Terra America

Сегодня Бразилия считается восходящей экономической сверхдержавой, ее экономика занимает по объему производства уже шестое место в мире и продолжает расти в последнее десятилетие быстрыми темпами.

Напротив, Аргентина развивается довольно вяло. В результате экономической катастрофы 2001-2002 годов и крупнейшего в истории дефолта по долгам страна находится в состоянии долговременной стагнации. Это положение дел не кажется новым: уже в 1970-е годы на фоне «бразильского экономического чуда»^[1] Аргентина выглядела аутсайдером. Столетие назад ситуация была противоположной. Аргентина входила в десятку наиболее богатых стран мира, ее экономика росла быстрыми темпами, а Бразилия казалась периферийной страной, не имеющей потенциала для «прорыва» в клуб ведущих стран мира.

Изменения, которые привели к нынешнему положению дел, начались в середине прошлого века как следствие политики, выбранной главой Аргентины Хуаном Пероном и лидером Бразилии Жетулиу Варгасом. Приход к власти обоих лидеров стал результатом краха той модели развития, которой Аргентина и Бразилия придерживались в период с 1870 по 1930 годы. Источником роста в этой модели был масштабный экспорт сельскохозяйственного сырья^[2] в Европу и США, которые в ответ финансировали развитие посредством кредитов и прямых инвестиций. Потребность в рабочей силе и специалистах обеспечивалась за счет массированной белой иммиграции. Политическая власть в обеих странах принадлежала наиболее сильным группам сырьевых экспортеров, которые установили режим «просвещенной олигархии» под маской формальной демократии.

Великая депрессия 1929 – 1933 годов привела к катастрофическому падению спроса и цен на сырьевой экспорт. Экономики Аргентины и Бразилии оказались полностью разбалансированными, что привело к острому и длительному социально-политическому кризису. Возник запрос на иную модель развития, опирающуюся на внутренние источники роста и допускающую широкое политическое участие. Варгас и Перон пришли к власти на волне этого запроса, попытавшись ответить на него. Однако тренд Бразилии после диктатора-популиста стал восходящим, а тренд Аргентины после другого диктатора-популиста – нисходящим.

Путем Перона

Военный Хуан Перон пришел к власти в результате длительной политической нестабильности в Аргентине. Он оттеснил от власти всех своих соперников, заключив альянс с массовыми профсоюзами, и стал в 1946 году президентом страны.

Перон полагался на 2 опоры: мобилизацию низов общества через контролируемые профсоюзы и сеть патрон-клиентских отношений на местах. Перон проводил политику, выгодную низшим слоям. Он создал новый кодекс законов о труде и социальном обеспечении, ввел фиксированные цены на продовольствие. Аргентинский лидер осуществлял программу импортозамещающей индустриализации, создавая рабочие места для тех же самых работников физического труда.

За время правления Перона и без того сильные аргентинские профсоюзы превратились в альтернативный центр власти. Перонистская партия пустила глубокие корни в обществе за счет создания патрон-клиентской системы, когда бедняки смогли обращаться за помощью в решении конкретных жизненных проблем в отделения партии, поддерживая ее в ответ на выборах всех уровней. Обратной стороной такой модели стал рост коррупции^[3], ставшей главной социальной болезнью Аргентины.

Модель развития, созданная Пероном, сочетала популизм, ставку на низы общества, форсированные социальные расходы, патрон-клиентские связи и коррупцию. Общим знаменателем стала неприязнь к буржуазии и рыночным отношениям, опора на низы и превращение социальных расходов в форму их подкупа. В перонистском движении десятилетиями уживались (не без конфликтов) самые разные силы – от сторонников социализма до поклонников фашистского корпоративного государства.

Хотя Перон был отстранен военными от власти в 1955 году, перонисты с помощью профсоюзов и патрон-клиентских связей укоренились в обществе. На протяжении 18 следующих лет ни один режим не мог принципиально изменить политику, основанную на приоритете подкупа низов перед развитием. В 1973 году Перон вновь вернулся на пост президента, в следующем году он умер, и власть досталась его второй жене Марии Перон, не сумевшей справиться с экономическим кризисом и политическим террором. В 1976 году ее свергла правая военная хунта, которая жестокими репрессиями сломила организации низов общества^[4], но не изменила в корне экономический курс.

Независимо от того, были ли у власти перонисты или их противники, страна двигалась в одном и том же направлении, лишь с разной скоростью. Государственный сектор экономики увеличивался, причем от него не требовалось конкурентоспособности. Он получал государственные дотации и был защищен очень высокими тарифными барьерами на импорт. Политическое значение профсоюзов и систем патрон-клиентских связей влекло за собой рост социальных расходов и большие вложения в нерентабельные проекты. Государственный бюджет постоянно сводился с крупным дефицитом, покрываемым за счет иностранных кредитов. Предпринимательская инициатива в таких условиях находилась в загоне, и страна постепенно отставала от внешнего мира. В итоге Аргентина, которая в 1930 году находилась на 10-м месте в мире по уровню жизни, к 1980 откатилась на 70-ю позицию.

Преодолеть упадок попробовал министр экономики страны Фелипе Кавальо, занявший свой пост в 1991 году. Но его неолиберальные реформы, прежде всего, сокращение социальных расходов, ликвидация госсектора, ограничение импорта, привлечение новых кредитов и политика фиксированного курса национальной валюты по отношению к доллару принесли лишь сиюминутное процветание. Неолиберализм, рецепты «вашингтонского консенсуса», могли дать положительный эффект только в здоровых экономиках, например, соседней чилийской. В глубоко больной Аргентине эта программа закончилась в 2001-2002 годах полным хозяйственным и политическим крахом.

В 2003 году президентом Аргентины стал перонист Нестор Киршнер, чья жена Кристина и по сей день управляет этой страной. Правление этой супружеской пары ознаменовалось возвратом к рецептам классического перонизма, начиная от жесткого протекционизма^[5] и заканчивая расширением госсектора за счет национализации. Эта политика принесла плоды в качестве реакции на крайности неолиберализма, однако сегодня никто в мире не связывает больших надежд с будущим Аргентины. Страна занимает третье место в мире по рискованности кредитования. На мировом рынке Аргентина вновь превратилась в то, чем она была век назад, – в поставщика сельскохозяйственной продукции. По мнению ряда исследователей, тренд, который задал Перон, превратил Аргентину в страну, пережившую во второй половине XX века беспрецедентную демодернизацию.

Наследие Варгаса

Жетулиу Варгас, крупный системный политик^[6] олигархической «Старой республики» (1889 – 1930 годы), пришел к власти в результате революции 1930 года. С самого начала он сделал ставку на вывод Бразилии из кризиса за счет государственного вмешательства. При этом Варгас рассматривал себя как лидера нации, стоящего над партийной борьбой.

В 1930-1945 годах в Бразилии существовала персоналистская диктатура Варгаса, который последовательно подавлял все посягательства на свою власть со стороны прежней правящей элиты (1932 год), коммунистов (1935 год) и фашистской партии интегралистов (1937-1938 годы). В 1938 году Варгас провозгласил страну «Новым государством» (Estado Novo) по образцу режима Салазара в Португалии и корпоративного государства Муссолини в Италии. Однако во время Второй мировой войны он стал на сторону США в обмен на помощь в развитии страны.

Под давлением США в 1945 году Варгас был вынужден пойти на создание демократической системы. Сам бывший диктатор при этом возглавил Рабочую партию, опиравшуюся на профсоюзы, что составляет аналогию с правлением коллеги Перона. В 1951 году Варгас вернулся к власти и развернул широкомасштабную кампанию по национализации и созданию государственных корпораций.^[7] В 1954 году военные, недовольные сдвигом правительства влево, попытались отстранить президента от власти. Но Варгас покончил с собой, что вызвало волну бурного общественного негодования и не позволило путчистам взять власть.

В период своей диктатуры Варгас разработал иную модель развития, чем Перон. Он форсировано создавал тяжелую индустрию, в том числе за счет иностранной помощи. Варгас полагал, что локомотивом роста станут крупные государственные корпорации в системообразующих отраслях экономики, которые создавались в период его пребывания у власти. При этом лидер Бразилии избегал однозначной опоры на низшие слои общества, объединенные в профсоюзы. Политика Варгаса избегала наращивания социальных расходов в ущерб развитию, выдвинув в качестве первостепенной цели создание сильной национальной индустрии, а не преодоление бедности. Поддержка низов общества достигалась за счет популистской риторики и выборочных уступок, а не путем ориентации на них государственной политики, как это сделал Перон.

В последний свой президентский срок Варгас резко отклонился влево, приближаясь к курсу своего аргентинского коллеги. Так же поступали и президенты, наследовавшие ему. Однако военные президенты, правившие Бразилией с 1964 по 1985 годы, во многом вернулись к исходной политике Варгаса. Их эпоха стала периодом индустриального развития, стимулируемого государством, на фоне подавления движений низов^[8]. Успех этой политики был ошеломляющим, но в ее результате Бразилия превратилась в «Белиндию» – страну, меньшинство жителей которой живет как в Бельгии, а большинство – как в Индии.

Правление военных доказало, что массовая бедность ограничивает дальнейшее развитие и создает социально-политическую нестабильность. Администрации Кардозу и Лулу начиная с 1994 года стали проводить курс, сочетающий наследие Варгаса – ускоренный экономический рост при поддержке государства с политикой ликвидации бедности. Эта политика не мешает развитию национальной промышленности, стоит лишь вспомнить о производителе самолетов корпорации Embraer или о технологиях глубинного бурения на шельфе, созданных компанией Petrobras. Следует также подчеркнуть, что социальные расходы в Бразилии направлены на поощрение социально позитивного поведения. Достаточно упомянуть программу расселения жителей фавел в социальное жилье или программу субсидий бедным семьям за каждого ребенка, посещающего школу.

Почему Бразилия опережает Аргентину

Традиция, которую создал Варгас, оказалась гораздо более эффективной для развития Бразилии, чем наследие Перона – для развития Аргентины. Ставка на форсированное индустриальное развитие при большом участии государства принесла куда больший успех, чем опора на низы общества, подпитываемые за счет перераспределения средств в их пользу. Занятно, что при этом перонизм в Аргентине процветает, а в современной Бразилии не может быть и речи о возврате к профашистскому режиму Варгаса.

Перонизм чрезмерно увлекся построением социально ориентированного государства и неконкурентного государственного сектора экономики, что в итоге подрывает стимулы для развития экономики. Напротив, традиция Варгаса предполагает заводы вместо пособий, приоритет роста над перераспределением. Хотя традиция Варгаса несет существенные издержки, ее коррекция в период правления Кардозу и Лулу стала куда более легким делом, чем попытки возобновить рост аргентинской экономики.

Безусловно, ситуация в Бразилии отнюдь не идеальна, в этом году в экономике страны наметился заметный спад, вызванный как глобальным кризисом, так и спадом внутреннего потребления. Однако итоговые результаты развития Бразилии гораздо лучше, чем у Аргентины. Надо отметить одно принципиальное различие. В Аргентине все время доминировали крайности, метания от перонизма к неолиберализму. Сегодня они находят продолжение в виде мер Кристины Киршнер по национализации и полному государственному контролю над импортом. В Бразилии же Варгас заложил традицию отказа от экономического радикализма и популизма. Правивший в 2002-2010 годах убежденный социалист Лула в ходе своего президентства избегал демагогии. Он сочетал развитие доступного образования, здравоохранения и повышение социальных пособий с повышением эффективности работы государственных компаний, полной или частичной приватизацией ряда корпораций, финансовой дисциплиной и стимулированием высокотехнологичных отраслей. Резюмируя, стоит сказать, что Курс Варгаса – индустриализация при отказе от популизма оказался в длительной перспективе несравненно более продуктивным, чем курс Перона – популизм и поиск сиюминутных решений при игнорировании экономических результатов.