Terra America

От университетской группы Terra America: Мы продолжаем серию публикаций в рамках подготовки образовательного проекта, осуществляемого нами совместно с философским факультетом МГУ им. М.В. Ломоносова. Этот проект обозначен его создателями как «Возвращение идеального». Речь идет о шансе вернуть «идеальное» в современное общество за счет «преображения» тех идей и образов, которые в массовом масштабе производит сегодня Америка.

Приглашая всех неравнодушных интеллектуалов к диалогу, мы разместили на нашем портале и сайте факультета манифест проекта, разослали его текст ведущим отечественным философам и мыслителям в надежде получить от них интересные отклики и тем самым продолжить начавшуюся дискуссию о роли «американского идеального» в интеллектуальной жизни России. Первым таким откликом стала статья историка Бориса Соколова «Когда возникнет русская философская школа?».

Второй отклик, принадлежащий перу нашего постоянного автора, философа Василия Ванчугова, мы сегодня представляем вниманию наших читателей. Автор повествует о непростых взаимоотношениях отечественной мысли с американской философией, о том, как дважды не удалось «навести мосты через океан», и о неизбежности философского диалога на «американском языке». Пользуясь случаем, хотим сообщить посетителям сайта, что Василий Ванчугов – один из тех ученых, кто, профессионально занимаясь русской философией, одновременно пристально следит за американской общественной жизнью и в первую очередь – за достижениями высшего образования в США. Василий Ванчугов является профессором кафедры истории русской философии философского факультета МГУ. Он – автор монографии «Русская мысль в поисках “нового света”: “золотой век” американской философии в контексте российского самопознания» (М.: Изд-во "Уникум-Центр", 2000).

* * *

Цветущая сложность, круассаны и кофе

Весьма символично, что, когда я заканчивал эту статью, на мой электронный ящик пришло сообщение от одного известного издательства, предлагающего преподавателям книги. Тема письма была «Преподавайте вашим студентам историю аналитической философии» (Teach Your Students the History of Analytic Philosophy)…

Однако — по порядку.

В давнем противостоянии «континентальная философия VS аналитическая», русские мыслители всегда держали сторону «континента», следуя привычке, обусловленной историей. Век за веком они осваивали те типы философствования, что продуцировали культурные соседи. В будущее они то шли то под знаменами французской романтики, то чеканили шаг под штандартом немецкого спекулятивного разума. Под воздействием континентальной философии мы находились даже в советский период, используя язык немецкой классической философии и французских социалистов-утопистов.

Про другие ментальные практики мы, конечно же, знали, читали, переводили, издавали, но не они формировали парадигму того времени. Перестройка, деформировав институции советской философии, с ее марксистско-ленинской идеологией и игрой мысли в пределах дозволенного, дала свободу, которой многие дурно воспользовались — иных заклинило на истории отечественной мысли, другие вцепились зубами в новые для них грани гранита континентальной философии. Кто-то млел от Серебряного века, кто-то измывался над здравым смыслом современников, используя постмодерн.

Континентальная философия исчерпала себя, наговорив много чего лишнего в пользу молчания и уничтожения текста. Она еще сохраняет свое влияние на умы современников, но скорее благодаря факторам, являющимся по отношению к философии внешними. В их числе франкофония, для которой приоритетными являются геополитические интересы, — старая империя пытается сохранить свое влияние в утраченных колониях. И что в итоге? Ну да, несколько интеллектуалов из России стали «легионерами», получив соответствующие знаки отличия. Медальки, финансовая подпитка в виде грантов, мерло, бордо, круассаны с чашечкой кофе за столиком кафе на узкой улочке в центре города, «Ах, с удовольствием пришла бы на вашу лекцию, но я улетаю в Париж», и далее в том же ключе.

Вуаля! Усилия отдельных еврофилов по вовлечению россиян во франкоязычную философию отмечены, но это мало что дает для самой философии в России. В лучшем случае, это вклад в создание «цветущей сложности» книжной культуры, не более того. И с немецкой философией дела обстоят не лучше.

Географическое соседство России с Европой пошло нам на пользу. Мы многому научились, стали частью европейской культуры и соучастниками в европейской философии. Мы должны быть благодарны Европе за то, что она нам дала в прошлом, но сегодня символом Старого Света скорее является свечной огарок, который едва мерцает и сильно коптит — слишком велико влияние тех, кто формулу или фигуру может истолковать как покушение на святое.

Россия между Старым и Новым Светом

Очень долго диалог с американской философией был затруднен. Сначала ему препятствовала географическая отдаленность Нового Света, затем железный занавес. Диалога не было, так, обмен репликами…

Но все же мы уже очень давно обращаем взоры за океан. В 1803 году в Москве выходит собрание сочинений Бенджамина Франклина… Тонкие ниточки — переводы, пересказы, эпистолии и прочее — за столетия сплелись в жгут, и вот уже Лев Толстой в 1903 году пишет в своем отмечает: «Третий день не здоров: насморк, кашель. И нынче, слабый, читал Торо и духовно поднялся».

В том году в Москве была издана «Философия естественной жизни» Генри Дэвида Торо, в 1910 г. его «Уолден, или Жизнь в лесу», причем как первый выпуск серии «Великие мыслители Америки». Из плеяды трансценденталистов выделяется Ральф Эмерсон, у нас переведены и изданы все его сочинения, и этим мыслителем однажды увлекся даже обер-прокурор Синода Победоносцев.

Далее жгуты сплетаются уже в канат, и отнюдь не наивно было ожидать, что его можно протянуть с берега на берег, навести мосты через Атлантику… После прочтения различных работ прагматиста Уильяма Джеймса лексикон отечественных философов пополнился новыми понятиями, а некоторые из употреблявшихся ранее терминов получили ассоциативную отсылку к тому или иному разделу нового учения (радикальный эмпиризм, плюрализм, антиинтеллектуализм, религиозный опыт, наука о религиях, поток сознания, подсознательное, мелиоризм и проч.).

Однако наряду с положительной рецепцией, прагматизм встретил у нас и определенное противодействие со стороны гегельянцев, неокантианцев, эмпириокритиков («критических реалистов»), представлявших континентальную философию. Выход сборника «Пути реализма» в Москве в 1926 году показал, что при наличии благоприятных условий мы бы имели реальный, а не декларативный поворот к реализму, за которым мог бы последовать и «аналитический поворот», а на развилках путей философского познания стояли бы представители самых различных философских направлений, включая собственных прагматистов, — вспомнить хотя бы «философию действия» Валериана Муравьева.

И ведь путь к реализму мог быть выгоден новой власти, ибо его участниками изобретались аргументы против любых форм идеализма с целью передать высшую власть здравому смыслу. Но в Советской России тяготели не к здравому смыслу, а диалектическому материализму, и потому всякие философские «повороты» воспринимались стоящими под знаменами марксизма только как оппортунизм, отвлечение от истинно верного учения, завещанного классиками. Утопией оказалось даже заявленное авторами «Путей реализма» желание сохранить «онтологический нейтрализм» — какой может быть нейтрализм, когда все явления делились на правые и левые, пролетарские и буржуазные!

Итак, тот поворот к реализму оказался невозможным. Вместо этого в СССР был провозглашен совершенно иной «поворот на философском фронте», и вскоре все члены философского сообщества в Стране Советов были призваны добровольцами на идеологическую «передовую». Общий тон тому времени задавало противостояние двух систем, СССР и Запада, позже — Холодная война Советского Союза и США. Но обострение политических отношений дало один важный положительный эффект: в США открылось огромное количество советологических центров при университетах во всех штатах, и врага там стали изучать столь тщательно, что передовая часть американского народа читали писателей Достоевского и Толстого, философов Лосского и Зеньковского не только в переводе, но и на языке оригинала ^[1].

Мы шли, шли к ним, к источнику «нового света» в философии, да так и не дошли… Теперь они сами идут к нам, представляя свой Новый Свет в качестве символа успеха и процветания. Для начала они переформатировали образовательное пространство Европы. Глобализация образования и его стандартизация при доминировании английского языка, при позиционировании его как языка науки, своего рода современной латыни, влияют не только косвенно, но и прямо на философский процесс в России. И местным философам придется говорить на английском, чтобы выражать свои пожелания. Он им нужен, чтобы читать «первоисточники» — книги, журналы, сайты англоговорящего философского сообщества, американского, прежде всего.

Мечтать можно и на русском, но для научной деятельности он стал второстепенным, если и вовсе бесполезным. Вы обижены? — спросят вас заокеанские коллеги. Вы скажете: Нет, но… И будете чувствовать себя обиженными. Но вспомните, например, Чаадаева… На каком языке он предпочитал писать Пушкину? А на каком языке написаны его «философические письма»? На французском! И с собой по Европе он возил карманное издание Нового Завета не на церковно-славянском, а на французском языке. На каком языке спорил с ним Хомяков, истовый славянофил, сидя в салоне, где русское было представлено разве что его собственной фамилией? На французском. И ничего, пошло на пользу. Тем паче, что дополнительная муштра, через изучение чужого языка, никому не мешает.

Были времена, когда наши ученые предки говорили на латыни, греческом, немецком. Ну а теперь настало время всем говорить по-английски. Да, было время, когда они учили наш язык, причем массово, в школах, не только в университетах, было время, когда с криком «русские идут» кто-то мог сигануть из окна небоскреба — настолько психика сдавала от напряжения. Но то был период Холодной войны, и она подогрела интерес к русской культуре, загадочной Стране Советов, система образования которой создавала условия и для расцвета балета, и для увеличения числа баллистических ракет. Им надо было изучить врага, чтобы его победить или, на худой конец, с ним договориться.

Они задавались одновременно научными и очень практическими вопросами. Например, гордятся советские ли философы материалистами, революционными демократами? И вот заработала фабрика по переработке контента: выучили язык, и стали читать всяких там Белинских и Чернышевских, потом переводили их на английский, уже для простого народа, чтобы даже фермеру из Огайо, которому некогда учить русский, мог узнать, что в голове у этих «иванов», пролистав, к примеру, «What Is to Be Done?» этого — черт ногу сломит от столь странных созвучий — Ni-ko-lai Cher-ny-shevs-ky…

Потом «перестройка» сильно упростила им жизнь. Они вздохнули с облегчением: «русские сдулись». Мы долго «наводили мосты», но первыми пошли они к нам. Мы тоже можем ходить к ним, однако по билетикам, которые они выдадут тем, кто соблюдает их правила интеллектуальной игры.

English please! Или остаться в философии

Их «фабрика» работает на полную мощность, а потому нужны новые образовательные пространства и научное сырье. Однако наличие в «зонах интереса» национальных систем образования мешает экспансии. Чтобы стереть все эти средневековые особенности, в Старом Свете американцы запустили Болонский процесс, чтобы университеты, формирующие местные элиты, отныне работали по нужным стандартам.

Отечественная университетская общественность пыталась держать планку высоко, удерживая массы от желания «ползать», всячески давая понять им (посредством истории, литературы, философии), что надо «летать», парить высоко — тогда будет культура. Привычный нам продукт университетской деятельности — интеллигенция — теперь не приветствуется. Предпочтение отдается интеллектуалам. Конечно, и те, и другие хорошо образованы, заняты производством идей. Но интеллигенция отдает предпочтение отечественному, она слишком сильно привязана к местности, традиции, истории, а интеллектуалы предпочитают локальному глобальное и любят мобильность. Кроме того, их прельщает проектный тип работы. И формирование обоих типов происходит, прежде всего, в образовании, так что, манипулируя этим процессом, можно продуцировать нужный тип «мыслящего существа».

Выигрывать будут те, кто примет в качестве как аксиомы, что философия должна быть англоязычной. Те, кто там чего-то лепечет на своих языках, те просто «метафизическая плесень». Их онтологический статус сравним со статусом «офисного планктона». И чтобы устроится в изменившемся мире, получить работу, надо говорить по-английски (иными словами, «по-американски»). Тогда вы, возможно, сможете донести до западных коллег свои идеи. И лишь так они согласятся признать, что вы «думаете». Без этого, на взгляд американцев, вы лишь «фантазируете».

Подводя итог противостоянию «континентальная философия VS аналитическая», можно сказать, что философия переехала из Старого Света в Новый, Храм Любомудрия, так сказать, перенесли, на новый континент, куда перебраться можно лишь через один единственный мост. И не всем дано его перейти.

Вот откуда смятение и растерянность в стане философов и разного уровня сертифицированных специалистов в области философии, бакалавров и магистров, кандидатов и докторов. Конечно, американцы в новых образовательных колониях позволят «местным» обсуждать любимые ими темы. Они и сами не прочь разбирать на составные части элементы писания Платона, Гегеля, Дерриды и прочих мыслителей, появившихся на свет в Старом Свете. Ведь они весьма полезны для training of mind. Все смогут систематически заниматься преподаванием философии, но на английском языке. Но всякий, кто философствует на национальных языках, тот будет восприниматься скорее как занимающийся словоблудием, чем работающим по специальности, согласно англо-саксонской номенклатуре рабочих профессий.

Итак, почувствуйте разницу между толкованием философии как training of mind и философией как творчеством (постижением сущностей ну и прочее, чего вы там еще говорить любите в таких случаях). Если вы предпочитаете первое, тогда вы останетесь при философии. Пока вы при англосаксонских мыслителях, вы можете считаться философом. Вы счастливы? Тогда скажите cheese! Отлично! Ничего, что выпал сыр, вам дадут гамбургер… Главное, что вы сделали первый шаг в лучшее будущее! И отныне какой-нибудь профессор Анкл Сэм, организуя философский семинар, будет представлять вас как «интеллектуал из России».

В некоторых российских университетах курсы по философии уже читаются российскими специалистами на английском… Пока для иностранцев, но потом так будет и для местных. Так что эксперимент по массовому производству интеллектуалов, философов новой формации, уже начался. Одни увидели в этом признаки вырождения, другие обрели надежду на обретение настоящей философии. Но теперь все разговоры на эту тему вряд ли будут услышаны, если вы не начнете последовательно излагать свои аргументы на английском. Философствования на национальных языках в обозримом будущем — всего лишь «философский шум». Осмысленный разговор, разговор о смыслах — English please!

И не стоит рассматривать происходящее как поражение — ведь это возможность попробовать доказать свое, если и не превосходство, то равенство. Ну а для начала можно попробовать откликнуться на предложение Teach Your Students the History of Analytic Philosophy, в любом случае пригодится хотя бы для «тренировки ума». В ближайшие годы много дел. Глядишь, и именно благодаря им наступит «золотой век» русской философии…

Впрочем, возможно, и век «железный». Но и для этого случая аналитическая философия окажется нам полезной, потому как она формирует «крепкие лбы», что в условиях конкурентной борьбы, а то и просто выживания, является качеством очень полезным.