От редакции: Портал Terra America завершает тему «муниципального соревнования» Республиканской и Демократической партий. Завершает пока… К этой теме почти наверняка нас вернут предстоящие политические баталии 2014 и 2016 годов. Как мы уже не раз отмечали, от успехов нового «народного мэра» Нью-Йорка Билла де Блазио во многом будут зависеть успехи демократов на промежуточных выборах в Конгресс, а возможно, и на выборах президента. Большое Яблоко всегда многое значило для «ослов». Так это было и в эпоху до Великой Депрессии, во время, когда начинал свой путь на политический Олимп Франклин Делано Рузвельт. Начинал в том же нелегальном клубе, что и его сверстник, Джеймс Джон Уолкер, человек в конце 1920-х более известный, чем будущий президент четырех сроков, мэр Нью-Йорка, которого все называли «Красавчик» Джимми. Политическая «кухня» того времени, разумеется, отличается от теперешней, но в историческом очерке Михаила Шевлякова наш читатель почти наверняка найдет множество параллелей с современностью.
* * *
Велик и прекрасен был в Америке год 1928-й от Рождества Христова, от начала же Эпохи Процветания – седьмой.
Микки Маус встал к штурвалу пароходика. Амелия Эрхарт пересекла Атлантику по воздуху. Герберт Гувер, получивший общенациональное признание после ликвидации последствий катастрофического наводнения на Миссисипи, был выдвинут республиканцами на пост президента. На каждых пятерых американцев приходился один автомобиль. Самым привлекательным политическим лозунгом был «курица в каждой кастрюле». Элиот Несс начал беспощадную войну против Аль Капоне. Дюк Эллингтон исполнял Diga Diga Doo в Cotton Club.
И в том же 1928 году увидела свет книга Герберта Эсбери «Банды Нью-Йорка», в которой людям эпохи Сухого закона и бутлегеров рассказывалось о гангстерских войнах XIX века. Тогда недавние иммигранты-ирландцы сходились не на жизнь, а на смерть со «старыми» американцами, ненавидевшими «новичков» за их происхождение, за их католицизм, за то, что они лишние руки на рынке труда. Это противостояние объединяло ирландцев не только в уличные банды. Те, кто сумели встать на ноги на негостеприимной земле мечты, старались обрести респектабельный вид и обрастали полезными связями не только в бизнесе, но и в обществе.
Таммани-Холл начинался как филантропическая организация, но очень быстро превратился в объединение людей, умевших превращать деньги в политику, а политику в деньги. В нем в один узел завязывались ирландское братство, глубокие связи с Демократической партией и колоссальная коррупция. Боссы Таммани определяли, кому быть мэром Нью-Йорка, кто станет конгрессменом, кому сидеть в губернаторском кресле, а кто может думать и о Белом Доме.
* * *
Джеймс Джон Уолкер был мальчиком из хорошей семьи, его отцу, ирландскому иммигранту, удалось сколотить состояние и даже приобрести политический вес. Добившись успеха на новой родине, Уильям Генри Уолкер обеспечил своему сыну обучение в New York Law School, но Джимми манила нью-йоркская Tin Pan Alley, сердце музыкальной индустрии. Несостоявшемуся двадцатичетырехлетнему юристу улыбнулась удача – сочиненная им песенка стала хитом:
Will you love me in December as do in May,
Will you love in the good old fashioned way?
When my hair has all turned gray,
Will you kiss me then, and say,
That you love me in December as do in May?
Возможно мы знали бы Джимми Уолкера лишь с этой стороны, но вскоре Уильяму Генри удалось добиться возвращения сына на более респектабельную стезю. В 1910 году при помощи отцовских друзей Джимми успешно баллотировался в законодательное собрание штата. Его политическим «крестным отцом» стал Альфред «Аль» Смит, перспективный выдвиженец «Тихого Чарли» Мерфи, босса Таммани-Холл. И тогда же членом Сената штата Нью-Йорк стал сверстник Джимми Уолкера – Франклин Рузвельт. Это были амбициозные люди, каждый из них выбрал свой путь, и пути эти не могли не пересекаться снова и снова.
В 1918 году Аль Смит стал губернатором и, сочетая решительность с популизмом, надеялся на еще большие достижения. Франклин Рузвельт спешил по стопам своего кумира Тедди Рузвельта и пытался сделать политическое имя на демонстративном противостоянии «старым боссам», но был вынужден покинуть ставшее неуютным место в Сенате штата. Джимми Уолкер быстро стал популярен и, побеждая на выборах на протяжении пятнадцати лет, возглавил партийную фракцию, а в 1926 году выиграл борьбу за власть над Большим Яблоком.
Покинув шоу-бизнес, Джимми не оставил своих привычек. Слава бабника и завсегдатая ночных клубов могла бы повредить его карьере, если бы на дворе не были Ревущие Двадцатые…Кроме того, Аль Смит прикрывал его тылы. Уолкер называл себя «народным мэром», а на обвинения с усмешкой отвечал, что делает то же, что и все простые люди – играет в азартные игры и выпивает. Свою программу он объявлял построенной на самых насущных требованиях нью-йоркцев: разрешение продажи пива, бейсбол и кино по выходным, легализация боксерских поединков.
Если дороги Аля и Джимми все время шли рядом, то Рузвельту пришлось сделать немало крутых поворотов, чтобы догнать их. Он был вынужден пойти на примирение с Таммани. Именно Франклин Делано Рузвельт руководил кампанией Аля Смита на конвенте демократов, и именно он дал ставленнику боссов политический титул «Счастливый воин».
И вот – 1928 год. Америка переживала невиданный подъем. При этом существование Сухого закона сделало правонарушения обыденностью для миллионов американцев. «Мэр-полуночник» Джимми Уолкер управлял Нью-Йорком в стиле, который мог быть возможен только в то невероятное время. Нелегальный бар, боксерский матч или роскошный ночной клуб – вот где «Красавчика» Джимми можно было встретить чаще, чем в его рабочем кабинете. Но Джимми настолько соответствовал эпохе, что ему все сходило с рук. Он бросил жену ради открытого сожительства со звездой Ziegfeld's Follies Бетти Комптон, но даже это не казалось чем-то неправильным в те разбитные времена.
Аль Смит покинул губернаторское кресло в Олбани – партия и боссы двинули его на завоевание Белого дома. 6 ноября 1928 года он проиграл выборы Герберту Гуверу, который добился впечатляющего успеха…, но лишь для того, чтобы столкнуться с Великой Депрессией.
В тот же день Франклин Делано Рузвельт стал преемником Аля Смита на посту губернатора. Победа далась ему с перевесом всего в 25 тысяч голосов (менее 1%) и была бы невозможна без поддержки Таммани.
А еще 6 ноября от пулевого ранения скончался Арнольд Ротштейн, один из организаторов бутлегерства, стоявший также за громкими скандалами в спорте и на скачках. Связи Ротштейна с властями были также тесны, как и с миром криминала, но полиция утверждала, что причиной стрельбы были просто карточные долги. Казалось бы, на этом все и должно было закончиться. Но все только начиналось.
Версия смерти по «бытовой» причине устраивала власти и криминал, но не устраивала Фьорелло ЛаГвардия. Этот человек маленького роста имел громадные амбиции. Он проиграл Уолкеру на выборах и теперь обвинял власти Нью-Йорка в том, что в деле о смерти Ротштейна были сознательно скрыты связи между преступной средой и руководством города. Конечно, ни для кого не было секретом, что места в муниципалитете, судах и полиции приносят дополнительный доход – это считалось вполне естественным. Не секретом были созданные мэром особые условия для бизнеса друзей – но и это тогда полагали нормой. В глазах нью-йоркцев коррупционные схемы компенсировались тем, что одновременно «Красавчик» Джимми улучшал больницы и транспорт, а тысячи акров земли были приобретены городом для создания парковых зон. Людей не волновало, что во времена Сухого закона Уолкер был большим любителем «Черного бархата» – коктейля из шампанского и темного пива, – но вот прямую связь между убитым гангстером, поборами с нелегального бизнеса и мэром уже не могли принимать так же спокойно.
ЛаГвардия постоянно атаковал мэра, и чем дольше Уолкер продолжал в привычном стиле, тем больше он играл против себя. На упрек в увеличении своей зарплаты с 25 до 40 тысяч долларов в год Джимми отшутился: «Представьте, сколько я стоил бы, если бы работал полный рабочий день!». Но эта шутка выглядела как издевательство после того, как в октябре 1929 года рухнула фондовая биржа. Тысячи американцев потеряли сбережения, экономика пошла на спад, а мэр Нью-Йорка продолжал жить, как и прежде – в роскоши, среди огней клубов, в окружении красоток, звезд эстрады и людей, которые одновременно пожимали руки и власти, и криминалу. Уолкер знал, что первоначальные попытки расследовать обвинения в его адрес закончились ничем, и не собирался меняться.
Но Америка вокруг уже менялась.
В то время как мэр веселился на вечеринках, Рузвельт широко расходовал деньги штата на помощь безработным и бездомным. Это не только создавало положительный образ губернатора, но и контрастировало с бездействием мэра. «Красавчик» Уолкер лишь посмеялся, когда кардинал Нью-Йорка архиепископ Хейс назвал распущенность мэра одной из причин экономических трудностей. Когда Хейс заявил, что сотни «журналов с девочками», продающиеся на 42-й улице, наносят вред, Джимми пренебрежительно ответил, что не знает ни одной женщины, которой навредили бы журналы. Однако мэр не учел, что оскорбленный кардинал отправился в Олбани на встречу с губернатором, а они оба, священнослужитель и политик, рассматривали ситуацию не только с позиции общественной морали, но и с учетом предстоящих президентских выборов.
Активизировать расследование деятельности мэра означало нанести удар по репутации Демократической партии и вызвать напряженность в отношениях с Таммани, а Франклин Делано Рузвельт помнил, чего ему стоил конфликт с боссами на заре карьеры, и сколько лет ушло на то, чтобы вернуться в большую политику. Но Рузвельт также прекрасно понимал, что удар по Уолкеру – это еще и удар по его «крестному отцу» Алю Смиту, не одолев которого, Франклин Делано не сможет бороться за Белый дом. Ошибиться и проиграть было нельзя: второй раз подняться после падения ему бы уже не дали. Для решения дела требовался особенный человек, и такой человек существовал.
Поставленный губернатором Рузвельтом во главе специальной следственной комиссии Сэмюэл Сибьюри был ранее судьей апелляционного суда. Он был человеком жестким и въедливым, готовым противостоять даже персонам первого ранга. Уже давно Сибьюри сталкивался с людьми, которых поддерживали боссы, и ему было не за что любить «Красавчика» Джимми и других ставленников Таммани. Одержать победу над мэром Нью-Йорка означало для Сибьюри не просто продемонстрировать свои судейские таланты, но и приобрести политический вес. Ради этого он готов был работать в поте лица, не обращая внимания на статус допрашиваемых.
Сторонники Уолкера с самого начала подвергали деятельность Сибьюри насмешкам в прессе. Привычно позируя в сиянии фотовспышек, мэр уверял публику, что развеять обвинения не сложнее, чем выпить бокал коктейля. Но чем больше он смеялся над судьей, тем тщательнее судья вел свою работу. Чем больше информации удавалось получить комиссии, тем яснее становилось, что поднятый ЛаГвардия вопрос связей между держателями нелегальных игорных заведений и властями – это лишь малая часть опутавшей город порочной паутины.
А получать информацию судья Сибьюри и члены его комиссии умели: осенью 1930 года они взяли показания у более чем тысячи человек, занимавших самые разные должности в мэрии, коммунальных службах, полиции и судах. Информация собиралась по крупицам, но из крупиц складывалась огромная гора, обвал которой мог похоронить все городское руководство. Чиновники вымогали деньги буквально за все, и даже произнесение фразы «Благослови вас Бог!» в адрес жениха и невесты стоило двадцать долларов в дополнение к двум, уплачиваемым законно за брачное свидетельство. Для того же, чтобы занять хлебные места в городской администрации, претендент на должность должен был заплатить сумму, равную будущей годовой зарплате.
Вскоре попытки доказать связи между игорным бизнесом и мэром – то есть то, ради чего и создавалась комиссия – были практически прекращены. Настойчивый Сибьюри сосредоточился на фактах получения мэром и его людьми нелегальных доходов в целом. Один из представших перед комиссией – шериф Том Фарли – пытался построить защиту от обвинений в незаконных доходах в стиле пресловутого анекдота о «деньгах из тумбочки». В то время как его заработная плата в течение семи лет составила чуть менее 80 тысяч долларов, Том Фарли за то же время пополнил свой банковский счет более чем на 360 тысяч. На вопрос Сибьюри, откуда же взялись эти деньги, шериф не придумал ничего лучше, чем сказать, что взял их из жестяной коробки у себя дома. «Волшебные жестяные коробочки» с деньгами фигурировали и в других показаниях, но какими бы забавными ни казались допрашиваемым такие оправдания, их шуточки работали против них.
Помимо этого комиссией была вскрыта коррупционная схема в правоохранительном секторе. Людям – как правило, без связей и без адвокатов – предъявляли вымышленное обвинение, с подставными «свидетелями», всегда готовыми показать, что этот мистер промышляет уличным грабежом, а эта мисс замечена в занятиях проституцией. Жертвы произвола обнаруживали, что суды также «в доле», так что единственное спасение от тюрьмы и позора – это заплатить требуемую сумму вымогателям в форме и мантиях. Вскоре комиссия Сибьюри, кропотливо собиравшая показания, могла сказать: да, ходившие по городу слухи о полицейско-судебном вымогательстве совершенно правдивы. Да, система вымогательства работает давно и стабильно. Да, она пронизывает правоохранительные структуры Нью-Йорка насквозь. Да, в доле очень многие, в том числе и на самом верху. И Сибьюри указал на главное: под подозрением в получении доходов от настолько неприглядного «бизнеса» непосредственно мэр города. Не говорилось только, что ниточка от «Красавчика» Уолкера тянется в Таммани-Холл… Но этого и не нужно было говорить.
И все же гром не грянул, и правосудие не испепелило мэра. Несмотря на то, что работа комиссии привлекала пристальное внимание прессы, губернатор Рузвельт не предстал во всем великолепии борца с коррупцией. Напротив, он встретился с Сибьюри, и после этой встречи суровый судья притормозил свое расследование. Объяснение было весьма разумно: обвинения слишком серьезны, многое надо перепроверить, многое надо уточнить. Публике говорят: подождите, придет время, и вы получите результат – точный, правдивый, многократно проверенный.
Время пришло в 1932 году. Чем меньше дней оставалось до съезда Демократической партии, чем сильнее было противостояние между Франклином Рузвельтом и Алем Смитом в борьбе за номинацию, тем жарче становился тот огонь, на котором комиссия Сибьюри поджаривала мэра Нью-Йорка. И когда на партийном конвенте именно Уолкер произнес речь во славу своего политического патрона и заявил о своей безоговорочной поддержке Аля Смита, грязь коррупционного скандала, сопровождавшего «Красавчика» Джимми, полилась туда и так, как это нужно было Франклину Рузвельту. Уже на первом голосовании перевес Рузвельта составил три к одному, и за шесть дней съезда «Счастливый воин» был полностью сокрушен.
Сокрушен был и «мэр-полуночник». Всего через два месяца после того, как Франклин Делано Рузвельт завоевал свое право бороться за Белый дом, Уолкер был приглашен к нему на встречу в губернаторскую резиденцию в Олбани. Содержание их беседы не просочилось через закрытые двери, но подавший в отставку мэр бежал в Европу, прихватив с собой красотку Бетти Комптон и оставив свою жену кое-как перебиваться доходами от цветочного магазинчика.
После победы Рузвельта на президентских выборах для Таммани-Холл наступили безрадостные дни. Былое могущество было навсегда утрачено. Глава Таммани Джон Ф. Карри совершил непростительные ошибки, ставшие приговором старой системе: он поддерживал Смита; он слишком долго помогал Уолкеру; мешал прорузвельтовскому кандидату в губернаторы Герберту Леману; наконец, он продвигал в мэры свою марионетку Джона О'Брайена. О'Брайен кое-как продержался на посту лишь год, и был сметен Фьорелло ЛаГвардия, получившим наконец-то власть над городом. Нью-Йорк остался вотчиной демократов, но если республиканец ЛаГвардия безоговорочно поддерживал деятельность демократа Рузвельта, а Рузвельт и Сибьюри сделали все для победы Фьорелло, то почему бы республиканцу и не стать любимым мэром в городе демократов?
История шла своим чередом. В 1933 году во Франции, в далеких от американской Фемиды Каннах, бывший «мэр-полуночник» Джимми Уолкер женился на Бетти Комптон. Казалось, что его удел – полное забвение и изгнание, но уже в 1935-м он был прощен и вернулся в США, а в 1937-м даже был приглашен в Белый дом. Слухи о том, что его вновь позвали на должность мэра, были тут же опровергнуты, и на два с лишним года Джимми исчез из поля зрения публики.
Но в 1940 году «Красавчик» Уолкер вернулся в Нью-Йорк в качестве куратора швейной промышленности Манхэттена – за скромную зарплату в 20 тысяч долларов. Именно такое решение принял не кто иной, как мэр Нью-Йорка Фьорелло ЛаГвардия, и принято было это решение непосредственно после встречи с президентом Рузвельтом в Белом Доме. Без малейшего признака иронии ЛаГвардия сообщил журналистам, что эта мысль просто осенила его, когда он возвращался из Вашингтона в Нью-Йорк. Также серьезен был прорузвельтовски настроенный Дэвид Дубинский, глава профсоюза производителей женской одежды – он поспешил приветствовать «Красавчика» Джимми, отмечая его богатый управленческий опыт, который позволит Уолкеру быть беспристрастным арбитром в трудовых отношениях. Что же подумал Сэмюэл Сибьюри, возглавлявший в это самое время общественную организацию по противодействию коррупции и так и не сумевший посадить Уолкера? Этого никто так и не узнал.
Эпоха, когда Нью-Йорком можно было с легкостью управлять из нелегального клуба, давно прошла. Что же осталось от нее? Записи на пластинках с немного шипящим звуком, выцветшие фотографии на газетных полосах… Судья Сибьюри был еще жив, когда в Голливуде сняли фильм Beau James с Бобом Хоупом в роли веселого мэра «Красавчика» Джимми. Мюзикл «Фьорелло!» – веселая история из веселых старых времен – вспыхнул на Бродвее в 1959-м году, и Gentleman Jimmy вместе с показаниями о «маленькой жестяной коробочке» стали просто песенками этого мюзикла. Начавшись с популярной мелодии, история мэра в стиле джаз закончилась бродвейскими подмостками.
Will you love me in December as do in May?..