Terra America

От редакции: В конце минувшего года случился ряд событий, чрезвычайно важных, но «удивительным образом» незамеченных.

Шесть основных валют мира фактически объединились в одну супервалюту. Европа пошла вслед за Америкой в прекрасный новый мир, куда не взяли Китай, который, напомним, стал тогда же обладателем второй резервной валюты мира – юань сумел сместить евро с почетного второго места. Финансовый истеблишмент США тем временем обсудил отказ от бумажного доллара…

Мир окончательно свернул со старого экономического маршрута на некий новый. Но почему и в связи с чем? Куда последний заведет? И почему страны БРИКС как будто не замечают эту тихую финансовую «спецоперацию»?

Свое интеллектуальное расследование провела Наталья Войкова.

* * *

Как государство богатеет…

Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита.
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.

(А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»)

В конце XVII века, во времена создания мануфактур, паровых машин и ткацких станков, появилась книга Адама Смита «Исследования о природе и причинах богатства народов», труд, где абстрактная теория сочеталась с детальной характеристикой особенностей развития производства. Фактически в своем пятитомном трактате Смит дал рецепт, по которому любой народ может «богатеть». За более чем два столетия эта тема никем больше столь фундаментально не рассматривалась.

Читал ли гениального шотландского экономиста Александр Сергеевич, писавший полвека спустя Евгения Онегина? Наверняка.^[1] Во всяком случае, доказано, что все сочинения, чтение которых Пушкин приписал Онегину, он знал и сам. Более того, поэт лучше других своих современников понял и передал одну из главных идей «Богатства народов» – идею о простом продукте (то есть, об обеспечении государства товарами и продуктами собственного производства)^[2]

Пушкин использовал придуманный им термин, чтобы рельефно выразить мысль Адама Смита о противоположности между всеми полезными предметами и деньгами – не более того.^[3]

Наш текст тоже нисколько не претендует на «профессиональное» экономическое исследование (Terra America – не Financial Times). Мы лишь покажем, как одна экономическая модель была подменена другой и что из этого вышло.

Со времен Адама Смита и Александра Пушкина многое в экономике изменилось с точностью до наоборот. И пусть старую добрую экономическую теорию официально никто не отменял, первым шагом в сторону от ее базовых идей стало установление Бреттон-Вудской системы в середине 40-х. А окончательный «демонтаж» идей Адама Смита произошел вместе с решением Ричарда Никсона в 1971 году установить плавающий курс на основные мировые валюты^[4].

В новых экономических реалиях деньги сами по себе стали товаром, а это означало переход к новой экономике, где богатство начали «производить» с помощью печатного станка. И не успели мы оглянуться, как единственная причина, по которой денежная система еще работает – безграничная вера в нее людей. Мы продаем друг другу порой ненужные вещи и воображаем, что у маленьких кусочков бумаги (а еще у нулей и единиц на банковских серверах) есть ценность и значение.

Добро пожаловать в «прекрасный новый мир», где более нет «примитивного» обмена деньги на товары и услуги, и затем наоборот.

Зачем это вступление? Для того, чтобы показать, что в действительности сегодня происходит вокруг мировых валют. А к Смиту мы еще вернемся…

Змеиный источник

Рос Петруша недорослем, валял дурака и мог бы стать вторым
Митрофанушкой, потому что учиться не хотел,
и вместе с учителем делал змея из географической карты.

(А.С. Пушкин. «Капитанская дочка»)

Было такое образное выражение в разгар кризиса начала 70-х – Snake in the tunnel (змея в туннеле). Так неофициально называли Европейское соглашение о «единых пределах»^[5], по которому несколько стран договорились между собой удерживать фиксированное соотношение своих валют с долларом.

На финансовых графиках это выглядело так: общие границы валютных колебаний определялись «туннелем» (широким коридором мировых валют), а внутри этого «туннеля» скользила узкая полоска взаимных колебаний курсов валют стран, договорившихся между собой об ограниченном диапазоне.

На самом деле валюты Старого Света в то время были устойчивы – змеей извивался именно доллар. Хотя экономическая картинка создавала представление, что колеблется все остальное по отношению к незыблемой американской валюте (мы и сейчас иногда по инерции склонны думать, что это нефть подорожала, а не доллар подешевел).

Европейские валюты пустились в совместное с долларом США плавание. Очень скоро «змея» лишилась своего «туннеля» ^[6]. Происходили частые и значительные корректировки валютных курсов, некоторые страны то входили в систему Европейского соглашения, то выходили из нее. И в 1979 году большинство западноевропейских стран, стремясь гарантировать стабильность внутриевропейской торговли, отдали предпочтение режиму фиксированных, но корректируемых валютных курсов. Тогда же была введена условная единая европейская денежная единица – экю.

Про образ «змеи» снова вспомнили в разгар нынешнего кризиса. Увидев, что мировая экономика не справляется с трудностями, Центробанки снова решились на скоординированные меры поддержки финансовой системы. Но теперь они это делали через неограниченные валютные свопы – комбинацию двух противоположных конверсионных сделок на одинаковую сумму с разными датами валютирования^[7]. Подобные контракты по замене платежей в одной валюте платежами в другой были застрахованы от рисков валютных колебаний, помогали снизить издержки на займы в иностранной валюте и считались знаком особого взаимного доверия между Центробанками.

До 2011 года такие неограниченные свопы между Центробанками открывались сроком лишь на семь дней. Это было дорого (разумеется, стороны старались извлечь выгоду из предоставления друг другу ссуд) и неудобно – если банк, нуждаясь в более длинных средствах, не имел возможности через неделю закрыть кредит, он попадал на просрочку, из-за которой могли упасть его ликвидность и надёжность заимствований. Словом, подобный инструмент был не очень популярен.

Однако, в конце 2011 года появились первые трёхмесячные свопы. Тогда ФРС открыла валютный своп ЕЦБ на полтриллиона евро, Банк Англии предоставил ему же неограниченные долларовые кредиты, а остальные Центробанки резервных валют тоже, как могли, покрывали избыточный спрос еврозоны предложением своих валют. Трудно представить, где бы был сейчас евро, не начнись с подачи США эта негласная, но согласованная эмиссия. А так – все обошлись общей плановой инфляцией в приемлемых рамках.

Минувшей осенью шесть основных центральных банков мира пошли еще дальше. Федеральная резервная система США, Европейский центральный Банк, Банк Англии, Банк Японии, Центральные банки Канады и Швейцарии конвертировали временные валютные своп-соглашения в постоянные договорённости. При этом за пределы шести вышеперечисленных центробанков длинные свопы расширять не предполагалось.

До 2011 года эмиссия доллар-евро была обусловлена потребностью со стороны стран PIGS,^[8] но проходила не согласованно. ФРС и американские банки искусственно создавали дефицит доллара, на котором доллар рос, а евро падал. Опустив евро до приемлемого уровня, ФРС отпускала доллар, сохраняя тем самым его привилегированные позиции в мировом резервном фонде.

От такой игры больше остальной Европы страдала Германия, чья лидирующая международная инвестиционная позиция стала приносить ей убытки. Но проблемы всей еврозоны были несопоставимы с немецким дискомфортом. ЕЦБ пошел за ФРС, и теперь если какое-то европейское национальное правительство попробует «соскочить с поезда», остальные участники не дадут ему этого сделать. Что до других стран, то глобальный банковский консорциум может включить печатный станок в любой из них, и жертва никак не в силах будет этому помешать.

Сегодня у членов этой сложившейся «большой финансовой шестерки» отпала необходимость создавать дефицит или другими методами удерживать свою валюту. По сути, эта шестёрка резервных валют и стала неофициальной глобальной валютой.

Что это значит? Лишь то, что доллар перестал быть мировой резервной валютой номер один. Точнее, отпала необходимость спасать его отдельно от всего мира. Современная змея выросла и окрепла – доллар/евро/йена/фунт/франк/канадский доллар фактически стали одной супервалютой, которая теперь не может ни взлететь, ни рухнуть.

Официального названия, конечно же, у нее нет. Да оно и не нужно. При таких длинных свопах никто не знает, что он достает из кошелька: доллар, франк или йену. И зачем это знать, если все равно все колебания между главными резервными валютами происходят лишь для видимости. И объявить об этом не объявишь. Попробуй сказать простому британцу, что на его фунте стерлингов сегодня не Елизавета II, а Джордж Вашингтон (а завтра – так и вовсе цветок сакуры) – получишь такие погромы, на фоне которых французские беспорядки покажутся шалостями школьников на перемене.

Но ясно одно. Мы наблюдаем, как на наших глазах «финансовыми инженерами» отрабатывается механизм создания новой постиндустриальной модели, названия которой пока еще тоже нет.

* * *

За последние полвека управление миром постепенно переходило к «глобальному формату», в котором для того, чтобы управлять одной страной, приходится включать в этот процесс всех. Согласование подходов такого управления началось еще c 70-х (G6, G7, G8) и долгое время ограничивалось лидерством нескольких сильных стран примерно одного калибра. Со временем стран стало больше (G20), появились группы БРИКС и Next–11.^[9]

Сегодня, как никогда раньше, экономическая мощь значит куда больше, чем военная. Поэтому очередной «неформальный клуб» может оказаться куда более могущественным и опасным. Нечто подобное предсказывал автор «Валютных войн», управляющий директор по рыночной разведке в Omnis, Inc. Джим Рикардс (он же – главный правительственный переговорщик в момент спасения хедж-гиганта Long Term Capital Management в 1998 году) ^[10]:

«Теперь G20 не каждый друг против друга, теперь G4 (по Рикардсу – Япония, США, Британия и Европа) против остальных G16. Это всё ещё валютная война с четырьмя крупными экономиками в одной команде и всего остального мира – в другой».

Похоже, в своем прогнозе автор ошибся лишь в деталях…

«Гезеллевский доллар» или кому «водить»

«Я пел, как булочник печет, портной шьет, Козлов пишет, лекарь
морит, – за деньги, за деньги, за деньги. Таков я в наготе цинизма».

(А.С.Пушкин. Из письма Пушкину Л.С., февраль 1824 года)

Любопытно, что чуть раньше этих событий Япония (которую некоторые эксперты называют «испытательным финансовым полигоном»^[11]) готовилась с 2014 года вообще отказаться от бумажной валюты и перейти на электронные деньги. Вероятно, насторожившая мир авария на Фукусиме помешала ей стать пионером в этом финансовом эксперименте. Но в этом контексте интересно еще одно «незначительное» событие, произошедшее в минувшем ноябре.

На ежегодной конференции МВФ выступил бывший министр финансов США Лоуренс Саммерс, заявив, что для достижения полного уровня занятости в экономике США нужно избавиться от бумажных денег и полностью перейти на электронные расчеты (одновременно изымая у населения бумажные доллары).^[12]

Выступление Саммерса вызвало настоящий ажиотаж и было объявлено блестящей новаторской идеей. Его расхвалил в своём блоге на сайте The New York Times нобелевский лауреат Пол Кругман, с ним согласился известный экономист Мартин Армстронг отметив (sic!):

«Единственный способ остановить накопление купюр, золота и остальных видов материального богатства, существующего за пределами банковской системы, – это полностью перейти на электронные расчёты».

Суть речи Саммерса в следующем. За последние полвека ФРС последовательно снижала краткосрочные процентные ставки для стимулирования экономического роста. Дойдя до нулевой нижней границы, чтобы подтолкнуть экономику, ФРС использовала эмиссионный механизм «количественных смягчений». Но, поскольку деньги давно перестали быть «дефицитным товаром», их просто было некуда инвестировать. В итоге, доллары от QE ушли на более «доходные» спекулятивные операции по получению «денег из денег», а не в реальную экономику.

С этим ФРС уже ничего не может сделать, и в течение ближайших двух лет «естественная процентная ставка» должна стать отрицательной. Чтобы вновь подтолкнуть экономику, нужно побудить людей более активно тратить. А для этого нужно устранить наличные деньги и перейти на электронные.

По сути, Саммерс напомнил коллегам о «гезелевских деньгах».^[13] В основе популярной в начале прошлого века теории Сильвио Гезелля лежит постулат о том, что деньги должны быть «инструментом обмена и больше ничем». А кредитная природа денег и есть, по Гезеллю, – главное зло, которое надо ликвидировать. Но недостаточно лишить деньги способности приносить прибыль за счет процентов – их необходимо еще обложить налогами.

Иными словами, за пользование деньгами должна взиматься плата (демерредж). То есть, вместо того, чтобы платить людям проценты по их вкладам, он предлагает брать с них плату за то, что они держат деньги в банках, а не тратят их. Чтобы избежать потерь, люди будут вынуждены тратить, «возвращая деньги в инвестиции». Разумеется, при попытке введения такой политики, все просто заберут свои деньги из банков и будут хранить их в наличных. Чтобы этого не произошло, Саммерс и предлагает полностью отказаться от наличных и перейти на безналичные или электронные деньги. Их нельзя будет хранить нигде, кроме как на банковском счёте, с которого списывать демерредж можно будет автоматически.

Странно, не правда ли? С чего вдруг финансовому истеблишменту рукоплескать на собственной могиле? Ведь сценарий, озвученный Саммерсом, сделает доллар более не привлекательным средством вложения; он уничтожит банкиров и финансистов как класс, решит проблему гигантского перекоса в перераспределении мировой прибыли между финансовым капиталом и реальным сектором. Демерредж может стать единственной формой взимания налогов, значительно сократив расходы на бухгалтерию. И, главное, люди, наконец, смогут осознанно контролировать эффективность экономики, поскольку величина отрицательных процентов доступна и понятна всем (в отличие от некой абстрактной инфляции)!

Но все это будет возможно, если денежная эмиссия остается подконтрольной государству, а не Центробанку. И еще одно обстоятельство. Если первыми эту электронную систему введут США, они же и будут устанавливать правила работы с «новыми деньгами».

Под правилами подразумеваются некоторые детали. Например, необходимым условием для внешнеторговых расчётов в этой новой системе станет создание Международной Клиринговой палаты (специального расчетного центра, занимающегося «очисткой расчетов»). Ведь если разные страны введут национальные деньги с демерреджем, величина демерреджа будет разниться, и вести международные расчеты в национальных валютах станет крайне сложно. Фактически, Клиринговая палата нужна для того, чтобы не позволять ни одному из государств наживаться на выпуске «резервной валюты». Разумеется, кроме государства-инициатора ее создания, которое будет иметь преимущество.

Не потому ли выступление клинтонита Саммерса в МВФ преподносится в финансовых кругах как «блестящее», потому что речь в нем шла о том, в чьих руках сохранится денежная эмиссия? К тому же, это «своевременное» (озвученное после неофициального старта президентской гонки 2016 года) предложение может помочь реально сохранить рычаги управления. Прежде всего – американским обществом, все более недовольным финансовыми «фокусами» истеблишмента.

Дракон за бортом

«Дай Бог мне зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу».

(А.С. Пушкин из письма Нащокину П.В., февраль 1833 года).

А где же во всем этом сценарии строительства «нового финансового ковчега» Китай? Ведь в 2013 году юань обошел евро и стал второй по популярности во внешнеторговых сделках валютой (об этом свидетельствуют данные международной банковской системы SWIFT). Дракон также превзошел США по объему торговых операций – импорта и экспорта товаров.

Китайцы давно искали способ, как обеспечить свою быстро растущую экономику деньгами в требуемом количестве и в то же время формально избежать долларозависимости. Для этих целей в экономике Поднебесной давно существует параллельная валюта (вызывающая огромное раздражение Америки^[14]): наличные юани по более низкой цене за доллар и более дорогие безналичные «инвестиционные», дающие китайцам возможность преодолевать навязанную извне убыточность предприятий^[15].

Последние годы Пекин активно искал свое место в мировой финансовой системе, неторопливо выстраивая экспансионистскую политику с дальним прицелом. Подготовка к глобальному китайскому доминированию проводилась многоплановая и основательная: китайским компаниям разрешили международные расчеты в юанях, быстро росли депозиты в юанях за пределами Китая, Биржа Гонконга начала продажи золота за юани, чтобы привлечь инвесторов к своей валюте.

Переговоры Китая о помощи ЕС в 2011 году накануне встречи «Большой двадцатки» также касались, прежде всего, будущего места Пекина под финансовым солнцем. Пекин согласился выделить на помощь банковской системе Евросоюза 100 миллиардов долларов, но лишь в том случае, если ЕС пойдёт на ряд уступок. В частности, предоставит КНР больше влияния в МВФ, будет шире применять юань при международных расчётах, повысит экономический статус Китая в ВТО и избавит Пекин от назойливого внешнего контроля за установленными внутри страны валютными курсами.

В Европе такие требования сочли завышенными и отказались от предложенной помощи. Едва ли этот отказ был исключительно европейским решением. Ведь при всей видимой простоте требований Пекина, речь шла о стратегических переменах в мировой табели о рангах. Увеличение влияния Китая в МВФ означало уменьшение возможностей самого Евросоюза и США, которые сейчас обладают правом вето по отношению к ключевым решениям МВФ.

Китай для мирового валютного рынка долгое время играл роль мощного долларового пылесоса, что было на руку США. Но к 2011 году количество денег в Поднебесной оказалось настолько велико, что они не могли уже быть полностью использованы внутри государства. Китай не сможет начать расходовать свои инвалютные накопления, кроме самых крайних случаев, потому что это сразу же вызовет рост курса юаня и подорвет экспорт. Фактически, Дракон оказался на крючке, слезть с которого способа он до сих пор так и не нашел.

Несмотря на многочисленные соглашения с другими Центробанками, Китай не вошел и в согласованную эмиссию с резервными валютами. Для этого от юаня, опять же, потребовалось бы вхождение в валютный коридор на гораздо более высоком курсе.

Что это, восточная мудрость и добровольный отказ печататься вместе, но и, в случае чего, тонуть тоже вместе? Или алхимики, планирующие хранить деньги из нулей и единиц на компьютерах китайской сборки, просто решили не брать Китай на борт? Страну, имеющую все необходимые составляющие: тот самый «простой продукт», собственную резервную валюту (ставшую вторыми мировыми деньгами) и глобальную «супервалюту» в избытке.

Если верно последнее, то не попали ли мы в ситуацию, когда постиндустриальное в наших головах окончательно заменило индустриальное, а деньги окончательно оторвались от товара?

P. S. Забытый Адам

«С изумлением увидели мы демократию в ее отвратительном
цинизме, в ее жестоких предрассудках, в её нестерпимом
тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, все возвышающее
душу человеческую – подавлено неумолимым эгоизмом
и страстию к довольству».

(А.С. Пушкин «Джон Теннер»)

Наверняка у современных экономистов есть масса ответов на вопрос, для чего был нужен этот ряд последовательных действий последних десятилетий (начиная с Бреттон-Вудса и заканчивая длинными свопами). Мы же рискнем предположить свои версии.

Первая (назовем ее умеренно-конспирологической) – финансовый капитал, который, как известно, всегда воевал с промышленным, наконец, взял верх. И в этом случае задача утвержденных на постоянной основе валютных своп-соглашений – окончательно закрепить власть денег над товаром. Тем более, что деньги, поставленные «впереди товара», проще зарабатывать. И имея их в избытке, легче контролировать остальных «малоимущих».

Тем более, что сегодняшнее стремление к безудержному потреблению стало новым видом демократии – понятие свободы уже давно из стремления избавиться от угнетателей превратилось в маркетинговую уловку, иллюзию выбора. Как говорил документалист Питер Джозеф: «Чем больше вы владеете чем-либо, тем больше владеют вами».

Современная экономика уже не отличает реальные ценности от виртуальных, иначе зачем было бы сегодня трансформировать пустые деньги в реальные активы? За одно мгновение Европейский банк может напечатать триллион евро и превратить эти виртуальные бумаги в реальный продукт, обменяв их на нефть, собственность или какие-то другие материальные блага. Имеющие неограниченный доступ к печатному станку сегодня могут выложить на стол столько денег, сколько нужно, чтобы купить любую страну. И им готовы продаваться.

Еще один вариант. Предположим, что подобными мерами действительно планировалось сгладить кризис. И сделать это решили нестандартно (в свое время Никсон тоже думал, что для преодоления кризиса нужны именно нестандартные меры). Если раньше больному капиталу, не понимающему, куда вкладывать деньги, помогало государство (инновациями, вложениями в науку и прочим), то сегодня эту роль выполняют частные печатные станки (чаще застенчиво говорят «независимые», но пример ФРС США довольно ясно показывает частный характер эмиссионных центров).

Но кризисы – явление регулярное, случающееся раз в четверть века. Они и при Смите порождали волны, приносящие немалые беды. Они приходят, когда исчерпаны существующие технологические возможности. В такие моменты экономика погружается в депрессию, капитал, высвобождаясь из устаревших производств, накапливается в финансовом секторе, что провоцирует финансовые пузыри и возникает турбулентность. Выход из этой турбулентности – это нечто новое, что привлекает к себе бизнес. По мере вызревания этого нового технологического уклада экономика снова входит в устойчивый режим.

«Фабрику» Адама Смита демонтировали, чтобы попытаться избежать кризисов. Впрочем, ничего из этого не вышло. И у Смита, и у Маркса природа капитализма была сбалансированной. Современную экономическую мысль, похоже, этот баланс нисколько не беспокоит. Простые экономические законы «отсталого» XVIII века не вписались в идеи нового общества.

Адам Смит полагал, что в любом обществе существуют люди занятые полезным трудом, и те, кто им не занят. И если вторые будут преобладать над первыми, достичь процветания невозможно. Основу процветания любого общества Адам Смит видел в первую очередь в производстве материальных благ – полезных осязаемых предметов. Но сегодня мир производит и продает друг другу пятый айфон вместо четвертого. Да, к тому же, в кредит.

В трактате у Смита еще много чего: и про мирное время, и про умеренные налоги, и про жадность…

Следующую версию можно назвать конспирологической. Финансовый капитал готовится к потрясению, гораздо более глобальному, чем нынешний кризис. И на случай будущих настоящих трудностей принимает меры для того, чтобы уберечь тонущую банковскую систему. В этом случае печатные станки и валютные свопы – попытка принять меры, прежде чем общество полностью утратит доверие к бумажкам и попытается вернуться к старой экономической модели.

А ведь вернуться к старой модели нам ничего не мешает. Мы сегодня так любим рассуждать о том, что «уже, слава Богу, живем не в XVIII веке». Но что изменилось в самом капитализме, кроме того, что деньги стали делать из воздуха и придумывать схемы для их отделения от товара, от «простого продукта»? Что существенно изменилось? Разве мы перестали есть и одеваться?

Или кому-то нужно доказывать, что огромная надстройка из ничего не производящих людей, которые переставляют нули и единицы, не просто была трудоустроена, но и получила довольно значительную власть? Первое – вполне социальная мера. А второе?

Да, техника обновляется гораздо быстрее. Однако моего компьютера 1997 года вполне хватило бы и сегодня, не навяжи мне современная «экономика» свои правила или не утяжели приложениями мой старый телефон. Между тем, каждый второй житель Земли носит в кармане вычислительные мощности, которые в свое время доставили человека на Луну и вернули его обратно.

А так – никакой Луны. Приложения становятся все тяжелее, и ты покупаешь новый смартфон. А в это время где-то поднимаются акции и надувается очередной финансовый пузырь. Затем акции падают, а люди теряют реальные дома…

И, стало быть, «почему не нужно золота ему» – этот тот самый вопрос, адресованный пару веков назад поэтом современной экономической науке, на который она не дает ясных ответов.

А потом вдруг спрашивают, что же случилось с заводом в Детройте или Пикалево! Как правило, на это отвечают при помощи все тех же «законов нулей и единиц». То есть «как государство богатеет», больше никому не интересно? По сравнению с таким положением вещей даже предположение о скором восстании машин не является слишком большой конспирологией.