От редакции: Только что опубликованный рейтинг «100 ведущих мыслителей» журнала Foreign Policy мало напоминает прошлые хит-парады этого же издания. В прошлом и позапрошлом году они смахивали на список членов Политбюро на страницах газеты «Правда» образца 1980 года, а до этого все-таки представляли, пусть и конъюнктурную, попытку «отсортировать» ведущих интеллектуалов планеты.
В этом году все не так. Рейтинг выглядит как список лиц, принявших самое активное участие в событиях «арабской весны» 2011 года и «примкнувших к ним» интеллектуалов и политиков Запада типа главной сторонницы «спасения Бенгази», советника Барака Обамы Саманты Пауэр или главного идеолога «мирных переворота» Джина Шарпа. Россию в нем представляет именитый оппозиционный юрист и хозяин собственного блога Алексей Навальный, занявший в нем 24-е место и обогнавший по значимости своих мыслей Ангелу Меркель и Джозефа Стиглица.
Означает ли этот подбор имен, что «арабская волна», которая стала символом «глобального политического пробуждения» (в котором уже явно разочаровался изначальный идеолог этого процесса – Збигнев Бжезинский), является вдохновляющим примером для составителей рейтинга Foreign Policy?
Мы решили поинтересоваться мнением на этот счет человека, не чуждого ни журналу Foreign Policy, болгарскую редакцию которого он возглавляет, ни самого рейтинга ведущих мыслителей планеты, в которых он сам неоднократно фигурировал. Речь идет о хорошо известном в нашей стране политологе Иване Крастеве, руководителе софийского Центра либеральных стратегий, члене Европейского совета по международным отношениям. Иван Крастев специализируюется на изучении политических процессов в посткоммунистических странах, включая Россию.
***
– Уважаемый господин Крастев, увидел свет свежий рейтинг «ведущих мировых мыслителей» журнала Foreign Policy. Как бы Вы могли оценить степень его представительности? Какими критериями руководствуются составители этого рейтинга? Чем обусловлено столь очевидное несовпадение критериев отбора прошлого и нынешнего рейтинга?
– Этот рейтинг формируется на основе голосования, то есть это не просто отбор кандидатов, которые нравятся журналу Foreign Policy. Последний список показывает, что сегодня влияние на общественные процессы исходит преимущественно не из государственных институтов.
Быть президентом страны еще не значит оказывать большое влияние на события. Это рейтинг людей с большим социальным и политическим влиянием на гражданское общество. Поэтому в этом списке много тех, кто участвовал в событиях последнего времени, в первую очередь в «арабской весне».
Пять лет назад во главе списка стояли люди, чьи имена были всем хорошо известны – например, Ноам Хомски. Это были люди, которые писали умные книги и с их помощью оказывали влияние на общество. Сегодня, глядя на список, становится понятно, что не так много людей читает книги. Те, кто попал в топ этого списка – это люди, обладающие краткосрочным политическим влиянием. Это влияние проявляется в определенный момент и канализировано не через книги и статьи, а через Twitter и смс-сообщения. Это значит, что именно так составители списка и представляют себе людей, меняющих современный мир – как активистов социальных и политических движений, а не интеллектуалов. Это не рейтинг людей формата Юргена Хабермаса, это рейтинг новых социальных активистов.
– Можно ли сказать, что подобным образом описывается участие этих лиц в политической деятельности своих стран? Следует ли считать, что присутствие человека в этом рейтинге означает положительную оценку их деятельности? То есть, интеллектуальные и политические лидеры, которые вызывают отрицательные эмоции у составителей, в рейтинг не попадают?
– Это спорный вопрос. Рейтинг, конечно, создавался, чтобы отразить в основном положительное влияние различных людей, но это влияние стали как бы понимать в глобальном контексте, что подразумевает самые разные точки зрения.
Не забывайте, что в 2008 году самым влиятельным человеком оказался лидер религиозного транснационального Движения Гюллена – турок Фетулла Гюллен. И нельзя сказать, что Запад относится к этому движению очень положительно. В списки он попал исключительно потому, что он обладает большим политическим влиянием, и это невозможно не признать. Когда составляется список из 100 имен, нужно голосовать за наиболее влиятельных. На фоне последних событий в арабском мире, конечно, большинство голосовало за активистов из этих стран.
Хотя, конечно, тут есть такой аспект – это стало напоминать Евровидение, когда все смотрят выступления всех стран, но, в конечном счете, голосуют за свою страну. Здесь, видите, в чем проблема, лидеры этих социальных движений всегда национальны в своем влиянии, и очень редко лидеры национальных движений имеют глобальное влияние. Свое влияние они приобретают в конкретном контексте, когда понимают, чего именно хотят их соотечественники в какой-то конкретный момент.
– Чем, на Ваш взгляд, можно объяснить тот факт, что единственным человеком в этом списке из России оказался Алексей Навальный? Насколько фигура Навального известна на Западе, насколько он известен экспертам издания, и насколько, как Вы думаете, его политическое положение в России соответствует его положению в рейтинге?
– Алексей Навальный стал известен на Западе благодаря большой статье в журнале New Yorker. И сегодня он хорошо узнаваем на Западе. Для людей, которые не живут в России, он является представителем нового поколения гражданского общества. Это человек, который приобрел известность с помощью Интернета.
Наверное, это первая публичная фигура такого масштаба в России, которая появилась в результате деятельности в сети. Это подчеркивает влияние Рунета на российскую политическую жизнь. Более того, это не классический посткоммунистический лидер формата 90-х и даже «нулевых» годов. Это человек совершенно иного формата.
В социологии есть очень простая техника, позволяющая установить, откуда именно идет влияние – нужно задать вопрос «Who is framing the issue?» - то есть посмотреть, кому именно удалось сформулировать идею, правильно расставить акценты. Когда Навальный сказал, что «Единая Россия» – это партия жуликов и воров, это сразу все подхватили. Идея витала в воздухе, но именно он ее оформил в словах. Он сумел точно выразить чувства населения. Это, безусловно, индикатор влияния. Навальный не выиграл выборы и не написал книгу, которая стала бестселлером на момент публикации, но я думаю, что его присутствие в этом списке – не случайно.
– Видят ли на Западе в Навальном потенциального лидера объединенной демократической оппозиции?
– Люди, составляющие этот рейтинг, не являются специалистами по России. Они видят в Навальном, в первую очередь, представителя нового поколения российских публичных оппозиционных политиков. Станет ли он лидером объединенной оппозиции, объединится ли эта оппозиция или нет, это для них вторично. Это не политическая оценка, это не значит, что кто-то на него делает ставку.
Этот рейтинг должен служить индикатором появления новых интересных фигур в мире. Так что появление Алексея Навального в этом списке вполне логично. Те, кто знаком с российской блогосферой, знают, что Навальный – это не фигура, созданная за пределами России непонятно кем, и импортированная затем в Россию. Он появился в рамках российского общества и свое место он завоевал сам.
– Навальный – блоггер. Вы сами говорите, что это не рейтинг «100 ведущих мыслителей», а рейтинг политических активистов, внесших серьезный вклад в изменение общества, которое они представляют. Почему людям дается не соответствующее их статусу наименование? Не исходят ли составители рейтинга из предположения, что приходит время людей с активной жизненной позицией, а не кабинетных мыслителей?
– Все рейтинги, конечно, уязвимы. Влияние очень сложно измерять. В академическом мире его измеряют с помощью количества публикаций и индекса цитирования. Этот рейтинг иной. Его так и надо воспринимать: список новых интересных людей. Каждый год в этом рейтинге появляется много новых имен. Этот рейтинг не столько сообщает нам имена ста глобальных мыслителей, сколько обозначает тренд. В этом плане мы видим, что согласно голосованию в 2011 тренд заключается в том, что самыми влиятельными являются политические активисты, использующие новые коммуникационные средства.
А вот что касается идейного компонента, то большинство людей из этого списка не попадают под определение «глобального мыслителя». Это, безусловно, особенно верно для тех, кто попал в список под номером «один».
– Можно ли сказать, что новый рейтинг Foreign Policy означает, что эксперты издания являются сторонниками доктрины "глобального пробуждения" и имеют устойчивое представление о том, как это "глобальное пробуждение" будет развиваться далее?
Вполне возможно, что голосовавшие вовсе не читали Бжезинского и не знакомы с этой доктриной, но есть ощущение, что сформировалась некая мода на эти движения.
У всех предыдущих революций была идеологическая сторона – была революция коммунистическая, была революция фашистская, были революции националистические. Поэтому раньше, говоря о глобальных мыслителях, было принято говорить об идеологах. В список глобальных мыслителей того времени попал бы Владимир Ленин, Бенито Муссолини и прочие люди, стоявшие за идеологиями. В том, что касается революций в арабском мире, они все получили названия по имени коммуникационных средств, которые использовались во время революций. Так мы получили Facebook-революцию, Twitter-революцию и появилась мода на все, связанное с этими революциями.
Конечно, очень сложно быть глобальным мыслителем, когда у тебя всего 140 знаков для выражения своей идеи. Поэтому название этого рейтинга в данном случае выглядит немного комично и, наверное, Foreign Policy его надо как-то изменить. Но, с другой стороны, любопытно, что за «глобальным пробуждением» стоят не эксперты-теоретики, а молодые активисты.
Беседовала Юлия Нетесова