От редакции. Максим Немцов – кумир отечественной умной молодежи. «Умной», потому что читающей. А читает она именно те книги, которые перевел или отредактировал Максим.
Максим Немцов окончил филологический факультет Дальневосточного университета. Редактировал самиздатовский рок-журнал с явным культурологическим уклоном «ДВР». Работал пассажирским помощником капитана, редактором в газете, помощником консула по прессе и информации в Генеральном Консульстве США во Владивостоке. Переводил телевизионные программы в первом на территории России медийном предприятии с иностранным капиталом – Российской вещательной корпорации (РВК). В 1996-2003 годах поддерживал электронную библиотеку «Лавка языков», опубликовал на этом сайте ряд собственных переводов Уильяма Берроуза, Гая Давенпорта, Джека Керуака, Чарлза Буковски и других англоязычных поэтов и прозаиков. С 2001 года сотрудничал в качестве редактора и переводчика с ведущими издательствами Москвы и Санкт-Петербурга. Опубликованы его переводы романа Керуака «На дороге», воспоминаний Боба Дилана «Хроники», рассказов Пола Боулза и многие другие.
Обладатель звания «Редактор года» (2002 год), присуждаемого газетой «Книжное обозрение». Пару лет назад Максима Немцова часто упоминали в СМИ в связи с его переводом текстов Сэлинджера. И совсем скоро на прилавках книжных магазинов в переводе Максима появится роман «Зимняя кость», экранизация которого наделала много шума какое-то время назад. Про «Зимнюю кость», Сэлинджера, битников и Томаса Пинчона, которому в мае этого года исполняется 75 лет, расспросил Максима Немцова обозреватель портала Terra America, главный редактор «Вашего МакГаффина» Александр Павлов.
* * *
– Вот, Максим, выходит книга «Зимняя кость», и вместо того чтобы что-то сказать о ней содержательно, аннотация издателя гласит: режиссер Энг Ли, известный такими-то хитами, когда-то экранизировал книгу Вудрелла, а актриса, прославившаяся ролью в «Голодных играх», снималась в картине, поставленной по книге Вудрелла. Понятно, что это – акция. Но неужели нельзя хоть два предложения вставить по сути? Как Вы относитесь к такой практике – нарочито привязывать роман к его уже вышедшей экранизации?
– Ну, за издательские аннотации я не отвечаю, во-первых, сказать по этому поводу ничего не могу. У меня есть вопросы к стилистической составляющей текста на обложке, но издателю виднее. В целом же политика «Азбуки» издавать литературные первоисточники сколько-нибудь известных фильмов мне представляется вполне разумной – не говоря уже о том, что практика movie tie-in распространена по всему миру.
Мы живем в мультимедийном веке, и если кто-то прикасается к каким-то работам сначала через движущиеся картинки, а потом обращается к тексту, – это, я бы решил, способ ничем не лучше или не хуже любого другого. Издатели и кинопрокатчики занимаются, в сущности – и в широком смысле, – тем же, чем и переводчики, а именно: переносят артефакты одной культуры в другую.
Так вышло, что кино как среда донесения сообщения доступнее массовому потребителю культуры. В этом Ленин был прав. В цирковых жанрах, правда, переводчикам делать нечего, но и там его «завет» выполняется неукоснительно – смотрите, как у нас вдруг полюбили Cirque du Soleil, так что мы до сих пор живем по Ленину; Маршалл Маклюэн впоследствии списывал у него.
Ну и да – если брать только портфель издательства «Азбука» и только, к примеру, то, чем занимался я, вряд ли без экранизаций русский читатель узнал бы имена Чарлза Портиса, Джима Томпсона, того же Вудрелла или Джорджа В. Хиггинза, чей уже экранизированный роман тоже должен скоро выйти. Не говоря о нескольких десятках других авторов, в том числе американских. Для обычных коммерческих издателей они представляют довольно мало ценности сами по себе, а значит, остаются недоступными для неанглочитающей публики.
– Вудрелл, кстати, написал восемь романов. Почему перевели именно «Зимнюю кость»? Вы бы сами какой роман взялись переводить, тот же или выбрали бы что-то другое?
– Я бы не взялся за него сам вообще, если бы не предложили. Вудрелл – хороший «областной писатель» второго, если не третьего эшелона современной американской словесности. Такая классификация достаточно условна, тем не менее, иногда бывает полезно ранжировать литературу – хотя бы потому, что человеческий мозг вообще склонен все раскладывать на кучки, иначе можно просто сойти с ума.
Вудрелл не относится к числу моих любимых авторов, он, говоря фигурально, один из тех, кто составляет саму ткань литературы, на которой глаз читателя в тот или иной момент начинает различать те или иные узоры. Если узор ярче, автор становится заметнее. Такое различение не говорит ничего о качествах автора (хотя у меня есть некоторые читательские вопросы к Вудреллу: на мой взгляд, его проза слишком умозрительна и рецептурна, мне лично не хватает в нем некоторого «священного безумия», «искры божьей» натурально) – тут дело лишь в индивидуальных особенностях каждого конкретного вдумчивого читателя, ну и – до некоторой степени – в тенденциях и нравах общества.
Для меня лично Вудрелл неплох, но не обязателен. Однако я могу предположить, что кому-то книга очень понравится, и могу даже догадаться, чем (но не скажу). Кому-то она может быть даже полезна как некий жизненный предметный урок.
– Вы перевели много «битников». С чем это связано? С Вашими личными интересами или так случилось? Нужны ли их книги нам сегодня? Вообще понятно, что нужны, но если бы мы, например, выбирали между еще одним текстом Берроуза или романом того же Вудрелла, какая бы из книг могла принести большую пользу человечеству?
– Ну, не очень много – несколько романов Керуака, совсем немного Берроуза (я больше редактировал его переводы, которые делал Дмитрий Волчек).
– Это уже много!..
– Битниками я был сильно увлечен в 1980-х – тогда их литература была натуральным глотком свободы в духоте советской коммунальной кухни, что, в принципе, совпадало с их неприятием «квадратной» Америки в конце 1940-х – начале 1950-х. Их книги не устаревают – чтение Керуака, например, до сих пор остается, на мой взгляд, важным «переходным обрядом» для определенного возраста, а Берроуз вообще гениальный мыслитель и провидец, он не «устареет» столько, сколько будет существовать человечество. Сопоставлять же ценность авторов – занятие зряшное. Я знаю адекватных людей, кому в жизни очень помогало и чтение, например, Мэри Хиггинз Кларк.
– На Ваш взгляд, могут ли тексты Керуака и Буковски быть актуальными в современных условиях? Грубо говоря, современные ли они еще или уже стали абсолютной классикой?
– А кто вам сказал, что классика неактуальна? Перечитайте Салтыкова-Щедрина. Актуальна может быть любая, как вы говорите, «абсолютная классика» – она потому и классика, что живет в веках, а в веках она живет, потому что в каждом веке по-своему актуальна. Актуален ли сейчас «Золотой осел» Апулея или «Симплициссимус» Гриммельсгаузена? Я бы решил, еще как.
– Максим, Вы заново перевели книгу, которая долгое время была известна как «Над пропастью во ржи». Что еще, по Вашему мнению, крайне нуждается в новом переводе?
– Если точнее, я перевел заново весь корпус работ Сэлинджера, одобренных им для публикации. Помимо выполнения заказа издательства, я, естественно, решал некоторые свои творческие и исследовательские задачи – просто потому, что американская литература ХХ века мне интереснее, чем, я не знаю, польская литература XV века, а не из соображений полемики с советскими переводчиками Сэлинджера, как считает широкая непросвещенная публика.
Тема же необходимости новых переводов стара и обширна, а в русскоязычном пространстве ей к тому же уделяется, на мой взгляд, не очень адекватное внимание (с перекосом в истерику) – но это больше говорит нам об особенностях русского национального сознания, а не о реальной необходимости что-то переводить или не переводить заново, и уж тем паче не о качестве новых или старых работ.
– Вы видели эпизод «Южного парка», в котором главных героев соблазняют прочитать «Ловца на хлебном поле» [так Максим Немцов перевел текст, ранее известный как «Над пропастью во ржи». – А.П.], и ребята находят книгу нудной и скучной? Согласны ли Вы с их мнением? Если нет, можете ли Вы его понять?
– Нет, не видел, но понять могу. Возьмите среднестатистического русского школьника – с каким удовольствием он станет читать программные, я не знаю, «Отцы и дети»? Вот именно. Лишь единицы получат от этого произведения некий, возможно, не до конца осознанный кайф. Так и тут.
– Как Вы полагаете, не является ли в настоящих условиях то, что когда-то в литературе было серьезным вызовом общественным устоям, скучным-прескучным чтивом?
– «Серьезный вызов общественным устоям» – это ярлык, который приклеивает на ту или иную работу общество. Если писатель садится что-то сочинять и думает: «Эх, брошу-ка я серьезный вызов общественным устоям», – с хорошей точностью, это не писатель, а фельетонист. Нормальные писатели, смею утверждать, «вызов» не бросают – они решают свои внутренние задачи, а ловить «пощечины общественному вкусу» и утираться – это выпадает кому-то другому. Давайте не будем путать.
И литература никогда не будет скучна, если мы научимся принимать книги на условиях автора, памятуя о том контексте, как минимум, в котором они создавались, находя в них сокровища, которые будут ценны для читателя здесь и сейчас. Если книга нам не нравится, чаще всего дело в нас, а не в книге. Высказывая о книге то или иное оценочное суждение, мы чаще говорим о себе, а не о ней. Хорошо бы, чтобы все читатели и критики отдавали себе в этом отчет.
– Чаще Вы переводите серьезную американскую литературу и даже жанровую, например детектив «Убийца внутри меня», тоже наиболее достойную. А что думаете про таких авторов, как Стивен Кинг, Дин Кунц?
– Не обязательно – комического писателя Кристофера Мура, например, я тоже перевожу и очень его люблю. Стивена Кинга лет тридцать назад читал запоем – по нему хорошо было учить английский (и по романам Агаты Кристи, кстати) – и считаю его очень хорошим писателем, который прекрасно каталогизирует человеческие кошмары. Позднего, правда, не читал (как и его фэнтэзи) – как-то нас с ним разнесло в стороны. А Дина Кунца не люблю. По-моему, он очень вторичен и для меня неинтересен. Может, впрочем, дело только во мне.
– Не хотели бы перевести Пинчона? Если да, за что бы взялись с большей охотой? А если нет, то почему?
– Это trick question. Хотел бы и перевожу. Весной мы с Анастасией Грызуновой наконец закончили и сдали издателям наш перевод «Радуги тяготения», и будем надеяться, что летом книга выйдет. А сейчас вот я взялся за его последний роман, рабочее название пока – «Внутренний порок» (хотя пока неясно, останется ли оно таким – с Пинчоном ни в чем нельзя быть уверенным до конца). Дальше видно будет. А почему вы спросили?
– Ну, Пинчона в оригинале мне читать довольно сложно, а перевели у нас его не так, чтобы очень много. А, между тем, почитать его очень хочется. И я не знаю, кто бы мог справиться с переводом «Радуги тяготения» лучше Вас. Так что все лето буду «пастись» в книжных магазинах!
Беседовал Александр Павлов