От редакции: Политическая активность движения «Оккупировать Уолл-стрит» дает надежду корифеям левого движения как в Штатах, так и за их пределами, на возобновление политической активности а-ля антиглобализм и на политическую реабилитацию за странное отсутствие левых в событиях первой волны глобального кризиса (2008 год), когда их было не видно и не слышно. Энтузиазм этих людей понятен, и Terra America уже знакомила своих читателей с их позицией. Но если взглянуть на это движение более отстраненно, то, несомненно, возникает желание получить не столь ангажированную, более объективную позицию по данному вопросу. Вопрос же в том, способны ли «оккупанты» трансформировать американскую политику, трансформировать Демократическую партию США, оказывать серьезное воздействие на принятие политических решений. Проще говоря: насколько все это серьезно? Мы публикуем мнение Майкла Линда, с точки зрения нашей редакции одного из самых самобытных, оригинальных и последовательных американских историков и политологов, способного подняться как над традиционной левой, так и над традиционной правой идеологией в формулировании собственной точки зрения.
***
Способно ли движение «Оккупировать Уолл-стрит» сделать для демократов то, что партия Чаепития сделало для республиканцев? Смогут ли спонтанные выступления против финансовых элит нейтрализовать управляемую атаку Чаепития на «большое правительство», обеспечив Бараку Обаме второй срок в Белом доме, и он, чем черт не шутит, объявит-таки о «Новейшем курсе», продолжателе рузвельтовского, которого так заждались прогрессисты?
Увы, скорей всего нет. С тех самых пор, когда Ричард Никсон вторично победил на выборах, сумев понравиться разочарованным сторонникам Джорджа Уоллеса, Республиканская партия, которую изначально олицетворяли «центровые» чиновники и тихие масоны из глубинки, держится за счет популистской риторики правого толка. Движение Чаепития всего лишь гипертрофированный отросток Старой Доброй Партии.
При этом демократы, начиная с выдвижения Джорджа МакГоверна кандидатом в президенты в том же судьбоносном 1972-м году, неизменно отвергали популизм левого толка. Таким образом, пока правые популисты всячески укрепляют свою версию американской истории, любой неподдельный популизм слева продолжает восприниматься как вызов, способный подорвать все базовые установки и ценности демократов от МакГоверна до Обамы. Существует шесть отдельных причин, по которым демократы не могут эксплуатировать популизм с пользой для себя, как это делают республиканцы.
Причина первая – финансовая зависимость от Уолл-стрит.
Обе национальные партии в немалой степени существуют за счет пожертвований крупного капитала, разумеется, не безвозмездных. Однако для республиканцев это куда меньшая проблема, нежели для демократов. Со времен Никсона, республиканцы весьма успешно «переводят стрелки» народного гнева с «Больших денег» на «Большое правительство». Им это удается путем манипулирования классической формулой популизма «производители против паразитов». Работников частного сектора, владельцев своего бизнеса и вкладчиков они видят как союзников в борьбе с паразитами сектора общественного – служащими и льготниками, чья жизнь зависит от пособий.
Противодействие этим инвективам требует от демократов столь же острой критики в адрес банкиров-плутократов и чиновничьих привилегий. Но этично ли президенту Обаме и демократам в Конгрессе грозить кулаком Уолл-стрит, когда все жертвователи его предвыборной кампании 2012 обитают именно на этой улице?
Бараку Обаме, который шел на выборы в 2008 году без федеральных фондов (что позволяло ему вбрасывать неограниченные суммы больших денег) особенно не к лицу критиковать Уолл-стрит. Ведь в 2008, не считая университетских профессоров, его основными донорами были кто? Совершенно верно: Голдмен Сакс, Майкрософт, Джи Пи Морган, Ситигруп и Тайм Уорнер.
Причина вторая – Демократы все больше зависят от голосов профессиональной элиты.
Давным-давно проиграв республиканцам рабочий класс, демократы все же сумели завоевать симпатии квалифицированных белых профессионалов с либеральным взглядом на социально-экологические вопросы. Однако отождествление с малочисленной кастой специалистов создает демократам не меньше проблем, чем их зависимость от финансового сектора.
Большинство американцев в колледже не обучалось. Едва ли они разделяют прогрессивные воззрения тех, кому высокие оценки позволяют учиться лет до тридцати, а затем, имея дорогой диплом, получить интересную и перспективную работу в светлом и уютном кабинете.
Идеалом же популистов является мозолистый работяга, способный починить мотор, а никак не очкарик-меритократ, блистающий эрудицией на телевикторинах.
Хуже того, дабы не отпугнуть своих «шибко грамотных» сторонников, демократы вынуждены оперировать до абсурда зауженными категориями «богатый» и «состоятельный». Туда зачисляют миллиардеров, исключая «тружеников» с годовым заработком четверть миллиона долларов, способных позволить себе загородный дом, прислугу и обучение детей в частных школах. Согласно популистской версии демократов, корпоративный адвокат, получающий 250 тысяч в год, такой же «пролетарий и жертва эксплуатации», как уборщик с годовым жалованием 15 тысяч и талонами на питание.
Этим объяснятся рост доходов и благосостояния одного, а не десяти или двадцати процентов наверху. Этим также можно объяснить поголовное нежелание в демократической среде повысить подоходный налог. Одно дело, когда миллиардеры и миллионеры платят туже долю, что их секретарши, и совсем другое, когда так вынуждены поступать близкие демократам юристы, консультанты и профессора, чьи заработки не превышают шестизначную цифру.
Истинный популизм слева должен атаковать не только денежные мешки, но и зажравшуюся «интеллигенцию».
Причина номер три – профсоюзы в госсекторе.
Левый популизм времен Нового курса притягивал и как фермерские объединения, так и организованный рабочий класс. «Контрреволюционный террор», проводимый правыми с 80-х годов, практически покончил с профобъединениями в частном секторе.
Может ли популизм современных левых опираться на госслужащих, которые наряду с профессионалами и меньшинствами являются (частично) базисом демократической партии? Теоретически могут. Прогрессивная точка зрения, столь внятно и пылко продвигаемая Элизабет Уоррен, состоит в том, что, учитывая смешанный характер американской экономики, успех частных и некоммерческих секторов зависит от благополучия в госсекторе. И такие профессии госслужащих, как полицейский, спасатель или педагог продолжают пользоваться уважением у соседей.
Однако образу госслужащего будет нелегко вытеснить строителя-монтажника с плакатов пропагандирующих Новый курс как символ изнурительного крепостничества. Многолетний президент Американской федерации труда (АФТ) Самуэль Гомперс был противником профобъединений госслужащих, полагая, что пока работники частного сектора делят доходы с капиталистами, зарплату госслужащим выплачивают из сумм, собранных в виде налогов с работников частного сектора. Более того (и об этом неустанно напоминают правые оппоненты госсектора), фирмы могут обанкротиться разом с профсоюзами, но правительство всегда сможет собрать деньги с помощью принудительных налогов.
По этим причинам, консерваторам намного легче теперь, когда они разгромили профсоюзы частного сектора, изображать работников госсектора паразитами на шее класса-производителя в пьесе джексонианского (президент Эндрю Джексон ратовал за расширение полномочий рядовых граждан – прим. перев.) толка, нежели прогрессистам отвести работникам госсектора ту роль, которую в лево-популистской коалиции в эпоху Нового курса играли фермеры и частники.
Причина четвертая – проблема идентификации.
Суть любого популизма, будь то популизм левый, правый или центристский, состоит в том, чтобы отстаивать общее благосостояние демоса, то есть народа перед лицом несправедливых привилегий, которыми пользуется заинтересованное меньшинство. Популизм срабатывает лишь при наличии ярко выраженного «народа», к которому он апеллирует.
В большинстве государств-наций понятие «народ», если не официально, то в сознании обывателя, как правило, идентифицируется с этнокультурным большинством – во Франции это французы, В Чешской республике – чехи. По этой причине популизм охотно берут на вооружение правые политики, для которых «истинный народ» это расовое или этническое большинство, которому угрожают чужаки-нацмены.
Однако возможны и более терпимые формы популизма. Для Америки такой формой стала идея «плавильного котла», согласно которой американцы разного происхождения путем культурного обмена и смешанных браков со временем объединятся в новую расу, далекую от субкультурных различий своих предков. Изначально речь шла только о слиянии англо-американцев с иммигрантами из Ирландии и континентальной Европы для создания некой белой «породы». Под давлением правозащитников с плавильного котла убрали табличку «только для белых», и в него окунулись представители других племен и рас, порой весьма экзотических.
Тем не менее, начиная с 70-х годов прошлого века, наши левоцентристы упорно отвергают идею плавильного котла, отдавая предпочтение «политике идентичностей», направленной на сохранение этнических и культурных особенностей как устойчивых элементов американской мультикультуры.
Такой подход сильно напоминает бюрократический интернационализм советского типа. Такими привилегированными идентичностями считаются – неиспанские белые, испаноязычные любого цвета, афроамериканцы, жители тихоокеанских и азиатских островов (гавайцы, филиппинцы и т.д.), ну и конечно коренные индейцы. Истинно левые популисты нового поколения высмеивают эти казенные категории, приветствуя контакты и гибридизацию поверх расовых барьеров. В то же время влияние идентификаторов заметно, когда например, Барак Обама, будучи сыном белой матери и черного отца, предпочитает называть себя черным.
Причина пятая – Прогресс и двойные стандарты.
Определяя Америку не как единую нацию, а как собрание народностей, демократы-популисты создают себе еще одну проблему. Ведь они одобряют двойные расовые стандарты. Проблема в том, что такой подход, как бы ни расхваливали его либералы, ничего не значит, если время от времени не принимать, например, в университеты, умственно отсталых цветных и латиноамериканцев в ущерб более сообразительным азиатам и белым.
Девизом джексонианской демократии было «равноправие для всех и никаких поблажек никому». Политика расовых преференций уже спровоцировала спонтанные протесты в среде так наз. «неиспанских» белых, повлекшие отказ от нее в некоторых штатах.
Будь у Америки настоящие популисты на левом фланге, они бы потратили эти тридцать лет на борьбу за универсальное соцстрахование и приличную зарплату для всех, не взирая на расу и цвет, а не на проигранные битвы за двойные стандарты при поступлении в колледж и кредиты для одних видов малого бизнеса за счет других.
Потерпев фактическое поражение в нелепой борьбе за расовые преференции, многие наши прогрессисты обнаружили новую разновидность двойных расовых стандартов, которая их, похоже, устраивает – они приравняли нелегальную иммиграцию к борьбе за права человека. Как будто дворник из Гватемалы или бармен-ирландец, проникнув в США и купив фальшивую карточку соцстрахования, постоянно обманывая федеральные и местные власти, за счет своих соотечественников, терпеливо стоящих в очереди, не меньший подвижник Америки, чем, скажем, покойная Роза Паркс. Предоставление американского гражданства широкому числу нынешних нелегалов имеет смысл для искоренения на американской земле класса бесправных рабочих и бродяг.
Причина шестая – негативный образ рабочего человека в левой культуре.
Немаловажная деталь – демократы едва ли смогут соперничать с правыми на популистском фронте, пока изрядная доля прогрессивной интеллигенции не пересмотрит свое презрительное отношение к рабочей окраине, где по сей день проживает большинство трудящихся, как белых, так и цветных. Еще при Никсоне правые популисты завоевали симпатии простонародья своей критикой «либералов в лимузинах», которые, по их мнению, воротят нос от религиозных верований и фольклора американских работяг.
К сожалению, прогрессивная интеллигенция изо всех сил старается соответствовать этому стереотипу, всячески демонизируя нравы и быт рабочего класса от дешевых магазинов до неприхотливых блюд, приготовленных из продуктов, купленных в таких супермаркетах.
Консервативные популисты без труда рисуют портрет прогрессивного интеллектуала-всезнайки, его чванство и клинический снобизм в отношении тех, кто живет в пригородных односемейных домиках, ездит в гости и за покупками на машине, регулярно посещает церковь, и, в некоторых районах Америки, ходит на охоту. Что может быть непопулярней поддержанного большинством левоцентристов предложения Касса Санстейна, предписывающего либерал-технократам давить на рабочий класс с помощью налогов, понуждая несознательное «быдло» делать хорошие вещи вопреки его дурным инстинктам?
Сегодня американские плутократы вполне готовы использовать левоцентристский популизм, сопоставимый с коалицией рабочих, фермеров и радикализованных специалистов, составивших костяк, провозглашенного демократами Нового курса.
Однако в отдаленной перспективе маловероятно возникновение подлинно левого популизма в недрах партии, финансируемой с Уолл-стрит, партии, которая опирается на госслужащих и средний класс обеспеченных профессионалов, опекая специфические меньшинства с их весьма специфическими запросами и нуждами.
Демократическая партия, способная канализировать народный гнев в русло действительно конструктивных либеральных проектов, должна говорить и выглядеть совсем иначе, чем нынешние демократы.
Источник: http://www.salon.com/2011/10/11/democrats_populism/