Terra America

Британия и мир простились с Маргарет Тэтчер. Когда-то она совершила невозможное – в консервативной Англии, ориентированной исключительно на «мужское превосходство», Тэтчэр сумела достичь вершин власти, став первой женщиной – премьер-министром Великобритании.

«Железная леди», не любившая феминизм

О ней сейчас много пишут (и еще долго будут писать) историки, политологи, общественные и политические деятели. Мэр Мадрида Ана Ботелья, запустив на днях собственный блог, посвятила Маргарет Тэтчер свой первый пост. Она написала о «вдохновении, которым Тэтчер стала для многих женщин, обладающих сегодня политической ответственностью» и о том, что «победа Тэтчер в выборах 1979 года продемонстрировала, чего при условии равных возможностей женщина может добиться в политике».

Права ли Ботелья? На мой взгляд – не совсем.

Тэтчер могла бы стать иконой феминисток, но теория полного равенства полов никогда ее не привлекала. И уж совсем неверно утверждение, что она открыла политику для женщин. По своим качествам Тэтчер была в большей степени мужчиной, чем любой мужчина. Если она и открыла женщинам политику, то исключительно в том плане, что показала им, какой должна быть женщина, чтобы в ней преуспеть. Следовательно, скорее не открыла, а закрыла для многих женщин дверь в большую политику (во всяком случае, британскую).

Противореча всем гендерным идеям женского движения, Тэтчер показала, что не пол является определяющим фактором управленческого успеха, а образ мысли, интуиция управленца и лидерские качества, необходимые для принятия решений. А это штучный товар в истории всех времен. Именно эти качества поставили ее в один исторический ряд с Дэвидом Ллойдом Джорджем и Уинстоном Черчиллем.

Однако, как это часто бывает с яркими деятелями, ее достижения тут же разобрали на удобные иллюстрации заслуг общественных движений, мало ее интересовавших.

Теоретики гендерной политологии и участницы женских движений сделали Тэтчер, не любившую феминизм^[1], историческим примером равноправия в действии.

Но так ли это? И правда ли, что женская политическая элита «уверенно завоевывает сегодня мир»?..

Эпоха постфеминизма

Элизабет Бэгли, будучи послом США в Португалии, несколько лет назад была очень расстроена поражением француженки Сеголен Руаяль на выборах. И предсказала поражение Хиллари Клинтон в демократических праймериз: «Если бы Руаяль в свое время победила, Хиллари было бы легче. Тогда сразу была бы видна мощная перспектива западного женского триумвирата: «Клинтон, Меркель, Руаяль».

Но этого не случилось.

Конечно, в современном мире политическое поведение женщин изменилось кардинально. Но пока не настолько, чтобы говорить, как любят некоторые западные социологи, о новой женской революции, способной положить конец патриархату.

«Большая гендерная политика» проявляется везде по-разному, со своими нюансами.

В развивающихся странах женщины добиваются успеха в политике, поскольку там огромную роль играют династии. В случае Пакистана, Индонезии, Филиппин, Индии, Аргентины – все женщины, достигшие высоких постов, являлись дочерями или женами бывших лидеров.

В Европе появление на лидирующих позициях в политике женщин стало результатом долгих послевоенных процессов (право голоса на выборах после Первой мировой, доступ к университетам после Второй мировой).

Как часто говорила Маргарет Тэтчер, цитируя Софокла: «Стоит один раз поставить женщину наравне с мужчиной, как она начинает его превосходить». И действительно, сейчас в Европе женщины превосходят мужчин по численности во многих специальностях, включая математику и инженерные профессии.

«Влияние пространственной корреляции на скорость биомолекулярных элементарных реакций в плотной среде» – так звучала тема диплома студентки физфака Лейципгского университета Ангелы Меркель. «Тевтонская Тэтчер» стала одним из локомотивов единой Европы: последовательным, прогнозируемым, прагматичным. Ее короткие, иногда сухие, но ироничные комментарии устраивают всех, и в то же время закрывают не нужную ей дискуссию. С ней невозможно вступить в конфронтацию.

В основе ее феномена – отсутствие яркого образа и «мягкая твердость». Но, как и Тэтчер, «матушка немцев» на всю Европу такая одна.

Что до менее серьезных постов, даже в лидирующей по феминизации политики Скандинавии число женщин-депутатов едва достигает 40%. А в Европейском парламенте их не более 28%.

А что же с Америкой, ситуацию в которой эксперты давно называют «эпохой постфеминизма», когда движение добилось всего, чего могло? Философия представительной демократии США – наличие равных возможностей для участия в политике всех граждан, независимо от их пола. Активистки женских движений за последние 20-30 лет действительно заняли много постов в правительственных структурах США. Однако посты эти по большому счету не слишком влияют на геополитику^[2].

А недавнее исследование, которое провели ученые из Пью-центра, опросив 2250 человек, выявило интересный парадокс: несмотря на то, что за последние несколько десятилетий в образовании, науке, бизнесе американские женщины достигли впечатляющих успехов, они почему-то не многого добились в политическом руководстве. По данным Центра, США сегодня занимают 90-е место в мире по числу женщин, работающих в управлениях городов, штатов и федерального центра. Для сравнения, Россия в этом вопросе на «более демократичном» 84-м месте.

Директор Центра «Американские женщины и Политика» при Иглтонском институте, профессор Дженифер Лоулесс так описывает американскую ситуацию:

В Соединенных Штатах на руководящих постах в правительстве и в крупных корпорациях до сих пор подавляющее большинство мужчины. В Конгрессе их 83%, в управлениях штатов – 78%, из ста крупнейших городов только в семи – мэры-женщины. При этом, конечно же, есть примеры Кандолизы Райс, Хиллари Клинтон, Нэнси Пелози, которым удалось добиться высокого положения в политической жизни страны. Но их единицы. Исследования, проводившиеся в последние 30 лет, показывают, что проблема не в том, что американцы предвзято относятся к самой идее женщины-политического лидера, а в том, что американки не хотят идти в политику.

Есть три основные причины, по которым женщины политически гораздо менее амбициозны, чем мужчины. Первая – в том, как происходит рекрутирование кандидаток на выборный пост. Мужчин и женщин, которые вращаются в одном и том же политическом кругу и в равной степени политически активны, далеко не всегда одинаково поощряют или поддерживают, чтобы они выдвигали свои кандидатуры во властные структуры. У женщины в три раза меньше, чем у мужчины, шансов получить предложение баллотироваться, скажем, от главы партии, официального представителя, действующего политика и даже члена семьи.

Вторая причина связана с политической квалификацией. Мужчины и женщины, имеющие одинаковое образование и такой же опыт, по-разному себя оценивают. Женщины, как правило, уверены, что у них не достаточно квалификации для выдвижения себя в кандидаты, и это, конечно же, мешает на выборах.

И третья причина имеет отношение к семейным обязанностям. 75% женщин, из тех, которым удалось добиться профессионального успеха, продолжают нести основной груз в ведении домашнего хозяйства и воспитании детей.

В США женщины-политики служат вдохновляющей «ролевой моделью» для других женщин и молодежи. Этому вопросу в Америке посвящено огромное количество докладов, гендерных исследований и научных трудов. Однако когда речь идет о реальной элитной политике – здесь женщины пасуют. И это никак не связано с интересом к политике, активностью или участием в политическом процессе. В высших эшелонах власти символика уступает место другим приоритетам.

Поскольку политика – это все еще борьба за власть, любой, кто хочет перемен, вынужден столкнуться с проблемой, как отобрать деньги или привилегии у тех, кто ими уже владеет. И здесь призывы к паритетной демократии – уже угроза для «владеющих». Ведь «однажды женщины могут составить критическую массу, которая позволит им очень серьезно посягнуть на такие сферы, как торговля и финансы, где обосновались большие деньги, и где идет жесткая борьба за то, что действительно важно в мире»^[3].

А потому реальная феминизация мировой политики пока все еще контролируема, и, как выразился один из наших политиков, «равноправие только в балете – там есть мужская и женская партии».

Как показывает практика, для женщин в политике на первом плане стоят проблемы экологии, образования, здравоохранения, социальной защиты. То есть, вопросы важные для жизни, но не столь значимые с точки зрения мировой политики. И они все еще не привлекают достаточно доноров для избирательных кампаний, несмотря на явные сдвиги в этой сфере.

Как считает эксперт Центра Женских исследований при Университете Висконсина, Барбара Баррелл: «Американские женщины преуспели в сборе денег среди соседей в своем районе, но принимать огромные взносы в фонды избирательных кампаний пока еще не могут»^[4].

Гендерная пирамида власти

Джессика Эйрон, политолог из Центра Американского прогресса, вспоминает выборный сезон 2008 года:

Когда на два самых высоких правительственных поста баллотировались Хиллари Клинтон и Сара Пэйлин, отношение у американцев к политикам женского пола изменилось. Но ситуация не изменилась – женщин не стало больше в местных городских управлениях и правительствах штатов. А без этого невозможно принимать участие в большой политике. Ведь лучший путь стать президентом, это занять место губернатора.

Однажды Елена Кудряшова, еще будучи заместителем губернатора Архангельской области, провела исследование, в котором подсчитала, что в самых депрессивных районах ее губернии (например, на Соловецких островах) в органах местного самоуправления до 82% женщин. На уровне региональной власти их было вдвое меньше. В структуре Госдумы – не более 7%. А во всех законодательных собраниях в целом по стране – только 9%.

С позиции местного самоуправления, российская гендерная пирамида власти немного отличается от американской. Но это исследование показало, что советская гендерная пирамида тоже никуда не делась: «где больше власти, там меньше женщин». Внизу, у основания, в органах местного самоуправления, там, где нет финансовых потоков и реальной власти – пожалуйста. Но там, где сосредоточена настоящая власть – считанные единицы. Как при Политбюро ЦК КПСС, в котором за все время его существования числилась единственная женщина – Екатерина Фурцева.

Причина такого отношения кроется в сложившейся веками государственной политике, направленной на поддержание доминирования мужчин в вопросах принятия решений на высших уровнях.

Работница текстильного комбината – вот образец женщины-депутата для советских граждан. В СССР женщины, не смотря на внешнюю политическую равноправность, занимали маргинальное политическое положение: они были менее влиятельны в Верховном Совете СССР, составляли 72% непартийных депутатов, как правило, рекрутировались из рабочих и редко переизбирались на второй или третий срок.

Эти естественные барьеры для продвижения женщин на вершину власти были характерны и в 90-е годы. Тогда коммунистическая идеология ушла, и люди стали опираться на традиционное понимание роли мужчин и женщин в обществе. А это, согласно сознанию избирателей, мнение, что властью на самом верху должен обладать мужчина, – объясняет ведущий российский специалист в области гендерных исследований Светлана Айвазова.

Логику гендерного ценза в кадровой политике страны можно проследить, по тому признаку, как менялась уже в эпоху Ельцина роль министра социальной защиты в зависимости от значения, которое придавалось сфере социальной политики. Долгое время этот пост был закреплен Кремлем за женщинами. Но в момент слияния в августе 1996 года двух министерств (труда и соцзащиты) – вдруг был назначен мужчина.

С февраля 1997 года, когда роль Министерства труда и социального развития было решено повысить, министр стал вице-премьером по социальным вопросам. После отставки правительства Черномырдина в 98-м пост опять перешел к женщине, однако статус его снизился, так как должность вице-премьера по социальным вопросам сохранилась за прежним министром Олегом Сысуевым.

К лозунгу мирового женского сообщества «Больше женщин у власти» сегодня в России относятся декларативно-галантно. Хотя определенный прорыв в этих стереотипах явно был. Но и он сопровождался вполне «мужскими шпильками». Например, министерский портфель Эльвиры Набиуллиной вызывал поначалу у ряда критиков в кулуарах предположение, что «назначение носит временный характер» и не комментировался никак иначе, чем «стремление президента сохранить баланс между блондинками и брюнетками на высшем уровне власти».

Куда более неожиданным и интригующим для мужчин-политиков стало назначение в качестве заместителя министра обороны Любови Куделиной. Всех интриговала сложившаяся ситуация: как поведет себя в новой должности человек (женщина!) из Минфина. Но Куделина – нетипичный пример. В традиционно «мужских» министерствах – таких как МИД, МЧС, Минатом, Минсвязи – женщин на ключевых постах не найти.

Впрочем, в большой федеральной среде пока нет ярких лидеров женского пола, настолько харизматичных, чтобы изменить ситуацию.

Императрицы. Невыученный урок

Если о феминизации власти по учебникам женских движений и правилам гендерных пирамид говорить еще рано, то о переменах в моделях политических стратегий говорят уже давно. Маргарет Тэтчер стала воплощением мужской модели женского лидера. Билла Клинтона называли «женской моделью мужского лидера».

Еще в 40-е годы XX века американский социолог Дэвид Рисмен, противопоставил человека индустриальной эры, связанного с традиционными нормами поведения, и человека постиндустриальной эры, чье поведение регулировалось скорее модой и соблазнами, которые предлагало ему общество потребления. В философии постмодернизма первая стратегия оценивается как «мужская», вторая, связанная с искушением, соблазнением, провокацией – скорее как женская.

Сегодня «женская политическая модель» становиться все более актуальной в мире. Эта потребность западных лидеров нравиться и находиться в гармонии с окружающими выражается в постоянном внимании к настроению людей. Все большее значение в политике приобретает не волевой принцип постановки и достижения определенных целей, а создание имиджа, провоцирующего человека на определенное отношение к конкретному лидеру или политическому течению.

Стремление к волевым решениям, к «политическому унисексу» в стиле Маргарет Тэтчер, постепенно теряет актуальность. Но что делать, если волевая политика традиционна для нашего государства? Все чаще исследователи приходят к выводу – пора воспользоваться историческим опытом российской «женской модели», которая когда-то уберегла страну от Смутного времени.

Уникальность «века императриц» заключалась в том, что в течение более чем 70 лет (с небольшими перерывами) именно женщины осуществляли высшую власть в государстве: провели первую успешную финансово-административную реформу, существенно расширили территории, избежали ряда ненужных войн, раньше чем в Европе отменили смертную казнь.

Государственные дела тогда решались «без галстуков» – Анна Иоанновна восстановила «царицыну комнату» – штат приживалок, главной целью которых был сбор сплетен и слухов. При Елизавете Петровне функции «царицыной комнаты» – «русского овального кабинета» расширились до обсуждения вопросов внутренней и внешней политики.

А мудрая Екатерина II заранее обеспечила себе «победу на выборах», часами общаясь с потенциальным придворным «электоратом». Она угождала знатным, влиятельным и близким «кабинету» старушкам, подолгу беседовала с ними о здоровье, слушала их воспоминания и спрашивала совета. В своих записках Екатерина II отмечала: «таким простым и невинным способом составила я себе громкую славу, и, когда зашла речь о занятии русского престола, очутилось на моей стороне значительное большинство».

При женском дворе надо было не только убедить в своих способностях. Надо было понравиться. Политика, как никогда раньше, строилась не только на расчете, но и на эмоциях. Провоцирование и соблазнение были тогда главными широко применяемыми стратегиями. Средства приручения, отработанные на женщинах, Екатерина успешно использовала применительно к мужчинам – мужской модернизации «сверху» всегда противостояла женская модернизация «снизу». И Елизавета, и Екатерина не приказывали, а как бы подсказывали им свои желания.

Так рождались те самые «женские модели» власти, которые сейчас активно используют в современной политике: «встречи без галстуков», компромиссы, гибкая дипломатичность и мягкая сила.

…Возвращаясь к началу статьи и вопросу о том, нужно ли ставить Маргарет Тэтчер в пример политически активным женщинам как результат достижений борьбы за женское равноправие? Нет.

Могут ли стать такие политики как Тэтчер исключением из правил? Возможно, если учтут меняющиеся модели и научатся правильно «соблазнять электорат».