Издание на русском языке фундаментальной работы американского историка Джеймса Макферсона (James M. McFerson) «Боевой клич свободы. Гражданская война 1861-1865» (Battle Cry of Freedom. The Civil War Era) (Екатеринбург, 2012 год) следует считать важным событием для отечественных любителей истории. Почти тысячестраничный том развёртывает перед читателем широкую панораму эпохи, кардинально изменившей прежние Соединённые Штаты. Примечательно, что русский перевод книги опубликован в период, когда сами США отмечают 150-летие той войны.
Нельзя считать, что историческая литература на русском языке (включая переводную) испытывала дефицит обзорных трудов, посвящённых Гражданской войне в США. Тем не менее, издание в России работы, считающейся в США одной из наиболее известных и авторитетных в этой области, представляется далеко не лишним.
О её значении можно судить хотя бы по тому, что её автор получил в 1989 году Пулитцеровскую премию «За лучшую книгу по истории Соединённых Штатов», в 1998 году – премию Линкольна за лучшую работу по истории той войны, а в 2000 году был избран Национальным фондом гуманитарных наук США для прочтения ежегодной Джефферсоновской лекции (показатель высокого признания в учёном мире США). Она впервые вышла в свет в 1988 году в Оксфордской серии «История США». Хотя с тех пор прошла четверть века, книга до сих пор актуальна и для англоязычной историографии, не говоря уже о русской.
Предлагаемая статья – разумеется, не рецензия на исторический труд. Нашему читателю значительно интереснее знать, как соотносятся его понятия о той судьбоносной эпохе американской истории с тем, как она видится современному американскому исследователю. При этом важно помнить, что книга, о которой идёт речь, не может считаться «каноническим» прочтением Гражданской войны историографией США. Это лишь одна из интерпретаций, правда, весьма чтимая. В этом качестве она нас прежде всего и интересует.
Из советских школьных учебников мы помним, что в Гражданскую войну «хороший» Север воевал против «плохого» Юга. «Плохими» южане считались потому, что защищали своё право на рабовладение, а Север якобы стремился освободить рабов. С тех пор в сознание интересующихся вошло очень много новой информации. О возможности иной точки зрения большинству россиян в конце ХХ века впервые рассказала экранизация романа «Унесённые ветром», а ещё больше – пятисерийная батальная эпопея «Геттисберг», посвящённая переломному сражению той войны (в этом году, кстати, его 150-летний юбилей). Если в фильме с великолепными Вивьен Ли и Кларком Гейблом южане показаны вовсе не расистами-человеконенавистниками (зато северяне выставлены оккупантами-чужеземцами), то в «Геттисберге» (другое название – «Ангелы битвы») обе воевавшие стороны весьма идеализированно представлены как олицетворение рыцарства на поле боя.
Кое-что в трактовку тех исторических событий мы невольно привносим из собственного политического опыта. Банальная точка зрения о том, что в Гражданскую войну 1861-1865 годов две региональные группы одного правящего класса просто не поделили между собой власть над одной страной, особенно над её резко расширившимся Западом, как это ни удивительно, кажется весьма близкой к истине, причем именно после прочтения книги Макферсона. Ну, а осознание того факта, что без победы Севера в той войне не было бы всемирного могущества современных США, невольно склоняет ретроспективные симпатии многих из нас на сторону Конфедерации южных штатов, даже несмотря на её расово-рабовладельческий строй (хотя для некоторых, весьма возможно, именно благодаря такому строю).
Фильм «Геттисберг», наверное, заставил многих противопоставить Гражданскую войну в США с её «рыцарством» Гражданской войне в России начала ХХ века с её якобы тотальной классовой ненавистью и взаимным истреблением. Знакомство с книгой Макферсона не оставляет камня на камне от такой иллюзорной антиномии. Читатель найдёт на страницах этого произведения тщательно документированные факты массовых убийств добровольно сдавшихся в плен, террора против гражданского населения, оправдываемого «военной необходимостью» систематического нарушения законов о гражданских свободах, озверелого взаимоуничтожения, фактического братоубийства (историк приводит немало примеров того, как члены одной семьи сражались по обе стороны линии фронта). Разницу между двумя сходными эпохами обеих стран можно усмотреть, вероятно, лишь в количестве этих позорящих явлений, но никак не в их содержании.
Историк при этом не ставит своей целью собрать как можно больше фактов, «очерняющих» изучаемую эпоху. Он просто создаёт панораму событий, вплетая в ткань своего повествования политические дебаты и военные баталии, дипломатические интриги и социально-экономические показатели, настроения солдат и гражданских лиц в тылу, выражаемые в письмах, периодике и воспоминаниях. Как пишет он сам в предисловии, «я постарался интегрировать политические и военные события этой эпохи в важные общественные и экономические процессы и представить некий системный взгляд, синтезирующий как современную науку, так и мои собственные исследования и трактовки событий. За исключением первой главы, где очерчены контуры американского общества и экономики в середине XIX века, для изложения дальнейших событий и суждений мной был избран нарративный метод… Событийный или тематический подход к описанию не учёл бы весь динамизм, сложную причинно-следственную связь, насыщенность переживаний, особенно в четыре военных года, когда сразу в нескольких областях почти одновременно имело место стремительное развитие событий, влиявших друг на друга столь сильно и быстро, что участникам этих событий казалось, будто за один год они прожили целую жизнь».
Поэтому его книга выгодно отличается от творений большинства отечественных историков на эту и другие темы, где значительное место занимают «концептуальные» рассуждения авторов, предлагающие читателям некую «схему», в рамках которой авторам угодно было видеть описываемые события. Макферсон почти не даёт чётких однозначных выводов, предоставляя читателям делать это самим.
Итак, что же можно самостоятельно сказать о причинах и движущих силах Гражданской войны по книге Макферсона (в которой предыстории войны уделено около одной трети обширнейшего объёма)?
Во-первых, то, что уже было сказано – две региональные элиты не смогли договориться о разделе власти над стремительно увеличившейся в середине XIX века страной.
Во-вторых, то, что проблема рабства действительно (как это утверждалось и в советских учебниках) стояла на первом месте в общественном мнении как Севера, так и Юга. Однако было бы неточно считать это главной причиной войны.
Рабство негров, скорее, было хорошим поводом, освящавшим войну в глазах многих северян. Проблема эмансипации рабов целиком захватила радикальные общественные круги Севера задолго до войны. Можно поверить в то, что многие считали войну за единство США недостаточно оправданной, если она не приведёт к уничтожению рабства. Историк наглядно показывает, как такие настроения стали с течением времени общественным мейнстримом Севера и постепенно охватили администрацию Линкольна.
Ну, а Юг воевал не за рабство, а, как ни парадоксально, за свою свободу. Однако единственным зримым символом этой свободы, характерным отличием южного образа жизни было белое рабовладение, хотя реально неграми владели менее четверти белых семей Юга. Последнее обстоятельство придало делу Конфедерации малопривлекательный в республиканской Америке облик откровенно элитарной затеи.
Историю пишут победители, и книга Макферсона – не исключение. Все старания автора нарисовать объективную картину событий не могут скрыть той тенденции, что за одни и те же проступки против достоинства личности и гражданских свобод он строже судит проигравших конфедератов, чем победивших юнионистов. Находит он оправдания и беспрецедентно (для того времени) жестоким приказам федеральных военачальников, и систематическому мародёрству федеральных войск.
В описании событий, непосредственно развязавших Гражданскую войну, историк уделяет непропорционально больше внимания действиям сецессионистов, чем администрации Линкольна и руководства Республиканской партии. Поверхностное впечатление от книги – у Юга был выбор накануне 1861 года. И только тщательное размышление над прочитанным позволяет установить, что этого выбора Югу на самом деле оставлено не было.
Общеизвестно, что от поведения армий противника гражданское население Юга страдало гораздо сильнее своих северных соотечественников. И дело тут не только в том, что военные действия происходили почти исключительно на Юге. Автор не может скрыть того, что войска Конфедерации (речь идёт именно о регулярных войсках, а не о партизанских отрядах) во время своих редких рейдов на территорию Севера вели себя рыцарственнее своих врагов, когда те вторгались на Юг. И дело тут, думается, не только в том, что мятежники тем самым пытались привлечь к себе симпатии общественного мнения на Севере, а в более глубоких основаниях, разделивших страну на два воюющих лагеря.
В то же время устрашение гражданского населения входило составной частью не только в стратегию Союза, но и в его военно-политическую психологию. Приводимые историком приказы и признания юнионистских политиков и военачальников позволяют уверенно сделать такой вывод.
«Мы представляем не только враждующие армии, но и враждующие народы, – цитирует он слова генерала Шермана, сказанные им мэру Атланты перед насильственным выселением жителей из этого города, приговорённого Севером к уничтожению, – Мы не можем изменить души жителей Юга, но мы можем вести войну с такой жестокостью, что они возненавидят её, и пройдут целые поколения, прежде чем они захотят вновь к ней прибегнуть». «Если ужас, лишения и нужда, испытываемые женщинами, помогут парализовать волю сражающихся против нас мужчин, – писал некий майор штаба Шермана, – тогда, в конце концов, мы окажем им добрую услугу».
Стратегию «выжженной земли» армии Союза использовали повсеместно на территории южных штатов, начиная с лета 1864 года. Желающие найти разницу между американской и русской Гражданскими войнами в пользу первой могут отметить, что мирное население при этом «всего лишь» грабилось донага и изгонялось. Насколько это может служить показателем большей мягкости нравов – не берусь судить.
Несомненно, методы подавления политической оппозиции на Севере, хотя и входили в вопиющее противоречие с традиционными англосаксонскими свободами, не тянут на сравнение с террором. Самым распространённым способом был превентивный бессрочный арест опасных политических лидеров и заключение их в тюрьму без суда. Арестованных обычно выпускали через несколько месяцев при условии принесения присяги на верность Союзу, а иногда и без таковой. В 1861-62 годах таким мерам воздействия были подвергнуты сотни «медянок» (сторонников мирных переговоров с Югом).
К более широким репрессиям республиканские власти прибегли незадолго до выборов 1864 года. Тогда по обвинению в подготовке вооружённых мятежей были арестованы тысячи лиц в разных штатах Союза. Некоторым были вынесены смертные приговоры военными трибуналами (о приведении их в исполнение автор не упоминает). Историк не согласен с мнением своих нынешних оппонентов, считающих эти «заговоры» нарочно инспирированными администрацией Линкольна с целью ослабить ряды своих противников. Тем более ценным является упоминание им этого мнения со ссылками на соответствующие труды.
Возникает закономерный вопрос: можно ли считать ту войну не гражданской, а войной между двумя сформировавшимися и осознающими себя нациями? Здесь мы рискуем увязнуть в бесконечных спекуляциях на тему, что такое нация вообще. Сам историк не задаётся подобным вопросом. Однако он подчёркивает: то, что происходило в городах как Севера, так и Юга весной 1861 года очень напоминало то, что будет происходить в городах крупнейших европейских стран летом 1914 года.
Шовинистические формы группового самосознания проявляются не только в случае национальных отличий. Наверное, если бы дело Юга в той войне увенчалось успехом, тогда историки бы не задумываясь говорили о двух североамериканских нациях.
Выше было сказано, что историк по ходу своего повествования воздерживается от каких-либо утверждений обобщающего толка. Только в конце книги он как бы подводит некоторый итог, и тем интереснее его здесь привести:
«Когда сецессионисты заявляли, что их целью является сохранение традиционных прав и ценностей, они говорили правду. Они вели войну, чтобы защитить свои конституционные свободы от предполагаемой угрозы со стороны Севера, который хотел их упразднить. Южное видение республиканизма за три четверти века осталось неизменным, северное же трансформировалось. Южане абсолютно искренне пытались защитить свою модель республики, доставшейся от отцов-основателей: федеральное государство с ограниченными полномочиями, гарантировавшее право собственности; общество, состоящее из белых независимых аристократов и фермеров, не развращённых соблазнами больших городов, бездушными машинами, беспокойными свободными работниками и классовыми конфликтами. Переход власти к Республиканской партии с её идеологией конкурентного эгалитарного капитализма, основанного на свободном труде, стал сигналом того, что большинство северян шагнули навстречу пугающему, революционному будущему. В самом деле, “чёрные республиканцы” в глазах многих южан выглядели “крайне революционной партией”, “пёстрой толпой санкюлотов, безбожников и развратников, разбавленной суфражистками, беглыми рабами и сторонниками смешения рас”. Сецессия, таким образом, рассматривалась как упреждающая контрреволюция, предотвращающая республиканскую революцию, призванную поглотить Юг. “Мы не революционеры, – настаивали во время Гражданской войны Джеймс Де Боу [видный журналист и политический деятель Конфедерации – Я.Б.] и Джефферсон Дэвис [президент Конфедерации – Я.Б.], – мы консерваторы”. Победа Союза уничтожила южную модель Америки и сделала северную модель общеамериканской, однако до 1861 года на периферии исторического развития пребывал именно Север, а не Юг».
Этот вывод выглядит вполне оправданным на материале книги. Тем показательнее, что его формулирует историк, не скрывающий своих как бы официальных, «по должности», симпатий к Северу, до сих олицетворяющему дело единства Соединённых Штатов и их блестящее настоящее.
Некоторые дополнительные выводы возникают при сопоставлении материала книги с другими известными фактами. Например, Гражданская война уничтожила ведущее положение США как мирового экспортёра хлопка-сырца. Та отрасль экономики США, которая делала страну в значительной степени сырьевым придатком, была попросту уничтожена революционным путём вместе с тем классом, который жил этой отраслью. Несомненно, это обстоятельство только расчистило путь ускоренному развитию США в конце XIX века как промышленной державы. И это можно считать главным итогом войны.
Но в то время это сыграло поначалу на руку Англии, которая благодаря своим индийским колониям заняла освободившуюся нишу в мировой экономике. Этим, похоже, объясняется позиция Англии, уклонявшейся от признания Конфедерации, вероятно, из опасения, что это может покончить с Гражданской войной без уничтожения американского хлопководства. Правда, в свете дальнейшего развития обеих стран такое поведение Англии, позволившее ей устранить конкурента лишь в одной сфере и стяжать краткосрочные дивиденды, следует признать проигрышным.
И в завершение – несколько цитат времён Гражданской войны, которые можно считать своего рода аксиомами американского республиканизма:
«Могут ли не исполняться все законы, кроме одного [IV Поправка к федеральной Конституции, устанавливающая принцип неприкосновенности личности – Я.Б.], и должно ли государство рухнуть, лишь бы этот закон соблюдался?» (Авраам Линкольн). Эти слова были произнесены в ответ на общественное возмущение приостановкой действия этой поправки в прифронтовом Мэриленде.
«Ни у кого нет индивидуальных прав, которые вступали бы в противоречие с благоденствием нации» (сенатор Конфедерации Л. Вигфолл из Техаса).
«Неужели я должен расстрелять несмышлёного мальчишку, который бежит из армии, и одновременно оставить целым и невредимым коварного агитатора, который подстрекает его к дезертирству?.. Я считаю, что в этом случае заставить умолкнуть агитатора и спасти мальчика является не только конституционным, но и милосердным актом» (А. Линкольн – по поводу ареста и высылки из страны без суда оппозиционного политика).