитационный фильм о темных временах американской истории, где негру с плантаций позволили занять нишу, обычно занимаемую Клинтом Иствудом.
Накануне премьеры этого фильма Спайк Ли поклялся, что смотреть картину не будет (потому что рабство – это не шутки, а холокост) и призвал к бойкоту картины. Спайк мог не волноваться – ни одна из его претензий не попала в цель, в «Джанго освобожденном» нет ничего, что могло бы огорчить афроамериканцев, а история рабства изображена именно как Холокост.
Несмотря на привычные приемы и черный юмор, Тарантино здесь больше похож на своего собственного «доброго» брата-близнеца. «Джанго», конечно, дерзит американскому зрителю «антиисторизмом» и наглостью, и затрагивает очень болезненные для США темы. Но бремя белого человека перевесило – Тарантино оказался бессилен против могучей американской толерантности. Глумиться над неграми? Никогда!
«При живом Обаме» реакция на фильм в Америке оказалась куда показательнее самого фильма. Не заявлял ведь перед выходом «Бесславных ублюдков» Спилберг, что в память о холокосте не будет его смотреть. Может все дело в лингвистике? Слово «еврей» никогда не было табуированным, но назвать афроамериканца «негром» в приличном обществе сегодня невозможно.
Кстати, 13-я поправка о запрете рабства была ратифицирована штатом Миссисипи только в 1995-м году, так что вполне можно было снять современного Джанго.
Но задумка у Квентина другая. Ведь «Джанго» – вторая (идеологическая) часть антирасистской трилогии начатой «Бесславными ублюдками». Его следующий фильм с рабочим названием «Вороны-убийцы» будет про борьбу афроамериканских солдат с расовыми притеснениями в армии США во время Второй мировой.
Но это уже тема на следующее 14 февраля. А пока… в «Джанго освобожденном» есть классическая сцена в лучших традициях режиссера – кульминационная бойня, где главный герой расправляется с толпой белых обидчиков, а напоследок грохает черного штрейкбрехера. И в воздухе висит кровавая изморось.
И ему, и ей в ночь всех влюбленных обязательно понравится!