От редакции. Михаил Леонтьев в одном из недавних выпусков редактируемого им журнала «Однако» сказал, что «мягкая сила» в российском исполнении всегда оказывается тождественна «мягкому бессилию», и лучшим примером соответствующей силы/бессилия может считаться политика первого и последнего президента СССР. Мы решили поискать в российской истории столь же масштабную фигуру, человека, который мог бы считаться лучшим олицетворением «мягкой силы» – способности государства добиваться своих целей посредством культурного влияния и убеждения, а не только с помощью силового нажима и угроз. Наибольший интерес вызвал у нас Сергей Юльевич Витте (1849-1915 годы), самый знаменитый министр финансов Российской империи, первый премьер-министр России, один из авторов первой русской конституции, строитель железных дорог и фактически – творец первой российской индустриализации.
С Витте связано столь много проектов и начинаний, что их трудно было бы перечислить в рамках одной статьи, тем более редакционной вводки. Но Витте был также человеком, который пытался использовать в дипломатии методы «мягкой силы», причем зачастую весьма успешно. Его контакт с американской прессой помог России заключить относительно приемлемый для нее мир с Японией после неудачной войны, окончившейся трагедией Цусимы. Он пытался осуществлять стратегию «мягкого проникновения» в Китай, не прибегая к грубым территориальным захватам. Конечно, не всегда Витте удавалось достичь своих целей, но в этом не всегда была именно его вина.
Мы решили поговорить о Витте как о самом крупном «русском политике мягкой силы» с известным московским историком, профессором Российского университета дружбы народов, автором нескольких книг о Сергее Витте и Петре Столыпине Сергеем Александровичем Степановым, предполагая вернуться к историческим примерам использования «мягкой силы» в политике в наших последующих публикациях.
* * *
– Уважаемый Сергей Александрович, в разговоре про Витте нас, конечно, в первую очередь интересует его решающая роль в переговорах и подписании договора между Россией и Японией в 1905 году. Как известно, переговоры проходили в американском курортном городке Портсмуте, а посредником на переговорах выступал президент США Теодор Рузвельт.
– Сергей Юльевич Витте не был профессиональным дипломатом, он все-таки в первую очередь являлся финансистом и государственным деятелем. Но так получилось, что несколько раз в жизни ему приходилось вести очень сложные дипломатические переговоры. Дело в том, что Витте долгое время занимал пост министра финансов Российской империи, а это было ведомство-монстр, своего рода государство в государстве. Министерство финансов имело свои вооруженные силы (корпус пограничной стражи), своих дипломатических агентов за границей, вело таможенные войны с другими державами. Естественно Витте не был в стороне от международных дел.
– Чем Витте отличался от других министров? О нем сохранились самые противоречивые и часто резко негативные отзывы современником.
– Дело в том, что карьера Витте резко отличалась от типичной для российского сановника карьеры. Он не был военным или бюрократом, а пришел из делового мира. По матери он был аристократического происхождения, потомок князей Долгоруковых, но так получилось, что ему не досталось ни родовых имений, ни капиталов. Он вынужден был зарабатывать на жизнь своим трудом. Перед ним, кандидатом математики, получившим золотую медаль за диссертацию по астрономии, открывалась блестящая ученая карьера.
Но его потянуло в иную сферу. Он решил стать железнодорожным магнатом. В то время это была такая область, сопряженная с баснословными доходами, там в мгновения ока делались громадные состояния, ну почти как сейчас нефтяная или газовая отрасли. Чтобы освоить новое для себя дело, Витте начал с низшей ступеньки – поработал кассиром, сцепщиком вагонов и постепенно поднялся до управляющего Юго-Западной железной дороги, правление которой находилось в Одессе.
В общем, это был такой американский путь человека, который «сам себя сделал». Когда он перешел на государственную службу, его воспринимали как дельца и воротилу, совершенно чужого для петербургского чиновничьего мира. Наверное, потому что Витте не был военным и не был чиновником, он всегда пытался действовать не прямолинейно, не силой, а использовать более изощренные механизмы, личную заинтересованность, партнерство.
Император, а в те годы на престоле был Александр III,нуждался в людях с новым мышлением. Он пригласил Витте на государственную службу. Главная задача Витте заключалась том, чтобы повторить во всероссийском масштабе успех Юго-Западной железной дороги. Сначала он был министром путей сообщения, но вскоре стал министром финансов. Впрочем, железнодорожное строительство продолжало оставаться его главным делом и на этом посту.
При нем протяженность железных дорог увеличилась вдвое и была построена Транссибирская магистраль.
– Транссибирская магистраль имела огромное значение? И не только экономическое, но стратегическое.
– Безусловно. Это был грандиозный проект, давший толчок освоению Сибири. Более ста лет Транссибирская дорога являлась единственной ниточкой, которая связывала Дальний Восток с Европейской Россией. Только в XXI веке, всего два года назад, завершилось строительство автомобильной дороги. По этой дороге проехал В.В.Путин на желтой «Калине» и пожурил строителей за то, что пока эта дорога даже не полностью заасфальтирована.
А в самом конце XIX века уже действовала Транссибирская магистраль. Она имела значение не только для Сибири и России, но и для всего мира. Витте делал ставку на геополитическое значение магистрали. Считалось, что как только Россия построит сквозной путь до Владивостока, она перехватит весь мировой грузопоток, который будет идти не через Суэцкий канал, а через территорию России. Англичане были крайне обеспокоены этим, а вот американская печать писала о Транссибе в восторженных словах: «…если вспомнить, что Тихий океан, соединяя два материка с двумя пятыми населения земного шара, приобретает в мировой торговле все возрастающее значение; если подумать, такие силы кроются в строящемся канале (имеется в виду Панамский канал) и в Великой Сибирской железной дороге, если вспомнить, что при современном приросте населения русские и англосаксы сделаются через столетие величайшими по своей численности национальностями, – то перед нами встанет картина недалекого будущего, которое по своему величию превзойдет самое фантастическое воображение поэта».
Чтобы спрямить путь, часть дороги решили провести через Маньчжурию. Это была территория Китая. Срединная империя еще не вышла из состояния самоизоляции, и убедить китайцев разрешить строительство дороги было крайне сложным делом. Тем не менее, Витте справился с этой дипломатической задачей.
– И какими же методами он действовал? Силой или убеждением?
– Витте был прагматиком. Он всегда выбирал способ, который, по его мнению, был наиболее целесообразен в данный конкретный момент и в данной обстановке. Он умело воздействовал на общественное мнение, которое играло большую роль в европейских странах. Но в Китае он выбрал другой способ, потому что, собственно говоря, какое значение имело общественное мнение в императорском Китае? Он нашел некоего «агента влияния». Это китайский мандарин Ли Хунчжан, семидесятидвухлетний сановник, который при пекинском дворе считался смелым реформатором и поклонником новизны.
В 1896 году Ли Хунчжан впервые в жизни выбрался в заграничную поездку. Он собирался в Европу, доехал до Суэцкого канала, но Витте дал команду перехватить его во что бы то ни стало и заманить в Россию. За Ли Хунчжаном послали специальный пароход, уговорили изменить маршрут, потому что в России высоко ценят его государственную мудрость и вообще ждут не дождутся.
Главная задача, как её сформулировал Витте перед своими сотрудниками, было убедить Ли Хунчжана в том, что на свете нет более могущественной в военном и экономическом отношении державы, нежели Российская империя. Сотрудники Витте справились с задачей, и вместо Европы китайский сановник оказался в Одессе, а потом в Петербурге. При содействии этого «агента влияния» Витте удалось добиться от китайского правительства концессии на строительство Китайско-Восточной железной дороги на фантастически выгодных для России условиях.
Из песни слов не выкинешь, Витте действовал в том числе и подкупом, причем сам это категорически отрицал: «В Европе в то время говорили, будто Ли Хунчжан получил от русского правительства взятку; это неверно. Тогда в Петербурге Ли Хунчжан никакой взятки не получал». Формально Витте был прав. Ли Хунчжан не получал взятки в Петербурге, ему тайно выплатили ей в Пекине. Характерно, что министр финансов весьма рачительно относился к казенным деньгам. Ли Хунчжану обещали три миллиона рублей за содействие русским интересам, но заплатили авансом только один миллион.
Витте сообщали из Пекина, что сановник ждет обещанной суммы: «Старик очень истомился в ожидании». Витте обманул своего «агента влияния», так и не выплатив остальных денег, поскольку концессия уже была получена.
– КВЖД означало мягкое экономическое проникновение в Китай. Было ли что-то потенциально перспективное в этой политике или она была обречена с самого начала?
– Витте всегда считал, что когда-нибудь, в отдаленном будущем, экономика привяжет северную часть Китая к России. По его мысли, это был длительный процесс, который нельзя было форсировать. На деле получилось иначе, чем рассчитывал Витте. Он сам приводил довольно забавное и даже пикантное сравнение: «Представьте себе, что я позвал своих гостей в «Аквариум», а они, напившись пьяны, попали в публичный дом и наделали там скандалы. Неужели я виноват в этом? Я хотел ограничиться «Аквариумом»».
По инициативе Витте началось экономическое проникновения в Манчужурию, а дальше все вышло из-под его контроля и переросло в тот самый дебош в публичном доме. Россия наряду с колониальными державами приняла участие в беззастенчивом разделе Китая, добилась права на аренду Ляодунского полуострова и строительство военно-морской базы Порт-Артур. Безудержное вмешательство в дела Китая привело к восстанию ихэтуаней, или «боксеров».
Восстание вызвало карательную экспедицию европейских держав. Витте крайне беспокоило такое развитие событий. Он писал министру внутренних дел Дмитрию Сергеевичу Сипягину: «Вот и взят Пекин… Ужасно боюсь, что разыграются аппетиты». Он предсказывал: «…если мы втянемся, что нам наверняка что-нибудь поднесут на западной или азиатской границе…могут развиться внутренние психические эпидемии». Под «психическими эпидемиями» Витте подразумевал революцию. Витте выступал за уважение территориальной целостности Китая. По его замыслу, российская концессия на КВЖД вовсе не означала аннексии Маньчжурии.
Иную позицию занимала группа высокопоставленных военных, генералов, например, Алексей Николаевич Куропаткин, военный министр того времени, который считал, что северные провинции Китая неизбежно перейдут под российский протекторат. Куропаткин писал, что Маньчжурия «должна рано или поздно испытать по отношению к России ту же участь, что и Бухара». При этом Куропаткин считался еще довольно умеренным политиком.
Приамурский генерал-губернатор Н.И.Гродеков настаивал на том, чтобы немедленно объявить от аннексии Маньчжурии и провести новую границу с Китаем по Большому Хингану. Большим влиянием пользовалась группа придворных, получивших название «безобразовской клики» по имени камергера А.М.Безобразова. Они вынашивали авантюристические планы проведения «русского начала» в Корее и полного подчинения этой страны. Их ставленником был наместник на Дальнем Востоке адмирал Е.И.Алексеев.
Однако «разыгравшиеся аппетиты», которых так опасался Витте, привели к столкновению с Японией, молодым империалистическим хищником, вынашивавшим экспансионистские планы в отношении Китая и Кореи. Итог этого противостояния – эта война.
– Почему первым уполномоченным на переговорах с Японией был назначен Витте?
– Поражение в войне стало очевидным после гибели 2-й Тихоокеанской эскадры в Цусимском проливе. Николай II получил телеграмму о печальном исходе Цусимского сражения во время поездки в царском поезде. Придворных поразило, что царь никак не отреагировал, оно продолжал спокойно разговаривать, шутить. Но когда он оказался в своем купе, он сбросил маску равнодушия и зарыдал.
Это был чудовищный разгром, аналогом которого могла служить только гибель Непобедимой Армады. Через несколько дней Николай II созвал совещание в Царском Селе. И теперь те же самые придворные и великие князья, которые требовали аннексии и экспансии, умоляли заключить мир. Великий князь Владимир Александрович говорил: «Мы зарвались в поспешном движении к Порт-Артуру и на Квантунг; мы поторопились; не зная броду, мы сунулись в воду; мы должны остановиться». Покровитель «безобразовцев» великий князь Алексей Александрович призывал: «Пока нам не нанесен решительный удар, надо зондировать почву относительно условий мира».
Естественно, возник вопрос о том, кто же возглавит русскую делегацию на переговорах? Когда было названо имя Витте, первые слова царя: «Только не Витте». Между ними были очень сложные и даже неприязненные отношения. К тому времени Витте находился в почетной отставке – он формально занимал высший государственный пост в Российской Империи, Председателя Комитета министров, но реально эта должность ничего не значила. Почему он вызвался вести эти переговоры после проигранной войны? Наверное, потому, что, во-первых, никто более не желал брать на себя ответственность за заключение мира, заведомо невыгодного для России.
А потом его участие в этом процессе – завершение того длительного спора, который имел место в высших петербургских бюрократических и военных кругах. Спора, в котором, как считал Витте, он был прав. И теперь он взялся исправлять ошибки, допущенные его противниками.
– Витте в Америке очень активно сотрудничал с американской прессой, давал интервью, охотно позировал фотографам. Насколько вообще его открытость прессе повлияла на результат переговоров?
– В ту эпоху еще не было «масс-медиа» в современном значении этого слова, но печать уже имела огромное влияние. Печать называли «четвертой властью» и «шестой великой державой» (в тогдашнем мире насчитывалось пять «сверхдержав», и, что интересно, Северо-Американские Соединенные Штаты в их число не входили). В Российской империи наиболее дальновидные сановники тоже понимали силу печати. Например, обер-прокурор Святейшего Синода К.П.Победоносцев писал: «Нет правительства, нет закона, нет обычая, которые могли бы противостоять разрушительному действию печати в государстве, когда все газетные листы его изо дня в день в течение годов повторяют и распространяют в массе одну и ту же мысль, направленную против того или другого учреждения».
Но для Победоносцева и других членов правительства пресса представлялась величайшим злом и опасностью. Что касается Витте, то он был едва ли не первым русским сановником, который охотно сотрудничал с «газетчиками и щелкоперами», как их презрительно называли другие министры. Уже после заключения Портсмутского мира Витте стал автором Манифеста 17 октября 1905 года, в котором среди прочих свобод декларировалась свобода слова. На самом деле он вовсе не являлся поборником свободы слова, зато он очень хорошо понимал, что с помощью печатного слова ему будет легче проводить в жизнь свои планы.
Журналистику называли не только «четвертой властью», но еще и «второй древнейшей профессией». Как человек, много лет занимавший пост министра финансов, Витте располагал большими возможностями для подкупа журналистов и целых органов печати. На него и в России и за рубежом работали десятки газет и сотни журналистов.
Витте учитывал, что в Америке, где должны были состояться переговоры, влияние прессы гораздо сильнее, чем в России. Он начинал работать с прессой еще до отъезда на переговоры. Созывал журналистов, давал интервью, рассуждал о перспективах переговоров. Это работа продолжалась на борту парохода, так как русского уполномоченного сопровождал немалый пул журналистов. Витте заранее решил «держать себя особливо предупредительно и доступно» ко всем представителям прессы. Он часто беседовал с журналистами, а те посылали телеграфные сообщения с парохода.
Корреспонденту газеты «Таймс» Джоржу Смолли русский уполномоченный поначалу показался добродушным барином. Потом журналист вспоминал: «когда я собрал отправленные мною телеграфные сообщения и внимательно перечитал их, я был совершенно поражен, как полно, ясно и стройно выставлены были и разработаны разные стороны возможных и вероятных русских домогательств. Тут только начал я понимать, каким великим артистом выступал перед нами граф Витте и с каким изощренным мастерством отдельные небрежные мазки его кисти даже и на этой начальной стадии переговоров группировались и объединялись в общую картину»
Ошеломляющее впечатление на журналистов произвело предложение Витте сделать переговоры открытыми и допустить на заседания представителей прессы. Впоследствии, говоря о своем неслыханном в дипломатических анналах предложении, Витте цинично замечал: «Я, конечно, понимал, что японцы на это не согласятся, тем не менее мое предложение и отказ японцев сейчас же сделались известными представителям прессы, что конечно, не могло возбудить в них особенно приятного чувства по отношению к японцам».
Перед Витте стояла непростая задача сломать стереотип восприятия русских сановников американцами. Нетрудно представить, как в демократическом обществе представляли себе слугу самодержавного монарха. Свирепым сатрапом с нагайкой в руке. В Америке сочувствовали борцам с самодержавием, там много эмигрантов, покинувших Россию, там большое влияние имела еврейская община. И здесь Витте идет по пути американских политиков, которые не чураются общаться с избирателями: он посещает бедные кварталы, жмет руки, дает автографы, т.е. делает то, чего он никогда не делал в России, да и вообще то, чего ни один государственный деятель в России не делал.
Кстати, самого его невероятно шокировали демократические нравы. В частности, он был поражен, что американские студенты подрабатывают официантами и носильщиками, после чего могут быть приняты в приличном обществе. В России того времени лакей, или «человек» – это не человек даже, и нельзя было представить русского студента, – пусть он даже с голоду умирает, – в роли лакея. Но Витте понимал, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Он пожимал руки, давал автографы, был прост и доступен.
Надо сказать, что Витте не стеснялся использовать все доступные ему методы. С одной стороны, он играл в демократа, а с другой стороны, не чурался использовать расовые и религиозные предрассудки американцев – в 1905 году Америка безмерно далека от сегодняшней политкорректности. Второй уполномоченный на переговорах барон Розен в своих мемуарах писал, что как-то встретился с одним из видных американских журналистов. Тот сказал ему, что раньше 90% его коллег были настроены прояпонски и антирусски, но теперь это соотношение изменилось на противоположное.
Розен спросил его, не правда ли. Что столь крутая перемена произошла потому, что Витте убедил их в том, что при всем различии американцев и русских они – прежде всего, белые люди. «Вы попали в точку»,– признался журналист.
– Как Вы считаете, насколько велика личная роль Витте в заключении мира. Среди историков существует мнение, что роль министра была значительно преувеличена им самим и историками.
– Сами переговоры подробно описаны в знаменитых «Воспоминаниях» Витте. Насколько можно доверять его рассказу? Мемуары всегда субъективны, а уж воспоминания Витте побили все рекорды субъективности. Это даже не столько мемуары, сколько некий политический памфлет – в том смысле, что это документ, который выполнял вполне определенную политическую задачу.
Но мы можем сравнивать то, что он написал со свидетельствами других людей. Например, с мемуарами барона Романа Романовича Розена (второго уполномоченного на переговорах), дипломатической перепиской, свидетельствами современников и тому подобное. И вот такое сравнение действительно показывает, что роль Витте была, конечно, значительной.
Искусство дипломата состоит в том, чтобы оформить на бумаге результаты войны. Выдающийся дипломат может нейтрализовать даже поражение. Например, после неудачной Крымской войны был заключен «Парижский мир» с минимальными уступками со стороны России. Когда граф Алексей Орлов заключил этот мир, то сами французские дипломаты говорили, что, читая текст договора 1856 года, вообще невозможно понять, а кто выиграл, а кто проиграл войну.
А может быть и по-другому. Россия одержала блистательную победу в русско-турецкой войне 1877-78 годов, а вот «Берлинский трактат» – очевидная дипломатическая неудача. Как говорили современники, «Россия выиграла войну, но проиграла мир».
Говоря о Портсмутском мире 1905 года, следует констатировать, что Витте добился, максимум возможного. Бесспорно, мир являлся невыгодным, но Витте не уступил ничего помимо того, что уже было захвачено японцами. Его упрекали в том, что он отдал Южный Сахалин. После заключения мира Витте даровали графский титул, и недоброжелатели сразу прозвали его «графом Полусахалинским».
Но нельзя забывать, что южная часть Сахалина уже была оккупирована японскими войсками и в случае срыва мирных переговоров они просто заняли бы северную часть острова. А что касается упреков, то знаете, ведь Витте перед отъездом не переговоры запросил мнения военных и моряков о том, может ли Россия продолжать войну. Ответ морского министра адмирала А.А.Бирилева состоял из двух слов: «с флотом покончено».
Но, конечно, после заключения мира главнокомандующий русской армией в Маньчжурии генерал Н.П.Линевич уверял, что Витте лишил его блистательной победы.
– Какую роль сыграл в переговорах в Портсмуте президент США Теодор Рузвельт? У них был одинаковый или разный подходы?
– Он был посредником на переговорах, «честным маклером». Витте ценил его энергичность, но, конечно, не удержался от колкостей. Дело в том, что «Рузвельт I», как иронически выражался о нем Витте, не подозревая, что будет и второй Рузвельт, был для русского сановника «временный калиф» – «сегодня он – президент, завтра – простой американский гражданин». В своих мемуарах Витте утверждал, что из-за его, Витте, неуступчивости, отношения между ними в какой-то момент обострились настолько, что то президент перестал с ним общаться и напрямую обращался к Николаю II.
Документы, однако, свидетельствуют, что это была обычная для Витте игра. С одной стороны, он, демонстрируя неуступчивость, добивался того, что Рузвельт оказывал нажим на японскую делегацию, информируя японцев о том, что русский уполномоченный вот-вот прервет переговоры. С другой стороны, Витте при помощи Рузвельта воздействовал на Николая II. Ведь он не мог, как верноподданный возражать императору.
А вот американский президент мог. Рузвельт направлял телеграммы американскому послу в Петербурге Дж. Мейеру, тот трижды встречается с императором, пытался уговорить его пойти на уступки. Сам Рузвельт посылает телеграмму Николаю, в которых говорит, что изумлен: японцы хоть что-то готовы уступить. В итоге стратегия Витте сработала, и мирный договор при посредничестве Теодора Рузвельта был заключен.
Президент США после заключения договора был удостоен Нобелевской премии мира. Интересно, что сам Рузвельт вошел в историю как сторонник политики «большой дубинки», то есть политики с позиции силы. Между тем, Витте в своей дипломатической деятельности использовал элементы, которые сейчас принято называть «политикой мягкой силы». Вот такой исторический парадокс!
Беседовала Наталья Демченко.