В 1988 году в тогда еще авторитетном советском еженедельнике «За рубежом» в заметке о номинации Майкла Дукакиса кандидатом в президенты от демократической партии было сказано, что Дукакис – прихожанин «ортодоксальной церкви».
Можно саркастически причитать по поводу комического невежества русского переводчика, не знавшего, что по-английски Orthodox Church – это Православная церковь. Но войдем в его положение. Мог ли советский человек, скорее всего невыездной, представить себе, что в Штатах кандидатом в президенты окажется православный?
Дукакиса тогда не выбрали. Не исключаю, что демократы в тот раз чувствовали, что проиграют с любым кандидатом и подставили Дукакиса в экспериментальном порядке как малоценную для партии фигуру. Иначе они не отнеслись бы так легкомысленно к его деноминации: с таким вероисповеданием он ведь мог сойти тогда и за советского агента.
Но, может быть, они просто жестоко просчитались, думая, что американский электорат готов проглотить кандидата любого вероисповедания? Но тогда он еще не был к такому готов. В Америке тысячи деноминаций и не у всех одинаковый статус.
Не случайно 11 президентов были прихожанами Епископальной церкви. Среди них такие национальные монументы как сам Джордж Вашингтон, Джеймс Мэдисон и Франклин Делано Рузвельт. Это солидная деноминация, входящая во всемирное объединение (Communion) англиканских церквей. Епископальная церковь – это как бы американская версия англиканства.
8 президентов принадлежали к Пресвитерианской церкви. Среди них такие тяжеловесы как Эндрю Джексон и Рональд Рейган.
4 президента были методисты, еще 5 – унитарии, 2 принадлежали к Голландской реформистской церкви (Теодор Рузвельт, в частности), двое были квакеры (среди них – Ричард Никсон), двое – «ученики Христа», один – конгрегационалист.
Почти все эти церкви входят в (неформальный) корпус магистрального (mainline) протестантизма. Это деноминации с обрядом, укладом жизни и теологией либерального «модернистского» стиля: «цавильные» как сказал бы умеренный атеист вроде меня самого.
Унитарии, ученики Христа и голландо-реформисты относятся к вариантам евангелизма и тяготеют больше к фундаментализму, но тоже не воинствующего характера.
Все эти деноминации, однако, объединяет одно – они аутентично американские. Их прихожане – стопроцентные американцы. Самые главные зародились еще в Европе и собственно создали «классическую» Америку как она существовала до Второй мировой войны.
Аутсайдеров-президентов с религиозной точки зрения можно пересчитать по пальцам одной руки. Их всего-то двое.
Правда оба – исключительной важности. Это, во-первых, Авраам Линкольн, персонифицированная универсально-американская демократия, ее «плебейская» версия, рискнул бы я сказать.
И, во-вторых, еще одна белая ворона в президентском клубе – Джон Кеннеди, католик. Католичество – не аутентичная американская религия. Более того, национальная психология США долгое время была скорее антикатолической, как психология Англии или России. И это не удивительно, потому что переселенцы в Северную Америку бежали от католицизма. Католический элемент в США стал нарастать только с середины XIX века, когда сюда стали толпами прибывать ирландцы (как Кеннеди) и итальянцы. В ХХ веке к ним добавились еще и латинос. Но статус католицизма долго оставался социально низким.
Избрание Джона Кеннеди было поэтому вехой в политической истории США. Ему, конечно, помогли личное богатство и то обстоятельство, что к середине ХХ века в США уже было много католиков. Да и медленно шедшее искоренение «антипапистских» предрассудков в англо-саксонском мире принесло, наконец, свои плоды.
Появление таких кандидатов в президенты как Обама и Ромни – следующий шаг в изменении конфессионального измерения американской предвыборной борьбы. У обоих кандидатов по старо-американским классическим понятиям «неполноценная деноминация». И в отличие от католиков, их деноминации и по сей день маргинальны.
Формально Обама был инкорпорирован в Объединенной Христовой церкви (United Church of Christ). Она входит в корпус магистрального (mainline) толка и представляет собой многоступенчатый конгломерат разных либерализованных протестантских инициатив, чья религиозность иной раз весьма условна. Наиболее солидная из них – конгрегационалисты, когда-то одна из влиятельных участников реформации в Англии, выдвинувшая даже в свое время одного президента.
Сейчас United Church of Christ имеет уже сама весьма расплывчатый образ и находится на самой границе полноценной церковности. А Барак и Мишель Обама сейчас перестали принадлежать и к ней и находятся в поисках новой деноминации (считай, не имеют конфессии).
А Ромни вообще мормон. Это причудливое религиозное течение, возникшее уже в американской творчески-религиозной атмосфере, комбинировавшее поначалу христианство с некоторыми элементами мусульманства (многоженство). У Мормонской церкви репутация «тоталитарной» и хотя она и не включается обычно (как и «пятидесятники, например) в корпус респектабельных евангелических церквей и сект, но, тем не менее, стилизована она скорее в фундаменталистском духе. В XIX веке она была вне закона в разных штатах и мигрировала: так ее штаб-квартира оказалась в некогда диком необжитом штате Юте. Общество в целом смотрит на мормонов косо, как когда-то на евреев, папистов или масонов. Поэтому Ромни свое мормонство не афиширует.
Номинирование в президенты таких конфессионально маргинальных фигур что-то должно означать, даже если это более или менее случайный эпизод и в следующий раз на предвыборной арене опять появятся представители традиционного конфессионального истеблишмента.
Это может быть просто проявлением возросшего демократического плюрализма американского общества. Религиозная терпимость здесь всегда была, но, как мы видим, она не мешала сильному преобладанию во власти конфессий, которые долго оставались, так сказать, «первыми среди равных».
Или это свидетельство не столько межконфессиональной терпимости, сколько нарастающей секуляризации.
Или это свидетельствует об окончательном упадке традиционных магистральных деноминаций и о возникновении некоторого духовного вакуума, который постепенно будет заполняться их старыми соперниками евангелического толка, или же новыми фундаменталистскими инициативами.
Чтобы прояснить несколько картину, перейдем теперь от президентов к их электорату.
Избиратели и их приходы
Европейская интеллигенция (и не только секулярная) всегда относилась подозрительно и свысока к сильному клерикальному налету американского образа жизни. Как патрицианство позднего Рима к христианству. А коренная американская, но тоже европейски стилизованная интеллигенция всегда раздувала и раздувает по этому поводу панику.
Американские клерикалы представляются нам в их изложении прежде всего антидарвинистами, противниками женской эмансипации (абортов) и эко-скептиками, то есть – врагами природы.
Ходят также устойчивые слухи о «нарастающем влиянии клерикалов» в американской политике. Буша-младшего к власти привели, дескать, они, фундаменталисты, и их влияние продолжает нарастать. Успех Обамы, дескать, обманчив. Все еще впереди.
Основания для таких прогнозов есть. Секты продолжают играть огромную роль в социализации американцев. Я уже касался этой интересной темы, предложив к обсуждению на Terra America сохраняющийся в Америке дух индивидуального предпринимательства. Вот еще одна ее вариация. На этот раз в связи со специфическими формами американской бедности.
Начнём с чисто внешних впечатлений. В центре любого большого американского города всегда болтается множество всяких бродяг-бомжей-бичей, профессиональных нищих, патологических попрошаек, инвалидов, уродов, чайников, эксгибиционистов и людей, вдруг оказавшихся в безвыходном положении то ли по своей вине, то ли по вине работодателя. Они тяготеют к центру города, потому что здесь сосредоточены общественные службы и филантропические учреждения, места призрения, включая церкви. Здесь плодоносная толкучка, здесь больше шансов получить милостыню, что-нибудь уворовать, здесь всегда много объедков.
Американские уличные бродяги бравируют своей маргинальностью. Они не прячутся, не стесняются себя. Они заговаривают с прохожими. Если они не находятся в невропатическом возбуждении или наркотическом угаре, они благожелательно-общительны. Иной раз с оттенком заискивания. А иной раз с оттенком демонстрации собственного достоинства. Они пытаются держаться с прохожим обывателем на равной ноге. Они знают и напоминают нам, что даже как бичи они разделяют со всеми остальными легендарную американскую идентичность, остаются при своих гражданских правах. Они также склонны намеренно шокировать и эпатировать чистую публику. Это некоторый морально-эстетический шантаж. Он существует и в виде гораздо более брутального вандализма, но на витрине зрело-городской версии американского «фронтира» (пограничья) его не видно.
Уличное сообщество социального дна – это пик айсберга. Американская беднота обширна. Самые отчаянные живут на улице. Менее опущенная её часть гнездится в дешёвых отелях. Эти отели – просто крыша над головой. Удобства в коридоре. Никаких горничных и завтраков. Огромная коммуналка человек на 100. Отель, однако, есть отель, и стоит, в среднем, 120 долларов в неделю. За такие деньги можно снять квартирку в недорогом городе или районе. Но домовладельцы сдают с разбором, не пуская людей с ненадёжным кредитом.
Объединившись с группой товарищей, можно снять комнату существенно дешевле, но так устраиваются обычно группы людей, доверяющие друг другу и пусть с низким и непостоянным доходом, но явно работоспособные, или «наймоспособные» (employable). В идеальном случае - студенты.
Я видел всё это в Сан-Франциско и Сан-Хозе (Калифорния) и в Портленде (Орегон), в Сиэтле (Вашингтон). Пять лет назад, десять, двадцать. Относиться к этому можно по-разному.
Обычно злорадные наблюдатели из Европы и их американские единомышленники обращают внимание на несовершенство американской системы социального страхования. В Америке, дескать, легко провалиться сквозь «сеть безопасности». Общество слишком безразлично к судьбе отдельного гражданина. Левые либералы этим недовольны. Правые либертарии на это говорят, что человек может распоряжаться своей жизнью как ему заблагорассудится, а все меры, защищающие его от возможного падения, искусственны и ведут, в конечном счёте, «к рабству и насилию», а также к экономическому застою.
Может быть так, может быть, нет. Но на самом деле обе стороны попросту не хотят замечать того, что в Америке система социального страхования не столько слаба, сколько институционализирована иным образом. В американском обществе попросту активны иные агенты социального страхования. Это не государство, а конфессиональные союзы (церкви и секты).
Америка всегда была заповедником всевозможных автономных версий христианства, возникших в ходе реформации в Европе. На американской земле они размножались почкованием, порождая всё более причудливые варианты, комбинирующие произвольно истолкованное христианство с элементами других религий, дорелигиозных верований, современного знания и магии.
Будучи жёстко организованными «братствами», они требуют от своих членов преданности и предлагают в обмен взаимную поддержку. Во всех аспектах. Включая страховочно-пенсионную, хотя, может быть, не такую формализованную как государственная. И даже медицинскую. Даже больничную. Но главным образом, социально-врачевательную. Они лечат наркоманов – иной раз на удивление успешно, как, например, сайентологи. Идеи заново рожденных христиан (born again Christian) вылечили в свое время от алкоголизма Буша-младшего.
«Люмпены», «пауперы», «исключённые» (excluded), «забортники», «мусор» (trash), «дети подземелья» (underclasses), или как их ещё называть, при всей своей внесистемности – в высшей систепени системный элемент американского общества и главный объект прозелитствующих конфессий. Нет, конечно, эти конфессии не подбирали и не подбирают себе неофитов прямо на панели (хотя и так тоже бывает), но огромное множество мелкого люда не кончает свою биографию на свалке или в ночлежке именно так: присоединяясь заблаговременно к каким-либо самодеятельным церковным структурам. Если не было бы этих коллективностей, то в большие американские города нельзя было бы вообще войти, как это выглядит в фильмах-утопиях про зомби.
Проповедники – важный отряд американской интеллигенции. Большинство этих проповедников представляют собой просто психически сильных и склонных к господству людей, предоставляющих «слабакам» духовные услуги в обмен на их лояльность, выражаемую как символически, так и материально. Это довольно пёстрая публика. Многие – искренние пастыри, учителя и образцы для тех, кто хотел бы вести праведный и позитивно-созидательный образ жизни. Но многие – просто авторитарные харизматики, для которых это услада (с сексуальным подчас оттенком) и бизнес. В этом есть элемент рэкета.
Теперь они процветают на телевидении. Есть каналы, специализирующиеся исключительно на телепроповедях. Есть проповедники, вещающие с телеэкрана круглые сутки. Когда операторы переводят камеру на аудиторию, стороннего наблюдателя ждёт самое неожиданное. В зале сидят прилично одетые, опрятные, сытые и антропологически полноценные леди и джентльмены, которых вполне можно было бы принять в другом месте за университетских доцентов.
Однажды один такой доцент расположился рядом со мной в кофейне. Он был несколько прогулочно одет и слегка потёрт, что, впрочем, делало его даже ещё больше похожим на интеллигента в третьем поколении. Он потреблял капучино. На соседний стул он положил интеллигентский рюкзачок, а на столик – мобильник и ещё пару каких-то приборов. И что превращало его совсем уж в интеллигента – книгу. Я исподтишка разглядывал корешок, пытаясь узнать, что сегодня, как говорится, «читают в городе». Нет это был не Хэмингуэй и не Фолкнер, не Дэвид Фостер Уоллес и Брет Истон Эллис, даже не Библия и не учебник «Как делать деньги». На корешке значилось Джоэл Остин. Это имя показалось мне знакомым и, слегка поднапрягшись, я вспомнил, где я его только что видел. В «ящике» – вот где. Так зовут одного из самых сейчас влиятельных телепроповедников. Мой сосед оказался поклонником виртуоза американской плебейской духовности.
Я хочу сказать, что образ американского сектанта и адепта какого-то носителя слова Божьего никак не вяжется с интеллигентским представлением о людях, попавших «в сети религиозной пропаганды». Это не обязательно какие-то порожденные штампами «сельские бабы», «одинокие старики», «придурковатые подростки», или «заблудшие овцы», вспомнившие на краю бездны про покинутых ими поводырей. То есть там есть все они, но гораздо чаще это инфантильные души, которые могут быть уловлены любым ловцом душ человеческих.
А главным образом это вполне благополучные, хотя, скорее всего, не очень богатые бизнесмены и техперсонал. Это все, кто не способен сам заполнить свой досуг и обеспечить себе психологический комфорт собственными силами. Интеллигентский вариант этого множества толпится в приёмных психологов, невропатологов и психотерапевтов. Это лабильная и конформная часть населения, то есть огромное большинство: та самая средняя одноэтажная Америка.
Самое многозначительное в этом то, что дремучий религиозный фундаментализм оказывается легко совместим с американской практичностью-деловитостью, технотронной средой и эмансипированным потребительским стилем. Надежды на то, что приобщение к современному знанию в школе и современным профессиям автоматически делает людей психологически зрелыми и независимыми, оказываются напрасными. А общество, уступающее инициативу воспитания и социального страхования проповедникам, сектам и церквам, само толкает своих граждан в сети тех, кто предлагает им надёжность коллективного существования.
Секты, конечно, не единственная форма коллективности в современном обществе. Существуют кооперация и целая радуга секулярных общин (анархисты, экологисты, альтернативники - от геев до всевозможных байкеров и рокеров), но недавний успех Буша ясно говорит о том, чья теперь в Америке берёт.
Долгосрочная тенденция в пользу клерикалов. Сейчас магистральные (mainline) респектабельные христианские конгрегации охватывают только 15% населения. Католиков теперь в Америке: 20-25%., а евангелистов 25-30%, и у них самая высокая рождаемость. И самый высокий уровень солидарности. И они активно занимаются миссионерской деятельностью.
Эволюция государства в сторону меньшей социальной ответственности налицо. И этот процесс, конечно, на руку сектам, особенно там, где они были глубоко укоренены с самого начала, как в Америке. Они заполняют вакуум. А укрепление и экспансия сект, в свою очередь, определяет поведение электората, в результате чего повышаются шансы персонажей вроде «заново-рождённого христианина» Буша-младшего.
Парадоксальным образом такая «десоциализация» государства, во-первых, вовсе не означает десоциализации общества, как нас уверяют её идеологи вроде Маргарет Татчер. Просто «социализм» меняет, так сказать, своё месторасположения (локус). И, во-вторых, происходит попятное сращивание институтов Церкви и Государства.
Я не решусь категорически утверждать, что функция социального страхования в полном объёме должна быть зарезервирована за государством. Но тенденция переложить социалку на церковь, корпорации или частников-филантропов вызывает известные опасения. Дело в том, что активная социальная функция появляется у государства, когда оно становится демократическим и возвращение этой функции в частные руки (физическим или юридическим лицам) неизбежно подрывает демократию и требует ее институционального обновления, если мы хотим ее сохранить.
Происходит ли это в США? Кажется происходит, но это открытый и нерешенный вопрос.
Конфессиональный плюрализм Америки обеспечивает компромисс между либерально-демократической конституцией и коллективностью человека как животного. Но даже там клерикальная коалиция, став большинством, может сильно ущемить права другой половины общества. Что уж говорить о клерикализации в тех обществах, где нет традиции конфессионального плюрализма. Не легального (по закону) плюрализма, а именно такой традиции.
Terra America рекомендует к этой статье: